У Вероники день рождения седьмого ноября. Начиная с третьего она заводила старую советскую песню «День рождения твой не на праздник похож — третье ноября…», ходила по дому и пела. Первоначально исполнял ее мужчина, имени его она не знала, потом Людмила Сенчина, в исполнении которой песня стала популярной. Веронике не нравилась опереточная слащавость ее голоса. Текст больше подходил под мужской — сдержанно-печальный, с упреком «даже в доме твоем, где так любят тепло, холодно душе» и жестокими словами в конце «слушай музыку и прощай!».
Песня о чисто русских реалиях: в России ноябрь — плаксивый, слякотный, депрессивный месяц. Не то, что в Голландии. Здесь слякоть начинается в середине декабря, когда дни похожи на сумеречные промежутки между ночами, а вместо искрящегося снега туман или дождь. К февралю местные жители бывают настолько измучены погодными перипетиями, что впадают в тихую депрессию. По совету докторов они покупают лампы с ультрафиолетом и сидят перед ними, представляя, что перед солнцем. День и ночь мечтают они об отпуске, который уже спланировали и заранее оплатили, потому как на ранний заказ даются ощутимые скидки. О, это волшебное слово «скидка»! В промозглую погоду оно греет душу и скрашивает ожидание.
Веронике искусственное солнце не требовалось, и отпуска она не ждала, хоть и не была в нем лет семь — со времени короткой поездки в Париж с другом Герардом. Она не собиралась впадать в депрессию из-за погоды. Первые годы удивлялась на местных: едва температура опустится до плюс пяти, они обматываются шарфами до носа, будто очутились на Северном полюсе, без конца пьют горячий кофе и двадцать раз на дню говорят «холодно, а?». Их бы в русскую зиму запустить — с метровыми сугробами и температурой минус десять-пятнадцать, да чтоб часок на остановке постояли в ожидании общественного транспорта…
К местному климату Вероника претензий не имела, полюбила его, как родного, и не променяла бы ни на какой другой. Как пелось в советской патриотической песне «не нужен мне берег турецкий» — потому что там жарко, а уж возвращаться в российский морозильник Боже упаси!
Голландская погода — единственное, к чему привыкла легко, ко всему остальному привыкала долго и тяжко.
От хорошей жизни страну не меняют. Русскому человеку переехать за границу — все равно что пуститься в экстремальное путешествие по горной реке. Далеко не каждый решится. Нужда заставила Веронику. У молодых легче получаются судьбоносные повороты, а ей уже было за сорок, и силы подточены. Но вопрос жизни и смерти стоял, потому напрягла последние оставшиеся силенки, приложила ум и постепенно вписалась в новую колею. Восемнадцать лет уже, чужбина родиной стала.
И не донимает ее ностальгия — ни по советским временам, ни по перестроечным, ни по тем, что пришли потом. Ностальгия — это тоска, а тосковать Веронике никак нельзя. Надо сохранять душевное равновесие и философски относиться ко всему. Потому что некуда деваться: вот уже полгода живет так, как другие не смогли бы — в полном одиночестве.
Сидит она в квартире, как отшельник в пещере, и молчит. Целый день пишет. Разговаривает редко — или сама с собой по-русски, или в магазине по-голландски. По праздникам выпивает рюмку вина и устраивает дискотеку: заводит старые советские песни на всю громкость, поет и танцует — опять же сама с собой.
Нельзя сказать, что она одна в целом свете. Есть младший брат — в Москве. Давно не виделись, отдалились, связываются раз в год через компьютер, ненадолго. Общих тем мало, общих воспоминаний нет, да и не любит Вероника воспоминания.
Есть сын. Вырос, выучился, уехал в другую страну, создал семью. Переписываются по скайпу, переговариваются только по важным вопросам. Не хочет Вероника вмешиваться в его жизнь. Свою родительскую роль она выполнила и отошла в сторонку. Но остается рядом, готовая помочь. Сын — ее второе «я», внутренняя связь с ним крепка, ее не порвут ни расстояния, ни расставания. Это знание ее греет.
С голландским мужем давно развелась, с другом Герардом разошлась недавно. Навсегда. Они уже расходились один раз, на полгода, потом сошлись, Вероника думала: теперь-то он за нее будет держаться. Он тогда после болезни и химии восстанавливался, был слабый, она помогала и собиралась помогать до конца, то есть — до смерти, о которой они часто говорили, подразумевая, что Герард умрет раньше.
Не то, что он уже собирался лечь в гроб, но чувствовал себя слабо, и тема возникала чуть ли не каждый день. Он написал на Веронику завещание и назначил исполнителем его воли по трем важным вопросам. Первый: если он ослабеет до такой степени, что окажется не в силах себя обслуживать, чтобы сделали эвтаназию. Второй: если после операции останется лежать, как овощ, чтобы его не держали на аппаратах, а дали достойно умереть. Третий: чтобы церемонию похорон провели в крематории, как положено — с музыкой, цветами и стихами, он для того отдельную сумму отложил. У Герарда родственников нет, но неважно, Вероника честно потратила бы его деньги на его проводы, пусть сидела бы в зале одна и плакала бы одна.
Но явился его старый друг и до такой степени переманил Герарда на свою сторону, что он стал ею пренебрегать, даже какие-то упреки высказал. Когда ею пренебрегают, она уходит. Отдала ключ и опять сходиться не собиралась.
И осталась одна.
Одиночество — это когда слушаешь тишину и разговариваешь мыслями. Ни телефонной болтовни, ни совместных пеших прогулок с Герардом. Отпала активная часть ее существования, осталась пассивная — писательство. Ею спасалась, иначе замаячил бы сумасшедший дом, который здесь называется «Парнасия». Слово стало нарицательным, как в России слово «психушка».
Пришлось подстраиваться под новые реалии. Не впервой ей, Вероника — приспособленка почище Робинзона Крузо. Ему некогда было скучать, ей тоже. Он работал руками, обустраивал свою жизнь на острове, она работает головой, обустраивает свою жизнь на одиночестве. Ищет позитив, чтобы сохранять душевное равновесие. Оно у нее хрупкое: если часто огорчаться по пустякам, равновесие нарушится и — здравствуйте, я ваша тетя-депрессия!
То, что нельзя изменить, надо принять. Чтобы принять, надо настроиться на положительное.
Настроиться на положительное невозможно, если смотреть новости. Там всегда все плохо, и в конце туннеля не свет, а апокалипсис.
Первым делом Вероника оградила себя от негативного влияния телевизора и интернета — это две трубы, которые ежедневно выливают на людей тонны канализации в виде сообщений о войнах, катастрофах и других несчастьях мира. Зачем Веронике о них знать? Чужая канализация пусть обходит его стороной. У нее свой мир, пусть не идеальный, зато тихий, чистый и добрый, это в наше время редкость и почти волшебство.
Создавала она его кропотливо, используя подручные средства, то есть имевшиеся возможности. Телевизору волю не давала, включала только после шести и кропотливо выбирала передачи — чтобы без кровавых новостей и проповедников, пугающих то потеплением климата, то перенаселением, то загрязнением окружающей среды. Особенно же раздражали некоторые кулинары, которые для создания сенсации и привлечения внимания называли яйца «куриной менструацией» и советовали переходить с мяса на сушеных кузнечиков. Лучше она на живых посмотрит по Анимал Планет, у них мозги устроены правильнее, чем у тех кулинаров.
Интернет использовала исключительно для добычи полезной информации и чтения старых, добрых книг.
Разговоры с Герардом заменила разговорами с собой, пешие прогулки — велосипедными. Телефон не звонит? Зато в тишине хорошо думается и сочиняется.
Удача, что вдохновение не покинуло. Вероника продолжала писать с прежним увлечением, замыслов имела еще, как минимум, на десять лет вперед.
Когда есть к чему стремиться, некогда в депрессию впадать.
