Посвящаю Albert Nietzman
Живым – живое, а мертвым… уже ничего не надо.
Полгода назад Герард походил на ходячий скелет, а теперь на мертвеца, которого недавно похоронили, потом оказалось – по ошибке, и он воскрес, но ненадолго. Тело иссохло и едва передвигалось на ногах-палках, вокруг которых болтались штанины спортивных брюк. В глазах отрешенность от окружающей действительности, потому что в ней мало чего важного осталось, и в спину уже дышит смерть. Она пришла и встала неподалеку. Она не спешит. Она знает: жизнь временна, а смерть вечна, и торопиться некуда. В вечности времени не существует. День, год – без разницы. Молодой, старый – все одно.
Человек привыкает к себе в зеркале и осознает, что плох, только когда видит реакцию других людей. Вероника глянула на Герарда и ужаснулась. По-тихому. Виду не подала. Правду не сказала. Зачем? Ее правда ему не нужна. А врать, мол «неплохо выглядишь», тоже зачем? Да он и спрашивать не стал. Того, кто стоит на пороге смерти, внешность не волнует. Какая разница — переступишь порог красавчиком или уродцем? «Туда» принимают не глядя и всех подряд.
При появлении Вероники глаза Герарда ожили и сразу погасли — радость в полумертвом теле долго не живет. Прошаркал назад в комнату, лег в раскладное кресло «лейзи бой» и будто провалился, кресло его обняло, как маленького. Он и стал маленьким, треть от прежнего веса потерял. Начал рассказывать тихим голосом, с паузами и передышками – что произошло за последние полгода.
Произошло многое. Герард продал дом — не отдельно стоящий, а в виде квартиры на первом этаже трехэтажного строения (в Голландии собственное жилье называют «дом» не зависимо от размеров и расположения). Продавал с душевной болью. Двадцать четыре года здесь прожил, отделал на свой вкус, обставил с любовью.
Мебель не из прессованной стружки, которая без цвета и характера, а из настоящего ореха – с естественным рисунком по полотну и вырезанными вручную кудряшками на ножках. Люстры не современные, холодные, «индустриальные» — с голыми лампами, а в старинном стиле, с хрустальными подвесками и стразами Сваровски: включаешь – они переливаются, перемигиваются, как живые звездочки. В саду постоянные розы насадил, каждую весну подсаживал еще однолетние фиалки. Цвело и пахло до ноября включительно. На почетном месте аппарат для барбекью – целый шкаф: и жарить, и варить, и рыбу, и мясо.
Жил с удовольствием, даже мысли не возникало уехать. Но… Заболел. Немощен стал. Стоять не мог, сидел с трудом, больше лежал. Покоя, тишины хотел. А соседи всё молодые, по лестнице бегают, стучат каблуками, как лошади копытами. Скрипят полами над головой. Дети целыми днями плачут или топают. Вечером в кафешке музыка и пьяные голоса орут, а то еще на улицу выйдут поругаться или подраться.
Герарду каждый звук — по голове, как молотком в колокол. Потому, собственно, и затеял переезд. Нашел новое жилье в комплексе «55 плюс», отделал, переехал. Вернее, все делал приятель юности Кейс. Не бесплатно — по-дружески, а за самую высокую цену — по-хитровански. Хитрованы – порода людей, которые из каждой ситуации выжимают наибольшую выгоду.
В другие времена Герард отделал бы жилье сам, полностью, от покраски стен до установки унитаза. Теперь не то что унитаз ворочать, кисть в руке тяжело держать. Легко получается только вырывать съеденное и лежать в кресле, тупо глядя в белую стену.
Сам побелел, ни кровинки в лице. Думал, переезда не переживет. И без того был слаб, а от ежедневной рвоты последние силы утратил. Доктор посоветовал капли для укрепления желудка. Капли помогли. Но силы не вернулись несмотря на количество съеденного и удержанного внутри. Да и не хотелось много есть. Хотелось лежать и ни о чем не думать. И чтобы никто не мешал ни о чем не думать…
В новом доме никто не мешает. Комплекс для пожилых, вокруг тишина и покой… как на кладбище.
Туда и ему дорога. Отсюда Герард уедет только в гробу. Слабость и беспомощность грызли сильнее всего. Устал болеть и еле двигаться. Получилось бы само собой умереть – был бы не против, но кончать с собой не собирался. Все же потихоньку надеялся поправиться, боли-то не ощущал. Ощущал, как с каждым днем уходили силы, капали, как горючее из резервуара автомобиля.
Прохудился его жизненный резервуар… А раньше был полон энергии движения. Его любимый «Мерседес» на зеленом светофоре срывался с места самый первый. Вероника вжималась в кресло, испытывая перегрузки, будто космонавт на взлете.
Герард рассказывал, и было заметно — именно слушателя ему не хватало. Пожилые умирают чаще всего не от болезни, а от одиночества. Старым, как и малым, необходима забота и человек рядом, чтобы выслушал, поддержал, утешил. Больным общение необходимо вдвойне — высказался, и вроде полегчало…
Герард всегда любил поговорить.
Вероника всегда умела слушать. Она профессиональная слушательница. Какой-то значимой профессии не получила, а слушать — имела талант от природы. И много ли надо? Сидеть, вникать, сочувствовать, поддерживать. Вроде просто, а не каждому дано.
Доброта и терпение требуются. У современных людей их недостает. А у Вероники хватает. Она по характеру терпеливая копуша. С юных лет самая кропотливая работа была ей не в тягость — собирать смородину, причем не гроздьями, а по ягодке, или облепиху. Обкалывала руки и не замечала, слушала собственные мысли. Талант развивала.