Впадала Вероника один раз, не по собственному желанию, а по нужде. И не депрессия то была, а настоящая беда. Самые тяжкие времена ее жизни. Навалилось все сразу: Союз распался, хаос наступил, мать умерла, Вероника развелась, сидела без работы, заболела, сын заболел, и еще много чего.
Вдобавок давил ее страх остаться без копейки, прямо-таки душил. Жила на алименты, которые присылал бывший муж из Белоруссии, и спасибо ему, что платил вовремя. Но при конвертации с «зайчиков» на российские рубли терялась почти половина стоимости, Вероника получала мизер. Привыкла она к обеспеченности советских времен: тогда слова «безработица» не знали, работы хватало всем, на минимальную зарплату ели-пили, одевались-обувались еще и мебель в кредит покупали. Теперь привыкала к нищете: на еду едва хватало, одежду старую донашивала, про развлечения забыла. Какие кино-театры, когда на дешевый корвалол еле наскребала! А без него ни спать не могла, ни бодрствовать, лежала и плакала.
Еще один страх давил — за сына. Он худенький, болезненный от плохого питания, заберут в армию, Вероника его больше не увидит. Там слабых убивают или калечат, про то статьи в газетах каждый день рассказывают, Комитет солдатских матерей набат бьет. А у Вероники сердце бьет набат — денег нет сына откупить от армии по примеру соседей. Они самогонкой торговали и в тяжкие постсоветские времена беззастенчиво процветали, двоих сыновей откупили. Они и Веронике предлагали, да не было рядом феи с волшебной палочкой, которая проконвертировала бы «зайчики» в доллары…
С тех времен остался у нее страх перед безденежьем. Говорят «не в деньгах счастье», а в них порой больше, чем счастье, порой жизнь.
Не видела она будущего, вернее видела — в черном цвете, от того ком стоял в горле, и слезы в глазах. Стремиться было нЕ к чему. Мечтать не имело смысла.
Несчастья переродили ее — из тихого, скромного, незлобивого по натуре человека превратили в лютого зверя. Она билась, как в клетке, и не видела выхода. Она зверела и огрызалась — жизнь зверела и огрызалась в ответ. Попала она в бурный поток и летела в пропасть без дна. Безнадега одолела и одно желание — разом от всего избавиться. Стояла Вероника в полшаге от самоубийства. Одна мысль останавливала: если ее не будет, и сына не будет — погибнет раньше, чем его в армии убьют.
Собрала последние силы, напрягла мозги и… кое-как выкарабкалась. Можно было бы сказать «чудом», но чудо это она долго и кропотливо готовила.
Справилась с безнадегой, с бедой. Заодно с депрессией.
И никакая погода ее туда не загонит. Мелочи это. Как говорится «всякая погода — благодать, и надо ее благодарно принимать». Смешно ей слышать, что кого-то погода вгоняет в тоску или в суицидальные мысли.
В новой стране они на Веронику не нападали. Не до того было — боролась, старалась зацепиться. Гладко не получалось, и не раз думала Вероника, что авантюра ее закончится не свадьбой с заморским принцем, а возвратом в родное болото.
Когда человек чем-то важным занят, мысли о самоубийстве не приходят. Инстинкт самосохранения срабатывает — в экстремальных ситуациях люди стараются выжить, а не умереть. Может, это рецепт для любителей легкого впадения в смертельную тоску? Послали бы их на необитаемый остров, пусть бы делом занялись.
В Иваньково несколько раз случалось, что люди вешались — от пьянства или душевной болезни. Но чтобы в здравом уме и семейном благополучии… Непонятно Веронике и удивительно, сколько в Голландии людей — известных, успешных, которые часто появлялись в телевизоре, покончили счеты с жизнью. Чего им не хватало? В Россию бы их, в постсоветский период…
От которого ей удалось сбежать — в другую страну, как в другую реальность. И опять пришлось привыкать-приспосабливаться. К мужу, которого до того видела всего два раза, к его детям, внукам, бывшим женам и коллегам. К языку, к людям, к работе, к погоде. Вообще — к правилам бытия и способу мышления, которые коренным образом отличаются от российских и называются одним словом «менталитет».
Другой менталитет — это ответ на вопрос «Почему в России люди не живут, как в Европе?».
В доказательство Вероника привела бы два примера, которые коснулись лично ее.
Когда залили квартиру соседи сверху, жилищная корпорация прислала маляра замазать потолок. Он замазал и оставил ей полведра краски, которую не использовал. Невозможно представить то же самое с русским маляром: бесплатная краска — это халява, а халява — это святое, отдать ее в чужие руки хуже, чем отдать в чужие руки жену.
Еще пример: здесь в парках, крепостях, заброшенных домах не встретишь типично русского явления — кучи говна. Людям не приходит в голову опорожнить кишечник на красивое. В России дерьмо наложено даже в детских домиках на игровых площадках. Большевики боролись за то, «чтобы не было богатых», к которым отнесли и людей с богатой душой — их изгнали или уничтожили. Привили народу менталитет бедных и что вышло?
Ну да ладно. Россия — страна не хуже других, но любить ее лучше на расстоянии. Вероника любила ту Россию, где провела беспечное детство в поселке городского типа Иваньково, затерявшегося в лесах Калужской области. Там годами ничего плохого не происходило, дверь днем не закрывали, иногда и на ночь забывали закрыть. Трава росла за сараями и доставала до плеч, когда она в шесть-семь лет одна ходила в лес искать грибы и слушать птиц. Жилье бесплатно раздавали нуждающимся, покойников провожали в последний пусть с оркестром, а к праздникам ставили на самый высокий дом горящие слова «Да здравствует 1 Мая!» или «Да здравствует 7 ноября!». Это был ее день рождения — его праздновала вся страна.
Потом старые праздники отменили или переименовали, отменили и переименовали целую страну. Новую Россию Вероника не узнала и не признала своей, а страна не признала своей Веронику. Она оказалась чужачкой на родине, и пришлось искать счастья на других берегах.
И, вроде, нашла. Безнадега осталась в прошлом, будущее Веронику не пугает, в материальном смысле живет она не хуже соседей: имеет все необходимое и даже предмет роскоши приобрела — телевизор системы «олед» с диагональю сто пять сантиметров. Это не телевизор. Это чудо. Натуральные размеры, натуральные цвета, безупречные четкость и звук. Смотришь на шоу и, будто, там присутствуешь. Смотришь на животных и жуть берет — того и гляди выпрыгнет лев и схватит за горло.
Но хватало Веронику за горло другое. Одиночество. Замкнутость. Собственная ненужность и неважность. По утрам настраивала себя на позитивное, как музыкант настраивает скрипку на «мажор». Но понимала, что в ненормальных условиях существовала, и как ни уговаривала себя, что «все хорошо», а поверить получалось не всегда.
Приближался ноябрь. И день рождения — это всегда некий рубеж. Знаменательная дата жизни. Собственно, самая важная, с нее все началось, потому отмечают ее торжественным способом в компании друзей и родных. А Веронике придется отмечать в компании телевизора и компьютера.
Как-то сидела она и думала. Что-то находишь, что-то теряешь. Нашла финансовую стабильность и уверенность в будущем, но потеряла то хорошее, что было в советские времена — фильмы, песни, праздники. День рождения не хочется отмечать. Потому что не с кем. И что отмечать-то — что к могиле приближается?
Ой, не надо про могилы и потери. Пессимистичное настроение Веронике ни к чему. Встряхнуться надо. Самой с собой поговорить. Настроиться на положительное. Не ее вина, что осталась одна. Жизнь меняется, и к каждому изменению надо привыкать.
И потихоньку получалось. Гибкая у нее система. Вероника порой усмехалась: чемпионка-приспособленка. И в богатстве жила, и в бедности. В общежитиях, пионерских лагерях, дома, на квартирах. С родителями, подружками, мужьями, вдвоем с сыном, теперь сама с собой.
Печальный итог? Абсолютно нет. Итог положительный: не спилась, не опустилась, не обозлилась, не разочаровалась. Живет в довольстве и ни в чем не нуждается. Почти ни в чем. Состояние одиночества будем рассматривать, как еще один жизненный опыт.
Полезный и необходимый.
Не зря говорят: «человек, умудренный опытом». Мудростей Вероника набралась уже столько, что посади ее в Белый Дом, сумела бы Америкой руководить. Посади ее в Кремль… тут сложнее, потому что «умом Россию не понять».
С опытом приходит уверенность в себе. Раньше Вероника была неуверенной, робкой и краснела, как свекла, если к ней обращались. Боялась рот раскрыть, стеснялась буквально каждого человека. В классе у доски стоять — настоящая пытка: что-то мямлила, сутулилась, хотела казаться меньше, а лучше — убежать.
Со временем переборола себя, потому что знала — ей не на кого рассчитывать. И некому пожаловаться. С детства не привыкла. Когда человек жалуется, он слабеет, хлюпает носом и растекается, как манная каша. У Вероники была по-советски строгая, не знавшая снисхождения мать. Она ее никогда не жалела. Когда не жалеют, нет смысла плакать или растекаться манной кашей. В сказке кто оказался счастливее — избалованная дочка или ненавидимая падчерица?
Вероника была у родной матери как падчерица, но может и хорошо, если теперь оглянуться. Ее жестокость воспитала в Веронике жесткость. Хотя она про себя не сказала бы, что жесткая. Внутри она мягкая, как зайчик. И такая же пугливая. До сих пор. Жесткость в ее представлении — это тетка с грудью пятого размера, которой она прибивает врагов и пробивает стены. У Вероники до пятого размера не доросло, а стены она пробивает лбом. То есть умом.
Если что-то нельзя изменить, надо приспособиться. Например, к возрасту. Время идет, человек стареет, тело меняется. Вероника прислушивалась к изменениям, выводила для себя правила и старалась соблюдать. За несоблюдение тело наказывало болью, которая стала ее постоянным спутником.
После пятидесяти здоровье посыпалось. Она не была конкретно чем-то больна, но появились тысячи недомоганий — не известно от чего. Вернее, известно от чего, от возраста. От малейшей царапины кровь разливается рекой. Суставы болят, ноги к вечеру тяжелеют. Веки опухают, утром на Веронику из зеркала смотрит не Вероника, а китаец, который спрашивает ее на своем языке «на-кого-же-ты-похожа?».
От беспардонной эксплуатации глаз пошатнулось зрение. На улице она видит отлично, а когда читает или пишет — расплывчато. Как-то на почте заполняла формуляр, там буквочки мелкие, как точки, вдобавок на зеленом фоне. Вероника говорит «не вижу». Сотрудница дала ей очки, которые они специально держат для слабовидящих клиентов. Чудесные очки оказались. Вероника надела, и точки выстроились в слова. Пожелала она такие очки иметь, но тут же осознала опасность: глаза привыкнут, разленятся, откажутся служить. Подождем.
Опять заныло в левом боку. Года три назад тоже ныло, ходила на ультразвуковое обследование, оно обнаружило внутри «процесс» в 5 сантиметров. Вероника услышала, подумала рак и собралась умирать. После оказалось — у нее гемангиома на печени, доброкачественный нарост, который бывает у пятой части населения.
Врач-специалист посоветовала избегать ударов в область живота и раз в год приходить на контроль. Контроль не лечение, Вероника должна оплачивать из своего кармана. Стоит ли? Деньги — ее больное место еще с постсоветских времен. Сейчас они приходят регулярно, и хватает практически на все, если экономно расходовать.
Деньги любят тех, кто любит их. Любить, значит, неохотно расставаться.
Вероника не была жадиной, но и впустую тратить не собиралась. Разложила вопрос по полочкам. Она уже разобралась в местной медицине, вернее, в том, как она работает. Больница — коммерческое предприятие, зарабатывающее на пациентах. Она предлагает множество услуг, которые прямого отношения к здоровью не имеют: давайте сделаем анализ того, проверим, как работает это… Пациенту нужно быть очень внимательным, чтобы не попасться на их уловки, опустошающие банковский счет.
Если бы гемангиома представляла прямую опасность для жизни, ей бы предложили операцию. Не предложили, значит, вопрос терпит. И она потерпит.
А здоровье продолжало выкидывать выкрутасы. Одно время голова ни с того ни с сего начинала плыть, и казалось Веронике, что вот-вот упадет. Плыло даже в лежачем положении. Странное ощущение — думать, что сейчас упадешь, когда уже лежишь. Походило на то, когда на следующий день после большой попойки лежишь пластом, и мучит жажда, выпьешь воды, и голова опять пьяная. Вероника помнила из юности. Потом прошло.
Появилось другое.
Сердце дало о себе знать учащенными биениями — привет от климакса. И не только биения, но и серьезные сбои произошли. Как-то лежала Вероника на левом боку, смотрела телевизор у Герарда. Вдруг разлилась по груди боль, стало трудно дышать. Герард имел опыт с сердечными болями, ему пять лет назад шунтирование делали. Сказал ей лечь на холодный пол и дал нитроглицерин в розовом флакончике — брызнуть под язык. Через полчаса приступ прошел.
Страх возник. Инфаркт подкрался незаметно? Или случайность произошла?
Приступ повторился через неделю, когда она сидела в неудобной позе — сгорбившись. Не случайность, значит. Вероника сходила к доктору, он направил на обследование, которое нарушений в работе сердца не нашло. Вероника позаимствовала у Герарда розовый флакончик, он все равно им не пользовался, к тому же нитроглицерин был просрочен. Но помогал — Вероника уже несколько раз им пользовалась и держала под рукой.
Продолжала набираться опыта и открыла, что многих болезней можно избежать только тем, что правильно питаться. Она никогда не была обжорой или поклонницей Макдональдса, не употребляла чипсов без меры, не пила колы, не ела мороженого три раза в день. Сдерживала себя, но иногда отпускала вожжи — нельзя же совершенно отказываться от удовольствий, их у нее и так мало.
В конце концов, никто не знает, когда умрет. Мать скончалась в пятьдесят пять — от стресса, давления и избыточного веса, у Вероники ничего такого нет, и она уже старше матери на три года. Никакой гордости по тому поводу не испытывала: жизнь — не соревнование «кто кого переживет», скорее марафон, в котором у каждого человека своя дистанция и один девиз на всех «главное — участие».
Чтобы полноценно участвовать, надо быть здоровым, Вероника фанатично им занялась. Когда села на пособие, встала проблема малоподвижности. Проблему решила с помощью велосипеда. Вскоре возникла другая — из-за долгого ежедневного сидения и писания заболели пальцы, спина, шея, ноги. Короче, опорно-двигательный аппарат забарахлил. Пришлось обратиться к физиотерапевтам. Первый лечил массажем и не помог. Второй лечил иголками и тоже не помог. Кучу денег потратила впустую. Подумала — наверное, боль не излечима, надо терпеть, пока есть возможность. Что ж, привычные мы. Терпилы.
Дотерпелась до того, что перекосило в тазобедренной области. Сидеть-стоять невмоготу, осталось лежать ровно — как в гробу. Рано ей туда. Обратилась к третьему доктору. Он оказался самый дешевый и самый умелый. Помог за три сеанса — и таз на место встал, и шея со спиной перестали беспокоить. Вероника запомнила, какие он упражнения с ней делал, и стала делать дома. Оказывается, все дело не в отдельных частях, а в целом позвоночнике.
Век живи, век учись.
После разрыва с Герардом Вероника училась обходиться без никого.
Человек подобен семечку, которое, оторвавшись от родного дерева, летает, ищет — где бы упасть и укорениться. Если не находит, остается летать, как неприкаянное, и погибает, не дав нового ростка, не пустив корешка. Раньше Веронику держали три корня: сын, брат и друг. Связь с братом ослабла, с другом прервалась, осталась самая главная зацепка — сын. Пока он есть, и она есть.