У Герарда талант к разговорам на любую тему и на неограниченное количество времени. Эти два таланта их объединили — разных по характеру, даже противоположных. Она тихуша и скромница, он непоседа, говорун и мачо. В юных летах она была застенчивой серой мышкой – забиться в норку, читать и мечтать. Он любил производить эффекты: лихо проехаться в открытом «Корвете», покрасоваться перед девушками в ковбойской шляпе и крокодиловых сапогах.
В молодости они бы ни за что не соединились. Во-первых, жили в разных странах, как в разных мирах. Но даже если бы в одной стране — не совпали бы, бились, как две шестеренки с разновеликими зубцами.
Да… Жизнь – непредсказуемая штука. Кто бы мог подумать, что развалится великая страна. Кто бы мог подумать, что мышка-норушка превратится в лягушку-путешественницу и приземлится на поле голландского ковбоя…
Жизнь обтесала обоих, сточила острые углы, сгладила запросы. Герард и Вероника встретились на просторах Земли, их таланты подошли, как вилка к розетке.
Она давно выслушала его жизнь, записала в память.
Родился в феврале 45-го. Послевоенная разруха. Мать с двумя сыновьями-погодками: Джон старший, Герард младший. Она любила их и не дала умереть от голода, даже почувствовать его не дала. Чего ей это стоило, Герард только догадывался. Он любил мать, несмотря что была строга и порой привязывала его к стулу, чтобы как-то укротить. Однажды он видел, как мать на кухне обмывалась из таза до пояса. С тех пор полюбил большие груди у женщин.
Часто вспоминал тетю Беп, называл «вторая мать». Своих детей не имела, любила племянника, как родного сына. Просила отдать ей Герарда, но мать не отдала. Он помогал тете по мелочи, она же платила большим добром. Он был живчик и непоседа, не ходил, а носился – сначала на ногах, потом на велосипеде, потом на мотоцикле. На котором и разбился. Пострадал не очень, зато сильно напугал обеих матерей. Тетя Беп сказала «больше никаких мотоциклов» и помогла купить первую машину – подержанный, песочного цвета «Корвет», с чего началась его любовь к автомобилям и продолжилась любовь к скорости.
Отец Герарда был на десять лет моложе матери и «слинял» сразу после его рождения. Иногда приходил проведать сыновей, но отцовского чувства так и не познал. Помощи не оказывал – ни материальной, ни какой-то другой. Скупой был даже на ласковое слово, зато подковырнуть, обдурить мастер. Лучше бы вообще не появлялся… Нанес рану младшему сыну и с каждым приходом ковырялся в ней.
Рана оказалась настолько глубокой, что Герард с самого начала зарекся иметь детей. Во-первых, не хотел оказаться таким же сволочным отцом, во-вторых, не хотел вешать ярмо на шею. Никогда не знаешь – кого растишь. Отдаешь ребенку все силы и средства, а пойдет ли это на пользу, неизвестно. Вначале дети зависят от родителей, потом наоборот. Герард ненавидел быть зависимым. Любил жить для себя и делать по-своему.
Он органически не переносил подчинения кому бы то ни было. Из-за того ушел с военного корабля, куда в двадцать лет поступил по зову романтического сердца. Те четыре года на флоте вспоминал чаще всего и с удовольствием.
Молодость всегда вспоминается с удовольствием. Стояли у антильского острова Аруба. Жара и расслабуха. Всего-то обязанностей – содержать судно в чистоте да иногда сходить в патруль вместе с американцами. Работка «не бей лежачего»: ловить на берегу пьяных матросов и отправлять восвояси. При сопротивлении лупили их резиновыми дубинками по спине. Потом возвращались к себе, отдыхали, пили пиво – на судне разрешался легкий алкоголь. Рассказывали анекдоты, гоготали до одури не пойми над чем…
Подшучивали друг над другом. После душа спрячут у кого-нибудь трусы, тот бегает, ищет, обмотавшись полотенцем. Шутники стоят, ржут. «Что ты бегаешь с голым задом, гомик что ли?». Раньше «гомик» считалось обидным словом. Над Герардом шутить не решались – он был по росту второй, по силе не уступал первому.
Да, весело было.
В молодости всегда есть место смеху.
И сексу. Жара, море, прозрачная вода, рыбки плавают на воле. И людям хочется на волю, на берег. Там кафешки, пиво, девушки… После ночи любви моряки первым делом бежали к судовому врачу. Тот вводил трубочку с дезинфицирующим раствором и вымывал всю заразу. В те времена о кондомах не слыхали. Герард их и потом не любил. Много женщин имел и ни разу не подцепил ничего венерического. Повезло.
Год службы в тропиках шел за два, и светил в дальнейшем приличный военный пенсион. Однако надоело Герарду быть зависимым — от начальников и глупых приказов. Злился. Огрызался. Один раз схватил офицера за грудки и вытащил из-за стола. Написал рапорт об увольнении. Его год не отпускали: хороший писарь, с каллиграфическим почерком, к тому же не дурак. Позже за те годы на флоте получил ежемесячную сотню к пенсии, которая очень даже пригодилась.
Вышел на «гражданку», думал – чем заняться. Административная работа хорошо получалась, к тому же выгодна финансово. В те времена госслужащие работали без напряжения, ни за что не отвечали и не подлежали увольнению даже за просчеты. Сидели всю жизнь на одном месте вдобавок имели право на досрочную пенсию.
Сидячая работа не привлекала Герарда. Привязывать себя к стулу, как когда-то делала мать, не собирался. Энергия кипела, сила требовала применения.