И будет привыкать к новым реалиям. Без Герарда. Честно сказать, привыкла она к нему, десять лет делила радости и горести. Ни с одним мужем не была она так долго, за родного считала…
Познавала Вероника науку расставания. Его проще пережить, если не ждать звонка и не надеяться на воссоединение. Ждать и надеяться больно, а у нее уже силы не те, и возраст не подходящий для романтических переживаний.
Да, не ожидала она разрыва, а что делать? Сидеть и ныть? Не ее метод. Сидеть и ныть хорошо в окружении друзей и родственников, которые бросятся утирать слезы и сопли. Этой роскоши Вероника не имела никогда, потому слезы и сопли не распускала. Ее метод: погоревать и искать выход.
Прежде всего — найти положительные стороны в новом состоянии.
Покопалась и нашла. О-о-чень много. Оказывается, в одиночестве столько преимуществ, что лишь ненормальный их не заметит. И почему одиноких автоматически относят в категорию «неудачников»? Глупо и несправедливо. Можно быть одинокой и удачной. Как Вероника. И это не бахвальство. Как-то читала статью по психологии, посвященную успешным людям, и, к собственному удивлению, нашла описание себя. И не подозревала, какой она, в принципе, успешный человек. Умеет быть сильной, когда надо. Умеет расслабиться и снова стать мягким, незлобивым зайчиком, которым создала ее природа.
Век живи, век учись — не дураком помрешь.
Дурой Вероника не помрет точно. В прошлом совершала глупые поступки, но не от дурости, а от отсутствия опыта, неумения постоять за себя и низкой самооценки, которую ей очень «успешно» внушила мать. Педагог по образованию, между прочим. Дети — это то, что из них слепили родители. Из Вероники слепили робкую, бессловесную рабу, привыкшую вставать на колени перед людьми и обстоятельствами. Мать звала ее «рохля» и обращалась, как с никчемной.
И была Вероника никчемной… до тех пор, пока мать не умерла. Стало у нее потихоньку получаться. Потребовалось полжизни, чтобы подняться на ноги, избавиться от роли «рохли» и поверить в себя.
Обнаружила Вероника, что не хуже других, наоборот — умнее многих. Которые в ее ситуации посчитали бы себя несчастными и пустили бы слезу. Занялись бы нытьем, болтовней с подружками, игрушками на смартфоне. Тупейшие занятия. Жалко на них драгоценные часы тратить, да и смартфона у нее нет, один старый мобильник и тот без абонемента. Имела одно время айпэд, играла по вечерам в игрушки жанра «поиск предметов» для отвлечения, но там слишком маленький экран и детальки крошечные, зрение предупредило: если не хочешь меня лишиться, прекращай. Она прекратила и отдала айпэд сыну.
Без новейших гаджетов и ежедневной болтовни Вероника не считала себя несчастной. Она забыла, что означает это слово. Она индивидуалистка и не такая «как все». Нашла преимущества там, где другие нашли бы одни недостатки.
Первое и главное ее преимущество: не нужно ни с кем считаться. Это свобода, которой нет цены. Вероника не отвлекается на бытовые мелочи — может проходить весь день в халате или от души наесться чеснока. Она не тратит силы на поддержку отношений, не забивает голову пустыми вопросами — почему он так сказал? почему он так сделал? Она тратит их на творчество, которое стало ее спасательным кругом.
Иначе тяжко пришлось оставаться на плаву. Вовремя занялась она писательством. Может, в том ее призвание и талант? Высокие слова, они не про Веронику. Ей попроще. Писала, тем спасалась, остальное не интересовало. Получалось, по ее мнению, хорошо. Сюжеты не искала, они возникали сами собой — из какого-то услышанного слова, из увиденной картинки, из прочитанной статьи. Она погружалась в сюжет и забывала про остальное — подводная лодка в автономном плавании. Она поступала по собственному усмотрению и зависела только от себя.
Однажды сходила в кинотеатр на фильм, который настойчиво рекламировали по телевизору и прямо-таки подвигли ее его посмотреть. Раньше ходила с Герардом на все громкие кино-новинки. Неудобно было идти одной, все будут смотреть и осуждать — без пары, неудачница… Но решилась. Таких, как Вероника, сидело чуть ли не ползала. Она не чувствовала себя парией, вдобавок получила удовольствие, фильм оказался достойным посмотреть.
Сдулось колесо. Раньше надувал Герард, у него был специальный прибор с электропомпой и стрелкой. Поискала в районе подходящий магазин и нашла — рядом с велосипедной дорожкой. Хозяин его надул шину за десять секунд и не взял ни цента, что редкость для расчетливых голландцев. Хороший человек попался, с душой, по-русски широкой.
Ездила к морю, брала камеру, фотографировала. Нашла в компьютере бесплатную программу для обработки фоток. Обработала и выставила в блог, в котором за пару лет пару тысяч виртуальных друзей приобрела. Болтала с ними на родном языке, путь молча, ну и что. Социальные сети — величайшее изобретение для одиноких людей, которых, кажется, больше среди тех, кто живет в семье.
Открыла побочные возможности телевизора — ютуб, интернет и Нетфликс. Это неограниченные возможности и вообще наркотик. Чтобы не увлечься, Вероника установила себе предел — час в день. Но не игрушками она увлеклась и не просмотром бесконечно появляющихся сериалов, а добычей полезной информации.
Кто говорит, что интернет — большая помойка, тот врет. Помойка для тех, кто не знает, что искать, потому копается в дерьме, которое всегда на поверхности.
Любопытная Вероника копала глубоко и выбирала ценное. Писала про артистку Зою Федорову, просмотрела документальные фильмы о ней и даже догадалась, кто убийца. Писала про эпоху регентства в Англии и, чтобы проникнуться ее духом, прочитала кучу материалов, просмотрела кучу фильмов — обращала внимание на костюмы, интерьеры, бытовые мелочи.
Нетфликс предоставил доступ к новейшим и просто хорошим зарубежным фильмам, ютуб — к старым русским, которые Вероника знала наизусть, но стала забывать после почти двадцатилетнего просмотра передач на голландском и английском.
Фильм — это не только слова и картинки, это впечатления, эмоции, размышления, воспоминания. Первым делом Вероника посмотрела «Девчата». Вторым «Белое солнце пустыни». Третьим «Место встречи изменить нельзя», потом комедии Гайдая. Эти фильмы были частью ее прежней жизни, той, где трава до плеч и «Да здравствует 7 ноября!», когда оно было ее днем рождения. В них добро и талант — это вечные величины. Создателей их нет в живых, а творения их будут пересматривать до тех пор, пока будут ценны добро и талант.
Как-то встретилась на улице с соседом. Они лет пять здоровались, перебрасывались парой слов и расходились. Пришло время познакомиться. Его зовут Сезар, родители приехали из Суринама — бывшей голландской колонии, у него серебристый Мерседес, что по местным меркам хорошо, но не говорит о принадлежности к высшим сферам или мафии. Сезар оказался разговорчивым, тут же просветил Веронику насчет дешевых магазинов, рассказал, как ночью к нему залезли воры, а он спал и не слышал, в конце предложил воспользоваться его машиной, когда ей надо будет съездить куда-нибудь.
Вот так. Зря она боялась остаться одной. Незаменимых нет, вернее — очень мало, и Герард в их число не входит, раз она не входит в число незаменимых у него.
Вероника заметила одну вещь: в ее неспешной на первый взгляд жизни все происходит в свое время. Кто-то уходит, кто-то приходит, случается что-то грустное и тут же хорошее. Еще заметила: когда она с добром — и к ней с добром.
Надо лишь в мире с собой оставаться, внутреннее равновесие соблюдать и за здоровьем следить. Чем старше становишься, тем большее значение оно приобретает. В молодости можно жить безалаберно и на следующий день после хорошей попойки выглядеть отлично. Вероника и раньше выпивала осторожно, после сорока очень осторожно. После пятидесяти рюмку вина позволяла себе два раза в год — на день рожденья и Новый год.
Мелочи.
Главное — у нее родилась внучка! Совершенно неожиданно. Сын до последнего скрывал, а потом огорошил. Но как! Написал в скайпе «у меня новость — у тебя родилась внучка». Только и всего. А у Вероники Вселенная взорвалась. Разревелась. Было время, думала, что они с сыном не выживут. А они выжили и внучку родили.
Жаль, что далеко она. Ну, ничего, Вероника следила за ней по фильмам и фотографиям, которые родители присылали по скайпу, а недавно все втроем приехали ее проведать.
Их приезд сделал ее год. Нет, целую жизнь.
Внучка — это то, ради чего ей стоило бороться, страдать, пробиваться, приспосабливаться. Этот человечек, этот нежный, кудрявый ангел — теперь ее смысл. Она еще маленькая, но уже самый большой для бабушки человек. Они познакомились и сразу полюбили друг друга. Вероника полюбила ее еще раньше, с первого фото, вернее — с первого слова о ее существовании.
Она два года мечтала о встрече, представляла, как они будут разговаривать, смеяться, играть в ладошки, рассматривать картинки в книжках, которые она заранее выписала из Москвы. Она видела внучку во сне, еще не увидев в реальности. Ее приезд стал праздником, который согрел охолодевшую Вероникину душу. С этим человечком она никогда не будет одинока, внучка есть, значит, бабушка жила не зря.
Когда-то давно, еще в школе, Вероника думала про двухтысячный год. Две тысячи — завораживающая цифра. Это далекое будущее, новое тысячелетие, большой рубеж. Он казался заманчивым и увлекательным, как космос. Казалось, к тому году должно нечто великое произойти.
Ничего похожего на великое не происходило в поселке Иваньково. Наоборот — застой и однообразие. Вероника смотрела вокруг. Люди, вроде, разные, а существуют по одной схеме, которая заранее предопределена и для всех одинакова. Дети рождаются, подрастают, идут в сад, потом в школу, потом в институт или работать. Парни идут в армию, приходят и сразу женятся. Девушки стремятся замуж, как только достигнут восемнадцати лет, потому что в двадцать один уже «перестарки», женихов не найдут.
Свадьба непременно должна быть шумной, многолюдной — с машинами, сигналами, выкупом невесты и прочими традициями. Родители занимают денег, чтобы сыграть «не хуже, чем у людей». Далее по накатанной дорожке: молодые рожают детей, ходят на работу и на дачу, потом потихоньку увядают и умирают.
Та же стезя ждала и Веронику. Унылой она представлялась. В двухтысячном году ей исполнится сорок один, жизнь будет прожита — серо, никчемно. Потому что после сорока ничего интересного не происходит, супруги привыкают друг к другу и опускаются, ходят по поселку, как по квартире — в халатах, трениках и тапках. Вероника смотрела на сорокалетних теток и удивлялась, как от них еще мужья не сбежали. Женской привлекательностью от них не веяло — животы вместо талии, химические кудряшки на волосах, в руках вечные сумки. Идут, переваливаясь, как бочки, которые заставили топать своим ходом.
Она никогда не была похожей на других и то будущее, которое «одно на всех» жителей поселка, ее не привлекало. Она не хотела превращаться в бочку, не хотела становиться взрослой, не хотела, чтобы наступал двухтысячный год.
Теперь — в пятьдесят восемь Вероника не боится ни возраста, ни самой смерти. Земную миссию свою она выполнила: родила ребенка, вырастила, выпустила в самостоятельность. Стала бабушкой — это новый круг жизни. Это почетное звание, особая роль. У каждого ребенка должна быть бабушка. Вероника ее не имела, и сын не имел, а у внучки будет образцовая бабуля.
С добрыми мыслями проснулась она, когда как всегда в полседьмого зазвонил будильник.
«Сегодня седьмое ноября» — сказала Вероника про себя и вслух:
— Дорогая моя, поздравляю с днем рожденья, желаю счастья, здоровья и долгих лет жизни!
Бодро поднялась и сразу на весы — это ежедневный ритуал. Весы показали шестьдесят восемь и четыре. В принципе, все, что ниже семидесяти, уже хорошо, но не идеально. Вероника стремилась похудеть до шестидесяти пяти и восьми. Этот вес она написала на бумажке мелкими буквами, а крупными написала «Не жрать!», имея ввиду вечером. Именно тогда нападал жуткий аппетит, который насылала на нее заключительная стадия климакса.
Вес — демон, с которым Вероника боролась всю жизнь и достаточно успешно. Когда же к нему присоединился другой демон — климакс, бороться одной против двух стало труднее. Частенько проигрывала она. Позволяла съесть лишнего после шести, наевшись, корила себя, наутро обещала сесть на кефир и овощи. Обещание выполняла. Дня два. Потом повторялось то же самое — обжираловка вечером, обещание утром и…
Не виноватая она, гормоны разбушевались.
Климакс — это не только увядание женских функций, с которым еще можно смириться. Это шабаш, который устраивают гормоны, и невозможно их утихомирить или призвать к порядку. Они ее злейшие враги, заставляют делать то, чего она не хочет, вдобавок взяли под контроль эмоции.
Иногда незначительная мелочь расстраивает Веронику на целый день. Если кто-то напишет негативный отзыв на ее книгу, например. Ну что ей тот отзыв? Практически ничего не меняет. Хороших больше. Веронику в халтуре невозможно упрекнуть — старается писать хорошо, работает кропотливо над каждой строчкой, порой по часу ищет одно слово. Если кому-то не нравится, не ее вина. Значит — не ее читатель, пусть проходит мимо.
Не все проходят. Есть люди, которым доставляет удовольствие делать другим зло — просто так, походя. Это несчастливые, обиженные, завидущие. Когорта их велика. Они полнятся несчастьями и брызгают ими на других.
Вероника не против критики, наоборот — за, но она должна быть справедливой. Больно, когда твой труд критикуют люди, которые не понимают, что читают качественную вещь. Странное время наступило: качественное не ценится и не понимается, популярным становится примитивное, не требующее работы души ни от пишущего, ни от читающего.
Зашла как-то Вероника на сайт, где публикуются писатели-любители. Самая популярная тема — про попаданцев, тысячи читателей собирают. Каждую неделю они требуют продолжения, так называемую «проду», значит, сидит такой автор-графоман и строчит каждую неделю по главе. Вероника не против, пусть графоманят на здоровье, это лучше, чем непотребствами заниматься.
Масштабы графоманства немножко ужаснули.
Под его флагом, впереди всех выступает некая писательница под псевдонимом «Елена Звездная». Ее никто не видел и в лицо не знает, Вероника догадалась, что это вообще не человек, а проект. Он создан людьми, которые уловили конъюнктуру на книжном рынке и успешно в него в него влились. Проект удобен тем, что его можно продолжать до бесконечности и, выпуская по несколько книжек в год, поддерживать интерес поклонников. Не существующий, как конкретное лицо, автор имеет страницу в Википедии, «вконтакте» и даже получал сетевые премии как «лучший писатель» и «фантаст года».
Почитала Вероника ради любопытства опусы «лучшего писателя», и у нее завяла роза на халате — мало того, что бессмыслица, еще и с ошибками. Но если сотни тысяч людей платят деньги, чтобы почитать эту целлюлозу, значит, что-то в ней привлекательное находят. Обидно за обладателей «великого и могучего».
Вероника не завидовала бульварным и популярным. При желании она бы слепила такую целлюлозу и графоманщину, что у сочинителей под брендом «Звездная» в глазах померкло бы. Но совесть не позволит. И принцип «Если что-то делаешь, то делай хорошо». Иначе стыдно будет перед Чеховым, которого каждый день читает.
У Вероники просьба: пусть поклонники «фантаста года» не читают ее книг и не охаивают то, в чем не разбираются. У нее попаданцев нет и акций мало, у нее чувства и мысли — чтобы их понимать, надо их иметь. А людям, как видно, не до того, им бы чего попроще, чтобы проглотить и забыть.