Опять «всплыл» отец. У него предприятие по покрытию полов ковролином и десяток человек персонала. Дела шли в гору. Страна поднималась, люди богатели, обзаводились жильем. Жилье требовало обустройства. Мастеровые всех профессий: водопроводчики, электрики, маляры, ковролинщики были нарасхват, получали солидные деньги. Отец пригласил Герарда. Тот забыл прошлые обиды, согласился. Как сын владельца фирмы, поблажек для себя не просил и не ожидал. Собирался честно зарабатывать свой есть цент на красивую жизнь.
Не получилось. Именно из-за отца. Тот самым наглым образом его обсчитывал, недоплачивал, нагружал работой больше других да еще ворчал. Герард работал много и качественно, нареканий от клиентов не получал, а денег получал меньше всех. Пошел разбираться. Спросил «Почему?», отец ответил «Ну ты же мой сын» и посмотрел как на дурака.
Тоже из породы «хитрованов». Им собственная выгода важнее родного человека. Думают, что умнее других, на самом деле дурят сами себя. Деньги сиюминутны, родня – до конца. Перед смертью захочется не шелеста печатных бумажек, а тепла руки сына или дочери.
Герард органически не терпел несправедливость. Разругался и ушел, хлопнув дверью. Больше отца не видел. Тот в конце жизни через родню просил о встрече. Он стал миллионером, имел дом в Голландии, виллу в Испании, пачки денег прятал в цветочных горшках. Герард не отозвался. Есть такие двери, которые закрываются раз и навсегда.
В Европе грянул кризис. Работы не стало. Герард подумал-подумал и подался в Америку, у него там связи по бизнесу имелись. Женился. Открыл ресторан. Он шеф-повар, она официантка. Работали на износ. Он с четырех утра на кухне, целый день как белка в колесе: успеть до прибытия клиентов напечь, наварить, нарезать, после закрытия убрать, вымыть, приготовить кое-что на завтра. Короткий сон и опять на кухню, в жару и чад. Как он пять лет выдержал? Еще и на секс силы оставались, правда по-быстрому, на столе, после последнего клиента. Секс он любил и умел.
Жену предупредил сразу: никаких детей. У нее от первого брака остались двое. Ей достаточно. Ему тоже. Ее сыновей Герард принял как данность, обращался по-дружески, не более того. Один раз она забыла выпить таблетку и забеременела. Он дал деньги на аборт, как и трем предыдущим забывчивым подружкам. Жизнь менялась, но не менялось убеждение: отец и сын – формула не любви, но боли. Отец отрубил у сына всякое желание иметь потомство, будто кастрировал.
В Америке поначалу получалось хорошо, потом хуже некуда. Их дом два раза обчищали. Жена вдруг стала ревновать. Без всякого повода. Герард по характеру верный и честный. Если с женщиной живет, изменять не видит смысла. На других посмотреть, поболтать – можно, остальное табу. У жены в роду (она польского происхождения) водились психбольные, она сама имела склонность к истеричности. Когда устраивала скандалы с криками и битьем посуды, он терпел. Когда она порвала в клочки его паспорт, он не выдержал и толкнул ее слегка. Она ударилась о стену. Кровь из носа. Полиция. Развод.
Развод достался дорого. Иностранец в Америке – человек второго сорта, все права на стороне своего гражданина. Жена раздела его почти догола, отобрала дом, ресторан, лицензию на продажу алкоголя. Герард пробовал потом устроиться по специальности — настилать полы. Запретили профсоюзы, потому что не их член, не имеет права заниматься частным предпринимательством, отбирать рабочее место у местных. Герард: примите в члены. Профсоюз: чужих не принимаем. И вообще – вали откуда пришел, а будешь продолжать мешаться под ногами, пожалеешь. В предупреждение сожгли его рабочее авто. Прям как в кино про итальянскую мафию.
Без работы мужчина не человек, а больная раком собака — ни гордости, ни радости, ни перспективы на улучшение. Боишься тявкнуть лишний раз. Герард приуныл. Здесь не получается, домой вернуться не может: документов нет, одежды приличной нет, билет купить не на что. Да и возвращаться нищим стыдно…
Дела были бы совсем плохи, но вмешалось Провидение, видно любило оно его. Послало выигрыш в лотерею 50 тысяч долларов. Билет купил случайно, на заправке. Соскреб защитный слой и глазам не поверил. Выигрыш удалось скрыть от бывшей жены и ее прожорливых адвокатов. Герард выправил новый паспорт, выехал на родину. Купил жилье. Поступил ковролинщиком к брату Джону. И дал еще один зарок – не жениться. Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни при каких чувствах.
У братьев разница в возрасте полтора года, а в характерах полтора десятилетия. То есть целое поколение. Герард — основательный в делах и верный с женщинами. Джон – небрежный в том и в другом. Бабник без разбора. Неважно красавица или бегемот, лишь бы в юбке. Бегал за каждой, а получив свое, тут же отваливал на поиски новой. Или совмещал. Безо всякого угрызения или неудобства. Жениться не собирался, хотя зароков не давал. Важное дело создания семьи пустил на волю случая.
Случай свел его с Анук – страхолюдной и хитрой, как крыса. Хитрость дается страхолюдным от рождения в компенсацию за неудавшуюся внешность. Чтобы найти пару, они напрягают мозг, куют далеко идущие планы, придумывают ходы, которые красивым никогда не пришли бы в голову. Красавицы вообще ленивы и беспечны. Им не надо напрягаться, мужики сами в руки идут. Но мозги тоже иногда следует включать, чтобы добычу схватить. А будет перебирать да капризничать, старой девой останется.