Заметила она массовое поглупение — в телевизоре, в книгах, в умах. Недавно читательница ее блога спросила «что значит слово «фаворит?». Разве это надо объяснять? Тогда надо объяснять половину слов в русской классической литературе. Хорошо, Чехов умер в начале прошлого века от чахотки, а то умер бы сейчас от расстройства.
По поводу своих книг Вероника не морочилась — она от продаж не зависит. Вообще ни от кого и ни от чего не зависит. Сидит себе, пишет потихоньку, варится в собственном бульоне и к другим не суется.
Писательство — дело одинокое, но в данном случае одиночество не напрягает. Когда Вероника пишет, забывает про него напрочь. Погружается в другой мир, в другое время. Участвует в событиях, которые никогда бы с ней не произошли, общается с людьми, которых придумала. Они оживают в ее воображении, увлекают за собой, заставляют переживать. Они настоящие для нее, и доходит до того, что порой бывает перед ними стыдно, если, например, на что-то отвлеклась. Их боль становится ее болью, а когда у них происходит что-то радостное, радуется и она.
Да, радостей ей не хватает. Больше, чем разговоров. Ребенок учится смеяться раньше, чем говорить.
Одиночество — неестественное состояние. Вероника бодрится, десять раз на дню говорит «все хорошо», чтобы не падать духом и сохранять равновесие. Хрупкое оно, нарушается от каждой негативные мелочи. Не железобетонная Вероника статуя. Она мягко-пушистый зайчик, которого жизнь заставила отрастить когти, чтобы не давать себя в обиду. Раньше когда ее обижали, отходила в сторонку и злилась молча, теперь научилась требовать соблюдения прав, если надо, то и поскандалит — на голландском не хуже, чем на русском.
Недавно влипла в историю. Стояла она у кассы в супермаркете, собирала покупки в пакет и, видимо, долго возилась. Следующий покупатель в грубой форме ее поторопил, она ответила — тоже в грубой форме. Завязалась перепалка, чуть не подрались. Как потом оказалось, мужик был клиент психической больницы, которому разрешили иногда выходить за ее пределы — в сопровождении здоровой персоны.
Та персона извинилась перед Вероникой, да что ее извинения, настроение испортили на целый день ни за что. Вероника живет по принципу «я никого не трогаю, пусть и меня не задевают», а если заденут, то получат. Принцип вселенской справедливости. Про него в Библии говорится «око за око», и в песне поется «мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути».
Вот что интересно. Психически больные люди получают сопровождающего, а психически здоровые и одинокие нет. Почему бы не организовать для них специальную службу? Чтобы приходил кто-нибудь раз в неделю поговорить с человеком, спросить про нужды, про болезни, про горести и радости? Между прочим, хорошая идея. Пожилых и одиноких становится все больше, это общемировая проблема.
Была передача по местному каналу. В доме для престарелых, где проблема стоит наиболее остро, решили провести эксперимент — запустили говорящих и передвигающихся роботов размером с ребенка, их за ручку по коридорам водили.
Вот сидит круглоголовый, лупоглазый робот на столе и спрашивает у седой бабушки:
— Как вас зовут?
— Анита, — отвечает она серьезно.
— Как у вас дела?
— Хорошо, — говорит Анита и начинает рассказывать про мужа, который умер, про детей, которые не приходят, про то, что ела на завтрак и про то, что будет на обед.
Вероника смотрела и думала — не дай Бог дожить до того момента, когда, кроме робота, и поговорить будет не с кем.
Ну, в данный момент общение с железным головастиком ей не грозит, а грозит избыточный вес. Запускать его ни в коем случае нельзя: образуется на животе курдюк, не даст наклониться, застегнуть сапоги. Она когда была беременная, до последнего дня сама сапоги застегивала, и теперь не должна распускаться. Ухаживать за ней некому, потому приказ — не переходить границу в семьдесят кило.
А, мелочи. Справится. Не с такими вещами справлялась. Она в автономном плавании и все возникающие на борту проблемы решает в рабочем порядке.
Глянула за окно — солнце светит вовсю, небо голубое, как летом. Заводить плачевную песню про то, что «день рождения твой не на праздник похож» не имеет смысла, Вероника спела веселенькое «Позови меня с собой» и отправилась делать привычные утренние дела.
Включила компьютер, посмотрела на банковский счет и удивилась: от Герарда пришла тысяча евро. С какой стати? Они полгода не виделись и не разговаривали. Последний раз он ей сказал по телефону «не хочу тебя больше видеть» — неожиданные и незаслуженные слова.
Обиделась она тогда, хоть и понимала, что переполнен он ненавистью — не столько к ней, сколько к злополучному кафе по соседству, с которым вел многолетнюю войну.
На алтарь той войны положил он деньги и здоровье. Деньги-то ладно, да заполучил он рак лимфатического узла в горле, и Вероника подозревала, что именно из-за ненависти, которая отравляла его тело и все существование.
Ослаб он — от болезни, лечения, от не выигранной войны и неубывающей ненависти. Никогда прежде Веронике не доводилось наблюдать, как человек занимается саморазрушением. Зрелище не из приятных. Она жалела Герарда, а он сам себя не жалел. Она пыталась помочь, советовала успокоиться, переключиться, он злился в ответ и делал по-своему. Она оставила попытки и надеялась, что его ненависть не достигнет ее.
Зря надеялась.
Он втянулся в негатив и ее пытался за собой потянуть, но Вероника не поддалась. Может, за это он и ее возненавидел.
Но это его выбор.
Жизнь — это выбор.
Казалось бы, живи и наслаждайся. Герард имел все: пенсию, домик, садик, машину «судзуки», аппарат для барбекью. И верную подругу Веронику, которая моложе на четырнадцать лет. Спрашивается — чего не хватало для счастья? Зачем ввязался в заранее проигрышную войну?
Но — его выбор.
Оттолкнул он Веронику слишком легко, будто и не было десяти совместных лет. Она проглотила и успокоилась. Незадолго до разрыва он продал жилье, а куда переселился, она не знала. И не желала знать. Тысяча вдруг напомнила о былом и больном. Скорей всего, он ошибся. Его ошибочные деньги ей не нужны. Написала ему электронное письмо с предложением вернуть, звонить не стала. Если важно, сам позвонит.
План на сегодня Вероника составила заранее. Целый день будет отмечать свой день и получать удовольствия. Пусть пятьдесят восемь — дата не круглая и не полукуруглая, она в том возрасте, когда каждый год важен и каждый день рожденья знаменателен. Предубеждений или страха перед старостью Вероника не испытывала и на цифрах не зацикливалась. Возраст — не цифра, а ощущение. Двадцать лет назад она ощущала себя усталой, столетней старухой, сейчас — крепкой, зрелой, полной творческих задумок женщиной.
И желает оставаться таковой как можно дольше.
Вчера ездила на рынок, закупилась рыбой, самой вкусной и не очень дорогой — морским языком, сегодня нажарит, полакомится. Повезло с погодой. Вероника непременно совершит велосипедную прогулку, по пути заедет в «Кройдфат» за кремом для рук и в булочную за сладостями. Большой торт она не осилит, а парочку пирожных да.
День улыбался ей, она улыбалась ему. Когда ты с добром, и к тебе с добром. Не только люди. Всё — природа и даже цены. На крем оказалась скидка тридцать процентов, мелочь, а приятно. Выходила из магазина, садилась на велосипед, подождала, уступая дорогу машине с женщиной-водителем. Та остановилась, уступая Веронике. Получилось смешно, как в старом фильме по Гоголю: два помещика остановились перед дверью, уступая друг другу «проходите вы — нет, проходите вы», и в конце концов протиснулись вместе.
Вероника не стала доводить уступательство до абсурда, села и поехала дальше.
Очередь в булочной состояла из двух человек — девочки-школьницы с разноцветным рюкзаком и высокого, седого мужчины. Одет был как из журнала мод, что для Голландии норма, пожилые тут в трениках не ходят, скорее встретишь молодежь в спортивных штанах, но обязательно новых, чистых, с вышитым бумерангом.
Седой, худощавый мужчина с бородкой — Вероникин тип, она глянула и отвернулась, чтобы его не смущать. И себя. Впрочем, во взглядах ее на мужчин теперь нет никакого потайного смысла. Во времена ее разведенной молодости глядела она жадно и с тоской, как все одинокие российские женщины. Теперь нет. Не нужен ей мужчина. Она давно одна и отлично справляется. Вот вам еще одно преимущество — смотреть на мужчин и ничего от них не ждать. Здорово. Незнакомо.
За стойкой шустро шевелилась продавщица — разогревала кусок пиццы, клала в бумажный пакет пирожок, доставала баночку с фруктовой водой. Вероника встала третьей в очередь и, ожидая, разглядывала выставленные в шкафу пирожные.
Пикнула печь — пицца разогрелась. Продавщица завернула, отдала девочке, спросила «а воду?», видно, та была постоянная клиентка. Она ответила «не надо, спасибо», улыбнулась следующему покупателю и убежала. Он купил круглый, как каравай, черный хлеб, поблагодарил и ушел. Предсказуемо. От худощавого человека не ждешь, что купит нечто нездоровое — поджаристый белый багет или напиток, состоящий наполовину из сахара.
Вероника тоже фанатка здоровья, но сегодня позволит себе. Заказала облитое шоколадом, круглое пирожное «морренкоп», что в переводе означает «голова мавра». Это сладость и калорийная бомба, начиненная сливочным кремом, вдобавок украшенная сверху кремовой же розой. К одной бомбе Вероника добавила другую, «яблочный шар» — облитый сиропом пончик со сладким яблоком внутри. От одного взгляда на него текли слюнки. Две бомбы, вроде, многовато для одного дня, но он сегодня у Вероники не рядовой, а тот, который «только раз в году», потому простим себя за слабость.
У продавщицы были открытые, прямо глядящие глаза, она двигалась быстро, целенаправленно и без суеты. Доставлять удовольствие покупателям доставляло удовольствие ей. Замечательно, что существуют еще такие маленькие, семейные магазинчики, подумала Вероника, там сохранилась атмосфера услужливости и симпатии к покупателям, как к гостям дома. В супермаркетах потеряна атмосфера симпатии и гостеприимства, лишь отчуждение и самообслуживание.
— У меня сегодня день рождения, — сказала Вероника. С добрыми людьми приятно поделиться добрыми новостями.
Женщина улыбнулась, будто получила подарок.
— Поздравляю! — И пожала Веронике руку теплой, мягкой, как свежеиспеченная булка, рукой.
Мелочи приятны, на них Вероника теперь обращает внимание. Не хватает ей живого общения. Поздравил ее утром фейсбук и предупредил «Вероника, сегодня возможен дождь, не забудь захватить зонтик». Тоже приятная мелочь, и лучше, чем ничего, но поздравление от фейсбука — то же самое, что поздравление от робота. Не по-человечески это.
Кошку, что ли, завести? Будет животинка в доме — мягкая, теплая, с ней и поиграть, и посмеяться, не то, что с говорящей кучей железа.
Хорошая идея, надо ее обдумать попозже. А сейчас куда направить стопы?
В конце блока парикмахерская «Джил». Зайти?
Вероника ходила подстригаться два раза в год — перед летом и перед зимой. Сейчас второй вариант. Зашла. Встретили ее двое: хозяйка, она же единственная мастерица, она же Джил, и лохматая собака породы колли по кличке Бэнджи. Собака, ласковая до ужаса, тыкалась длинным носом в Веронику, просила, чтобы ее погладили и похвалили. Да, как говорили в одном фильме «доброе слово и кошке приятно». И собаке. И Веронике. Потрепала она Бэнджи по шее, сказала пару ласковых, и пошла в кресло садиться, которое услужливо отодвинула Джил.
Приятная во всех отношениях девушка — в человеческом и в профессиональном. Вероника пришла к ней во второй раз и намерена приходить в дальнейшем. Она давно ее искала.
Хорошую парикмахерскую найти так же трудно, как помаду для губ — множество перепробуешь, прежде чем отыщешь подходящую. И не надо ей стильной стрижки или покраски, пусть хотя бы подрежут ровно и сделают форму, чтобы приятно было на себя посмотреть.
В самом начале, когда жила с мужем и не работала, ходили они к одному мастеру, он стриг примитивно, зато дешево. Потом она огляделась в районе и нашла чисто женский салон, там работали два красивых гея и одна невзрачная женщина. Салон пользовался популярностью среди пожилых дам, принимали их по записи за две недели. Стригли хорошо, но однажды обидели Веронику, заставили ждать полтора часа в то время, как принимали знакомых. Когда Вероникой пренебрегают, она уходит. И не возвращается. Она гордая.
Да здравствует конкуренция и свобода выбора! При социализме их не было, гордых тоже. Принцип был такой: бери что дают, не взбрыкивай и не жалуйся, а то без ничего останешься. Принцип касался абсолютно всего — от завалящего куска мяса до завалящего мужика.
В Голландии без ничего не останешься, в частности, без парикмахерской, они на каждом шагу. Нашла Вероника с приличными мастерами и без записи, ходила туда года три. Но стало заведение переходить из рук в руки, и каждый раз качество обслуживания ухудшалось. Ушла.
В салон неподалеку. Назывался он по-королевски красиво «Диана», обслуживал же убого. Хуже всех предыдущих оказался. Мастерица, юная дева, не то, что не сделала форму, но и ровно не подстригла. Дома Вероника обнаружила пряди, которые нагло высовывались из общей массы — родным русским непрофессионализмом повеяло. Пришлось подравнять самой. И забыть про «Диану».
Потом находила стригущие заведения, но оказывались они одноразовыми.
Прям караул какой-то. Менять парикмахерские, вообще-то, не здоровое дело. Мастер волос должен быть постоянным, как домашний доктор.
Ездила Вероника на велосипеде и оглядывала окрестности на предмет «подстричься». Почти отчаялась. Решила зайти в тот салон, который под носом — с другой стороны ее дома, назывался «Юлия». Думала, салон суринамский, оказалось польский.
Поляки молодцы, вступили в Европейский союз и расползлись по нему, но не как мошенники и ворюги по примеру румын, а как честные труженики по примеру китайцев. Вероника ничего против поляков не имела: на нейтральной территории они не враги, скорее единомышленники — братья-славяне-эмигранты. Частенько ходила в их магазин покупать продукты, которые любила с советских времен и о которых голландцы не имеют представления — творог и пельмени. В магазине выдавала себя за местную, потому что если объявить себя русской, они могут гадость подложить. У них к русским генетическая ненависть.
В «Юлии» подстригли неплохо, но постоянно заходили молодые полячки с детьми и начинали трындеть, отвлекая мастерицу. Вероника понимала по-польски с тех времен, когда жила и работала в Польше, их тупой трындеж действовал на нервы.
Опять пустилась на поиски.
Упорство вознаграждается.
Нашла «Джил», которая располагалась в одном блоке с булочной, но с другого угла, Вероника каждый день ездила мимо и не замечала, потому что угол всегда оставался за спиной. Заметила, когда сосредоточила внимание именно на парикмахерских. Заглянула ради интереса. Подстриглась. Понравилось: тихая музыка, никто не трындит, собачка ласковая, мастерица умелая. Вероника дала ей полтора евро сверху и возлелеяла осторожную надежду — нашла.
Сегодня пришла во второй раз. И опять осталась довольна. Не потому, что настроилась замечать лишь позитив. Но объективно. В ее день все складывалось на редкость удачно.