Анук не собиралась задерживаться в девах. Но в брак ее звала не любовная романтика, а чистая практика. Как все люди нищего происхождения была она жадна до выгоды. И рано поняла: выгода – от мужчин. Острыми крысиными глазками она высматривала тех, с которых можно поживиться. Клацала острыми крысиными зубками, схватит – не выпустит.
Она уже два раза побывала в браке и набралась опыта в искусстве доведения мужчин до регистрации в администрации. От первых мужей имела троих или четверых детей, да от Джона родила парочку. Целый крысиный выводок получился. Кормить-поить-одевать надо. На мужа Джона рассчитывать нечего, он гулена и выпивоха. Кто сам неуверенно стоит на ногах, тот для семьи ненадежная опора. Лучше опереться на что-то крепкое, устойчивое. На твердую валюту. Голландские гульдены в те времена считались тверже немецкой марки. Анук работала бухгалтером на предприятии Джона и вместе со своими братьями стала подворовывать. Глядя на хозяйку, стал подворовывать и персонал.
Предприятие хирело на глазах. Герард предупреждал брата, призывал серьезно заняться делами. Но Джон слушал только призывы своего пениса, по-голландски «люл». В конце концов прогорел. Развелся с Анук, чтобы налоговая не заставила ее платить его долги, и оказался в прямом смысле на улице. Люл – плохой указчик, доводит не до добра, а до банкротства.
Герард тоже имел сильную сексуальную конституцию, но в делах слушался верхней головы. Он с самого начала не доверял Анук. Разглядел ее крысиную натуру, главные качества которой жадность и наглость. Анук нагло обсчитывала его, натравливала братьев, даже пыталась столкнуть лбом с Джоном. И что он в ней нашел? Мало того, что страшная, еще и неряха. Дома бардак. Всё в куче: дети, собаки, кошки, какашки, вещи, пища. Вместо воздуха туман — от сигаретного дыма, пригоревшей еды, испарений от испражнений. Пылесос пылился где-то в кладовке, скучал в забытье. Его применение не имело смысла — только пропылесосишь, через пять минут тоже самое.
А главное, что ставил Герард в вину Анук — не дала его матери достойно умереть. Мать после парализации лежала в больнице без сознания, немытая, поддерживаемая только аппаратами. Аппараты гудели и переливали из пустое в порожнее лекарства, а также энергию и время медперсонала. Врачи спрашивали у ближайших родственников, то есть сыновей «Можно отключить»? Она ничего не почувствует и не осознает».
Герард говорил «можно». Мать жила сильная, гордая. И такая хотела уйти. 82 года — хороший возраст, чтобы умереть. Анук же говорила «нельзя, Бог не велит, гуманизм не позволяет». Пришла бы хоть раз проведать свекровь, может догадалась своим крысиным умом – гуманнее лежать человеку в земле, чем в говне. Джон ей поддакивал. Двое против одного.
Мать в конце концов отключили. Сказали – умерла. И всё. На похоронах Герард не смотрел в сторону Анук и ее братьев, которых она зачем-то привела с собой. Возможно, боялась его, а на защиту мужа не рассчитывала. Зря боялась. В открытый конфликт Герард вступать не собирался. Себе дороже: даст волю гневу, схватит кого-нибудь за грудки, стукнет головой о стену. По закону справедливости будет прав, а по решению судьи виноват. Плавали – знаем.
Перешел на другое предприятие. И как с цепи сорвался. Пять дней работал по двенадцать часов, а с вечера пятницы до утра понедельника гудел в кафешках. Пиво, приятели, девушки… Туманный круговорот. Почти все, что зарабатывал за неделю, спускал за уик-энд.
Поспит пару часов и опять на работу — таскать пятидесятикилограммовые рулоны ковролина, вымерять, настилать, приклепывать. Откуда только силы брались. Видно организму требовалась физическая нагрузка, чтобы с потом, пивом и спермой выдавить из себя стресс — от негостеприимства Америки, истеричности жены, смерти матери, глупости брата, подлости Анук.
Черт возьми, на новом месте старая песня — хозяева стали ущемлять, когда заметили, что Герард получает больше всех. Но он и работал больше и качественнее всех, вдобавок ходил исправлять то, что другие напортачили. Ощущение несправедливости, как натянутый нерв, дрожало внутри. И почему его везде принимают за дурака… слабака…
Герард не дурак и уж точно не слабак. Рост под метр девяносто, спина как стена, руки как медвежьи лапы. Вероникина ладошка пряталась в них полностью… Он честен по отношению к другим и ожидает того же отношения к себе. Чужого не возьмет, но и своего отдавать не намерен. Постоять за себя сумеет. Пару раз предъявил претензии, ему сказали: не нравится — уходи.
Ушел. В свободное плавание. Тогда уже появились компьютеры и возможность искать заказчиков самостоятельно. Потом, когда создал репутацию, искать не имел нужды: новые клиенты приходили по совету старых.
Наконец-то нашел Герард лучший вариант — сам себе хозяин. Без приказов, переработок, переделок за другими. Работает полдня, получает достаточно. Стресса нет, есть свобода. Сам назначает цену – не дорогую, но справедливую, сам определяет время и продолжительность отпуска.
В отпуск ездил с новой подругой, которая стала его постоянной на следующие тринадцать лет. Она тоже для него лучший вариант.
Ивонн не была охотницей ни за деньгами, ни за мужьями. Происходила из семьи богатого предпринимателя, в молодости училась балету, этикету, искусствам, языкам. Отец умер и оставил двум дочерям наследство в виде ежемесячных выплат. Не королевских, но вполне приличных. Ивонн не работала ни одного дня, одевалась по моде, каждые два года меняла машины. Жила в роскошных апартаментах с мужем, без детей.
Муж при богатой жене права слова не имеет. Он был скучный, вялый, бесхребетный – вареная креветка с поджатым хвостом. Со всем соглашался, никогда не противоречил, боялся жену потерять, вернее, легкую жизнь при ней. Надоел он Ивонн. Через двадцать лет развелась. И тоже отправилась в свободное плавание.
В те времена местом встречи холостых и незамужних служили кафе. Сидела Ивонн с подругами, курила, выпивала, потихоньку оглядывала присутствующих. Заметила Герарда.
Он ее еще раньше заметил.
Пересеклись взглядами, зацепились, оценили.
Она — яркая, загорелая, кольца переливаются, браслеты позвякивают, красный лак на ногтях игриво сверкает, сигарета выпускает ленивый дымок в потолок. Одета броско, дорого, смотрит расслабленно, чуть вызывающе. Не крыса, ищущая добычу, а экзотическая кошка, которую любопытно приручить.
Он – не голливудский красавчик, зато высок и силен. Стоит на ногах крепко, как Евромачта. Одет в костюм и галстук, будто пришел не в кафе пива попить, а в ресторан со звездой Мишелен отведать редкостного блюда.
Отведает Ивонн. Он ей понравился. Он ей ровня. Деньгами не разбрасывается, но видно, что имеет. Ведет себя скромно и с достоинством. Уверен в себе. Не подхалим и не бесхребетная креветка, поджимать хвост не будет. Чтобы его соблазнить, надо постараться. Не разучилась ли Ивонн?
Люди ошибаются, думая, что с первого взгляда возникает любовь. С первого взгляда возникает любопытство. Потом уже все остальное — или расцветает или вянет.
Между Герардом и Ивонн расцвела любовь. Настоящая, когда никому ничего от другого не нужно, кроме его самого.
У них оказалось стопроцентное совпадение… вернее, девяносто восемь – со стороны Герарда. Два пункта его не совсем устраивали у Ивонн: грудь маловата и курит многовато. Но не роптал – остальное перевешивало.
Со ее стороны совпадение девяносто девять процентов и всего один пункт преткновения: Герард не желал связывать себя законным браком. Пункт, который перевешивал тысячу других. Их единственная ссора была как раз на эту тему. И не привела к сдвигу. Пункт стоял крепко, как гора Монблан во французских Альпах, куда они ездили на зимний отдых. Настаивать значило потерять. Ивонн смирилась. Вместе на выходных и в отпуске три раза в год – тоже неплохо.
Лучшие времена проживал Герард. Потом, когда встретил Веронику, целый год рассказывал про Ивонн. Вообще, когда встречаешь нового партнера, про прежнего лучше не вспоминать. Это закон знакомства. Зависть, ревность и все такое. Против рассказов Герарда Вероника ничего не имела. Зависть ей не свойственна, а ревновать к ушедшей навсегда — глупо.
Правда возникало порой ощущение… не зависти, но легкого пожелания «эх, почему я не на ее месте». Герард показывал домашнее видео. Рождество, Ивонн сидит на кровати, он подходит, встает на одно колено, протягивает коробочку с подарком, глядит снизу вверх с улыбкой и ожиданием восторга. Ивонн достала из коробки что-то золотое, тут же надела. Золотых безделушек у нее не счесть, одной больше, одной меньше…
Дорог не подарок, а взгляд, с которым он преподнесен. Ивонн подарила в ответ восхищение в глазах, наклонилась для долгого, благодарного поцелуя. Момент счастья и полного отрешения от мира. Камера выключена, но легко представить продолжение момента — на водяной постели, которая колышется в ритме любви…
Веронике обижаться на Герарда грех, он помогал ей, как никто никогда не помогал. Золотой человек. Не оставил без внимания ни одну просьбу – от накачки велосипедной шины до ремонта квартиры. И подарки дарил, и советы давал, облегчая привыкание к голландскому быту. Но пламенной любви — когда хочется обнять и не отпускать… такого между ними не было. Пламя сердца он отдал Ивонн.
Часто ее вспоминал. Как ездили в Швейцарию в гости к ее подруге, или на Антильские острова – в гости к солнцу. Ивонн загорала до степени «чернее негра», а он до красновато-коричневого, свойственного блондинам. Когда возвращались домой, ходили в рестораны, в гости — все глазели и завидовали. Считалось: если ты зимой загорел, значит, побывал в тропической стране, значит, у тебя есть возможности и деньги, значит, ты человек со статусом.
Статус – материя, сотканная из множества понятий. Это и деньги, и должность, и ум, и друзья, и одежда, и то как ты преподносишь себя, и то как тебя воспринимают другие…
В России статус дают деньги, не важно как заработанные, или должность, полученная порой нечестным путем. И вот уже все двери открыты, выбирай – к ворам или профессорам.
На Западе более придирчивы. Не чистого на руку человека в приличное общество не примут, будь у него миллионы на счетах и костюм от Версаче. Особенно разборчивы в Британии. Снобы. Происхождение ценят. Второсортную актрису, вышедшую за принца, в свой круг не примут. Будут терпеть и выказывать положенные по этикету знаки уважения, но дальше того не пойдет – она дворняга, волей случая попавшая в компанию благородных колли.
В Голландии нравы более демократичны, а правила те же. В обществе веди себя скромно, несмотря на солидный банковский счет, не переступай чужих границ, даже если очень хочется показать свое превосходство.
Ивонн ввела Герарда в свой круг – людей пусть не самого верха, не директоров предприятий и высших политиков, но чуть ниже. Людей, добившихся успеха. Людей с честными деньгами и чистой совестью. Людей дела. Герард — человек дела и тем горд. Простой ковролинщик среди элиты. А чем он хуже? Живет в собственном доме, ездит на «Мерседесе», отпуск проводит на тропических островах.
Герард был благодарен Ивонн. Она дала ему статус. А он ей. Раньше, рядом с мужем – узкоплечим администратором отдела образования, она чувствовала себя учительницей начальных классов. Рядом с Герардом – широким и надежным, как «Лэнд Ровер», он чувствовала себя женой банкира. Ну… не женой. Пока… Он сдастся в конце концов…
Сдаться он не успел, она умерла скоропостижно. Сгорела за десять дней. Он и сам вроде сгорел. Остался один, на пустом месте, как на пепелище. Мать умерла пару лет назад. Брат в прошлом году. Теперь Ивонн. Кто следующий?
Герард.
Вроде рано, шестидесяти нет.
Ивонн тоже не было…
Умирать не хотел и жить не хотел. Существовал, как в бреду. Работал, как старый конь – по привычке и из сознания необходимости. Приходил домой и падал. В выходные пересматривал домашнее видео, лежал, вспоминал…
Иногда звонила Анук, приглашала в гости. Один раз пошел. И пожалел. Раньше была вонь и грязь — от ее стряпни, ее детей, ее домашних животных. Теперь дети обзавелись своими детьми, своими супругами, своими животными, и все обретались в том же доме. Люди пили, курили, бросали окурки и объедки, звери ели, какали и писали: если хозяевам можно гадить, почему им нельзя? Вони и грязи — за сто лет не вычистить. Анук выглядела на сто лет. Съехало вниз все возможное: веки, щеки, сиськи, подбрюдок, живот. А крысиный взгляд остался на прежнем месте. Теперь она прицеливалась к нему…
Герард зарекся ходить.
Правда, один раз уступил ее просьбе прийти на день рождения. Круглая дата — шестьдесят лет. Ходил с Вероникой, чтобы показать: он занят, пусть Анук не рассчитывает поживиться. Вероника не горела желанием, пошла из любопытства – познакомиться с «родственниками».
И тоже зареклась. Анук проткнула ее хищными глазами, у Вероники екнуло внутри. У нее интуитивное неприятие злодеев. Интуиция сказала: обходи за километр, от нее тридцать три несчастья. Три случились уже на следующий день: выпал мост изо рта, просела и перестала закрываться входная дверь, на работе произошел скандал. Вероника сказала железное «нет» походам к Анук. Лучше никаких родственников, чем таких. С ними врагов не надо…
Вскоре после смерти Ивонн Герард подхватил инфаркт. Не острый. Вялотекущий. Стелил ковролин у клиента, вдруг огненная боль поползла из сердца, как лава из вулкана. Лег спиной на пол, полежал без движения, дал холоду проникнуть в тело, остудить лаву. Вроде немного отпустило… Продолжил трудиться. Когда закончил, поехал в больницу. Его осмотрели, дали лекарства и запланировали через две недели на операцию. Две недели продолжал работать с болью в сердце в прямом и переносном смысле. Не думал, что в любой момент мог умереть. Надеялся на могучий организм. Почему-то жить захотелось…
Операцию проводил молодой, общительный доктор. Представился, спросил:
— Хотите видеть, что я делаю?
— Хочу.
Чем лежать и тупо смотреть в темный потолок, лучше смотреть в цветной экран аппарата. Интересно – что там будет происходить. Вернее – что будет происходить внутри Герарда.
Доктор возился в его паху, голландцы называют это место «крест», и объяснял бодрым голосом свои манипуляции. Разговаривал, не применяя уменьшительные слова, вроде «вводим трубочку в сосудик» — как разговаривают с детьми, стариками и тяжелыми пациентами. А как со взрослым человеком, временно оказавшимся в лежачем положении — с уважением и на «вы». Здесь не принято панибратствовать, даже если возишься у кого-то в области святого «креста».
— Вводим катетер и продвигаем по сосуду. Не больно, менир Кулман?
«Менир-мефрау» – то же самое, что «господин-госпожа» в старой России. После революции вежливое обращение отменили, а в Голландии до революций дело не доводили и продолжали использовать обращения, принятые испокон веков.
Всего Герарду поставили четыре стента, и он точно видел – в какие места. Видел, как стенты расширили сосуды и позволили крови опять свободно проникать в сердце. Без крови оно задыхается, как легкие задыхаются без воздуха.
Позже Вероника сопоставила даты и выяснила – Герард лежал в то же время и в той же больнице, что ее муж Симон, тоже с инфарктом. Бывают же совпадения.
Симона продержали в стационаре пять дней. Герард попросился домой на следующий. После операции почувствовал облегчение, будто заново родился. Помогли – спасибо, дальше он сам. Выздоравливать лучше дома. В больнице бесприютно, как на вокзале — там можно пребывать временно, а жить нельзя. Покоя ни днем, ни ночью. Ни одного знакомого лица. Люди все время меняются, никто никого не знает. Только с кем-то познакомишься, он уже исчез.
Пассажиры… то есть пациенты лежат или ходят с утомленными лицами, чего-то ждут, прислушиваются к звукам в коридоре – не идет ли поезд… то есть врач. Медсестры являются по расписанию, приносят лекарства или еду и опять уходят, мерно стуча колесами вагона… то есть тележки. Каждый занят только собой, разговаривает только о своей болезни, желает побыстрее выздороветь и покинуть больничные стены. Уходящим нет дела до остающихся, как уехавшим нет дела до опоздавших.
Герард выписался под расписку, а через неделю уже опять таскал рулоны ковролина, вымерял, отрезал, приклепывал. В больнице восстановились не только его сосуды, но и мозги. Близкие люди умерли, но он-то жив.
Живым – живое.
Зачем самого себя загонять в могилу раньше времени?
Стал искать новую подругу. Где искать, когда тебе шестьдесят? В кафе не пойдешь, там молодежь. В театре, музее, на концерте знакомиться не принято, да он туда и не ходит. Через кого-то — не получится, друзей-родственников не осталось. Обратился к интернету. Зашел на сайт для одиноких, самый дешевый, посмотрел на женский контингент.
Контингент странный. Встретился Герард с тремя или четырьмя, до второй встречи не дошло. На дешевых сайтах и женщины соответствующие: курящие, хрипящие, тощие, хитрющие, мечтающие найти мужчину и жить за его счет. Дурака, в общем, ищут.
Плавали – знаем.
Герард нашел сайт подороже, оплатил три месяца, посмотрел предложение. Встретился кое с кем. Разочаровался. Кажется, женщины всего мира, во всяком случае в границах Голландии, мечтают об одном – найти дура… ну… мужчину и жить за его счет. Так и пишут. «Ищу партнера для веселого времяпрепровождения — походов в театр, ресторан, поездок на уикэнд и в отпуск». Все эти «походы» и «поездки», естественно, за его счет. А сама что имеет предложить? Модельную внешность, ноги, грудь? Как бы не так. Лицо, как у задницы, запросы, как у принцессы.
За неделю до конца абонемента наткнулся на фото: женщина с хорошей фигурой, из-под кофточки выпирают приличные шары. Текст короткий, четкий – «ищу мужчину для совместного проведения уикэндов». По делу и без намека на использование его кошелька. Посмотрел повнимательнее на фото. Лицо симпатичное, говорит, что не курит. Последнее легко проверить. При встрече.
Вероника тоже искала новых встреч. После развода осталась совсем одна, не знала за что браться, как производить житейские процедуры: платить за квартиру, воду, свет, страховку и прочее. Опять же сыну надо помогать освоиться, он недавно приехал. Друзей-родственников нет, подсказать некому. Можно у соседки снизу спросить, но… хочется, чтобы не только было у кого спросить, но и на кого опереться.
Где искать мужчину?
Симона нашла в газете. Та газета больше не существует. Все объявления теперь в интернете. То есть в компьютере. Компьютер Вероника имела, даже два. Один дали ей от языковых курсов, другой дали Симону от работы. Он его с собой не забрал — не имел нужды, так как не умел обращаться.
И Вероника особо не умела. Она в технике полный профан. А компьютер это не только техника, но нечто большее. Он думать умеет, за себя постоять, от дураков защищаться. Нажмешь не ту кнопку, будет возмущаться, выдавать черное поле, а то вообще зависнет. И постоянно подсказывает – делай то, не делай это. Машина учит человека. Вероника чувствовала себя школьницей.
А без компьютера уже не обойтись — такие времена настали. Пришлось учиться с ним общаться. Страшновато…
Но необходимо. Под лежачий камень вода не течет, жених ее на печке не отыщет. Это только в сказках. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» — сказано по другому поводу, но Веронике подходит. Твоя сказка в твоих руках. Так что закатывай рукава и тащи рыбку из пруда… то есть мужчинку из компьютера…
Сын помог разобраться в базисных настройках и программах, дальше Вероника сама. Выбрала сайт знакомств, который первый вылез в гугле. Заплатила за месяц, оформила профиль – фото, текст о себе и о том, кого ищет. Посмотрела выбор. Мужчины на фото все успешные и красивые: улыбка киноактерская, стоят на фоне гор или далеких городов, рост у всех от 180. Что делают эти счастливцы на сайте для одиноких?
Боязно реагировать. Вероника на фотках неудачно выходит, единственная, более-менее приличная, сделана в парке Мадуродам – это Голландия в уменьшенном виде. Глядя на фото мужчин-счастливцев Вероника почувствовала себя в уменьшенном виде. Одинокая, несчастная. Засомневалась. Не светит ей тут…
Ладно. Подождем – увидим.
Подождала. Получила несколько писем. Сходила на свидания. Посмотрела. Послушала.
Разочаровалась. Она-то думала там все честно, а там сплошной обман. Фотки сделаны десять лет назад, возраст убавлен, рост прибавлен. Характер указан «оптимистичный», на самом деле «весь в себе» и «усугубленный тяжестью пережитого». Один мужчина был вообще хромой.
Кажется, это не она Мадуродам, а они…
В России этих «счастливцев» давно разобрали бы отчаявшиеся русские женщины. В том числе хромого. Да и без одной ноги взяли бы с удовольствием… Вероника до такой степени отчаяния не дошла. Больших требований не предъявляла, но и брать неполноценного не собиралась. За всю Европу не скажет, а в Голландии проблема одиночества не так остра. При большом желании и немножко везении можно найти очень приличного друга или даже мужа.
Будет ждать.
Дождалась.
Сообщение от Герарда.
Ответила.
Списались. Его письма цепляли. Вероника такая чудачка, что по выбору слов (даже на иностранном языке), по манере написания определяет характер. Из текста виделся ей мягкий человек, но не слабак, внимательный к ее интересам, серьезно настроенный, знающий чего хочет. Особенно тронул ее его вопрос «Где стояла твоя колыбель?» вместо обычного «Откуда ты родом?».
Перезвонились. Поболтали. Разговор вязался слово за слово, как петелька за петельку. Редкий случай. Голландский менталитет таков, что с виду они доброжелательные, но на сближение идут со скрипом, «чужих» слишком быстро в «свои» не записывают. Если в разговоре слишком часто «падает» пауза или приходится переспрашивать «что ты имеешь ввиду?», то ясно – контакт не состоится, можно вешать трубку.
Трубку вешать не хотелось ни Герарду, ни Веронике. Болтали, не замечая времени. И потом еще пару раз перезванивались.
Заочный контакт состоялся. Договорились встретиться.
Встретились. Первое впечатление?
Он: Вероника совершенно не похожа на Ивонн — маленькая, молоденькая, как гномик, зато фигурка ладная и грудь его любимого размера.
Она: лицо у Герарда старческое, да неважно, с лица воду не пить, зато не бедный и не жадный, сразу предложил продолжить беседу в прибрежном ресторанчике. А чтобы создать соответствующее моменту настроение, провез ее по набережной на своем уютном «Мерседесе» под лучшие романтические песни восьмидесятых.
Музыка действует на Веронику магически. Вдобавок летний закат, шелестящее море, сильный мужчина рядом… Он знал – как завоевать сердце женщины.
Посидели в ресторане, поели, поговорили, глядя друг другу в глаза и немножко в душу.
Оказалось, у них много общего. Она год отходила от развода с Симоном, он год отходил от смерти Ивонн. Оба желали найти нового партнера, но не первого попавшегося, а качеством не хуже себя. Оба не горели желанием вступать в брак, и как дополнительное удобство — жили рядом. Было и много разного, но это выяснилось потом и постепенно преодолелось.
Веронике новый знакомый в общих чертах понравился, один недостаток – старше на пятнадцать лет. Муж был старше на восемнадцать, но тогда вопрос стоял ребром: или Симон в Голландии, или смерть в России. Сейчас ситуация не столь критическая, однако если долго перебирать, можно вообще ни с чем остаться.
Два сомнения одолевали. Первое: Герард умрет раньше, она уже потом никого не найдет и будет доживать одна. Второе: мужчины после шестидесяти не умнеют, а наоборот – впадают в маразм, как Симон, который после развода отправился искать счастье в Бразилию. Да там и сгинул скорей всего…
А не впадает ли в маразм сама Вероника? Зачем со старой меркой к новому человеку подходить? Герард совсем не похож на Симона, вернее сказать – полная противоположность. Может он еще двадцать лет проживет в здравом уме и крепком теле. Может ей потом и не захочется никого искать…
Позвонила брату. Он спросил:
— Ну и что ты раздумываешь?
— Хотелось бы помоложе.
— Мне тоже хотелось бы помоложе.
Шутник.
В общем-то он прав. Не стоит глубоко копать, в далекое будущее заглядывать. Идеал, как горизонт, недостижим.
В молодости люди быстро сходятся и так же быстро расходятся, потому что есть время кого-то другого найти, дождаться своего партнера, как ждут своего поезда. Один уйдет, другой придет, и можно не спеша выбирать комфорт вагона и направление движения.
Люди постарше сходятся тяжелее, придирчиво выбирают попутчика – чтобы раз и навсегда, и вместе до конечной станции.
Веронике сорок семь и спешить некуда, последний вагон еще не ушел. Но она не любительница езды с пересадками и переменами направлений. Привыкает к новому человеку долго, потому долго взвешивает – стоит ли тратить на него время и силы.
Кажется, на Герарда стоит. Минус один – возраст, зато множество плюсов: мастеровой, не пьет, не курит, не дурак, не вахлак. Не красив, но высок, Вероника всегда имела слабость к высоким мужчинам. И честен — не соврал ни в одном пункте профиля. Подумала и решила продолжить. Не известно – что приобретет, но точно ничего не потеряет.
Примерно так подумал и Герард. Вероника далека от идеального варианта – тот встретился ему однажды, в далекой молодости. Артистка стриптиза Натали. В ней все было прекрасно: и лицо, и фигура, и грудь, и попка. Пару раз переспали. Она сказала, что ей понравилось, но она ищет богатого. Хотела себя подороже продать. Имела право. Расстались.
Идеал, как выигрыш в лотерею, два раза не выпадает.
Да не до идеалов теперь. Герарду не двадцать шесть, а шестьдесят два – цифры переставились, важное и неважное поменялись местами. Была бы женщина в сексе хороша и не особо претендовала на его кошелек. И то, и другое узнает со временем. Вероника на внешность неплоха, пусть и совершенно не походит на Ивонн. Та была загорелая, высокая — ему под стать. Эта беленькая, коротенькая — ему под плечо. Хорошо, что не курит, и в отличие от Ивонн, имеет грудь. За грудь он ей все простит.
Еще на жадность проверит.
Отвез в магазин, сказал:
— Покупай что хочешь.
Та — из дешевых и загребущих бросилась бы хватать самое дорогое. Пусть не подошло бы — неважно, продала бы. У нищих ум заточен на выгоду, у благоразумных на пользу. Вероника примерила пару вещей. Не понравилось. Ничего не выбрала, собралась уходить. Герард глазам не поверил. Приятно удивился. И почти заставил купить летнюю курточку, которая выгодно обтягивала ее формы выше талии.
Сошлись. Больше по расчету, чем по любви, но когда расчет верен, то и до любви недалеко.
Расчет оказался верен. Они уже тринадцать лет вместе. Так же, как с Ивонн. Тринадцать – его счастливое число, родился тринадцатого февраля. И прожил счастливую в общем-то жизнь. Жил честно, работал честно, любил честно. Пусть не родил детей, не передал честность по наследству, зато передал рассказ о себе – Веронике. А она пусть делает с ним что хочет.
Например, книжку пишет.