Она это чувствовала. Вероника — человек интуиции. Она не столько замечает, сколько ощущает. Она отлично разбирается в вещах, которые невозможно потрогать. Ей не надо спрашивать человека, как он себя чувствует, она мимолетно посмотрит и уже знает. У нее развита логика и хорошо работает фантазия. Она легко представляет, как разные люди поступают в одинаковых ситуациях, это помогает писать книги. Она придумывает герою характер и биографию, а дальше получается само собой.
Из людей с тонкой психологической конструкцией получаются первоклассные психологи. Одно время Вероника подумывала — не начать ли консультировать людей по компьютеру. Что-то в ней есть, что вызывает доверие и позволяет излиться. Она лучший в мире собеседник, потому что молчит, слушает, сочувствует. Часто психическим пациентам требуется именно, чтобы их выслушали и посочувствовали.
Самое интересное, что существует в природе — это люди. Рождаются они одинаковыми — трогательными, беспомощными, потом каждый становится личностью, не похожей не других. Совершает поступки, которые определяют судьбу, и неверный выбор может стоить жизни.
Веронике люди бесконечно любопытны, все без исключения. Любопытны истории их жизни, их чувства, порывы. Сколько она их выслушала за всю жизнь — от друзей, знакомых, попутчиков. Их истории она не пропустила мимо ушей. Обдумала, задалась вопросами, дала волю фантазии, придумала продолжение. У нее фантазия все время в работе. Мозг бодрствует, значит — фантазирует, создает сюжеты. Жаль, Вероника пишет медленно, писала бы быстро, получалось бы по рассказу в день. Но быстро перфекционизм не позволяет, она корректирует в два раза дольше, чем пишет.
От идеи стать компьютерным психологом, в конце концов, отказалась. Каждый день выслушивать чужие жалобы… Она не выдержит. Ее собственная конструкция нарушится.
Она слишком чувствительна к деталям, которые большинство людей не замечают. Ее можно ранить не только словом, но жестом или взглядом, или пожатием плеч. Она живет в постоянно изменяющемся мире, даже когда целый день сидит дома. Выйдет на улицу и, будто, в приключение пустится — вокруг звуки, картинки, люди, вроде, то же, что вчера, ан — нет.
Глаза смотрят, уши слушают, мысли шевелятся.
Сегодня вышла из дома, увидела девушку с опущенной головой, за ней на расстоянии шел парень и что-то говорил нервным голосом. У Вероники готова история: случился конфликт, парень виноват и хочет помириться, девушка не хочет мириться, она приняла роль жертвы и хочет его помучить, чтобы заставить исполнять ее желания. Она еще не знает, что как только они поженятся, примут на себя совсем другие роли.
Веронике их жалко. Молодые часто ссорятся по пустякам, а жизнь коротка, и надо потратить ее на то, чтобы пережить как можно больше добрых моментов. Но не будет же она поучать каждого встречного. Каждый должен стать умным сам. Она села на велосипед и оставила поссорившихся сзади. Их тут же заслонили новые картинки, новые люди, новые истории…
Из парикмахерской отправилась прямиком домой. Глядела по сторонам. Между велосипедной дорожкой и тротуаром росли деревья, вокруг них приютились низкие кустики с белыми головками, похожими на маргаритки, имени их Вероника не знала. В этом году они уже цвели, а сейчас во второй или в третий раз — по причине непривычно теплой погоды. Местные цветы — скромные и неприхотливые, распускаются, как только пригреет солнышко, а когда дождь и холод, замирают. Они, как Вероника, не жалуются и не пытаются изменить то, что нельзя изменить. Приспосабливаются.
Обогнал ее велосипед, на багажнике сидела девочка лет десяти в розовых брючках. Оглянулась, поймала Вероникин взгляд и улыбнулась так чисто, бесхитростно, как умеют только самые чистые и бесхитростные люди — дети. Вот улыбка на миллион долларов, а не то механическое раздвижение губ на ковровой дорожке в Голливуде.
Почему девочки любят розовый цвет? Он их символ. Через него они смотрят на мир. Все люди смотрят на мир через очки своей души. Очки бывают разные: у влюбленных — нежно-голубые, у завистливых — черные, у богатых — золотые, а у Вероники — радужные. Девочка и не знала, что сделала ей дорогой подарок, она просто ехала и улыбалась людям.
Солнечная девочка. Какое счастье, что она существует. Взрослым бы поучиться, да некогда и неохота им — на улице смотрят не вокруг, а в смартфон, дома не на домашних, а на телевизионных. Принимают искусственное за настоящее и уже не разбирают, где добро, где зло.
Хорошо, что Вероника разбирает. И не даст сбить себя с толку всяким проповедникам и кулинарам.
Дома она первым делом съела «голову мавра» — не спеша, смакуя и запивая молоком, которое любила в детстве и продолжала любить сейчас, хотя пастеризованный вкус его мало напоминал натуральный. Получила удовольствие. Посидела, отдохнула. Вспомнила другую местную сладость — на круглой печеньке нечто взбитое и нежное, похожее на «птичье молоко», облито все шоколадом. Вкусняшка! Называлась раньше «поцелуй негра», но из-за политкорректности переименовали ее в просто «поцелуй». Потерялась изюминка.
Точно так потерялось когда-то изюминка города Набережные Челны, который после смерти Леонида Ильича переименовали в город Брежнев. Веронике бы ничего, да жила там ее школьная подружка, они переписывались, и боль доставляло вместо романтичного названия писать политически окрашенное. Удача, что город потом обратно переименовали.
Ну, дела прошлые. А недавно посмотрела она замечательный фильм на ютубе, французский. Нашла его случайно и выбрала, прочитав аннотацию «лучший фильм о любви». Назывался «Молчание моря». Вероника подумала — слишком слащавое название, наверное, мелодрама категории Б. Включила ради любопытства.
И не пожалела. Фильм о войне. В тихий французский городок прибывает немецкая часть. В дом, где живут старый дядя с юной племянницей, поселяют молодого офицера. Они его, естественно, ненавидят и на попытки поговорить, отвечают молчанием. Офицер — голубоглазый арийский красавец, попыток не оставляет и понемногу рассказывает о себе: он, вообще-то, не военный, а композитор, творческий, романтичный человек.
Он говорил по-французски, читал стихи и играл на рояле. Он был одинок. Влюбился в девушку. Она, в конце концов, тоже. За весь фильм герои не сказали друг другу ни слова, только в конце «прощай». Фильм держался на великолепной актерской игре, был соткан из эмоций, как из паутинок. Вероника такие обожала — чтобы вместо слов взгляды, жесты, музыка. Несколько дней потом вспоминала и переживала заново. Аннотация не обманула. Сделать фильм о любви без единого поцелуя — требуется талант и тонкость.
Повспоминала, попереживала, пошла делать капучино. Недавно открыла новый метод его производства — в питчер, где взбивается молоко, добавлять сливок. Получается отличный сливочный капучино вместо обычного, который имеет вкус кофе, разбавленного молоком, вдобавок накрыт слоем пресной пены.
Пока пила, думала. Думать — ее второе любимое занятие, первое — писать. Не забыть сегодня засолить капусту. Голландская вялая, кислая и безвкусная, как переваренная водоросль, Веронике не нравилась. Делала ее по своему простому рецепту: порубить с морковкой, затолкать в банку, залить рассолом из расчета две ложки соли и ложка сахара на литр воды. Через неделю получалась сочная, хрустящая, витаминная капустка.
Когда позвонят в дверь, надо бежать открывать. Придет посылка с увлажнителем воздуха — Вероникин себе подарок. Практический. Наступают холода, включается обогреватель, воздух сушится, горло першит. Увлажнитель требуется. Раньше она решала проблему примитивным способом — ставила на камин кастрюлю с водой, теперь будет цивилизованный способ применять.
Сегодня вторник, в четверг пойдет к зубному, в субботу в дом престарелых помогать, как волонтер. Да. Интуиция давно подсказывала Веронике заняться расширением социальных контактов. Как-то с Герардом разговаривали — про похороны и прочее. Она сказала, что боится остаться одна. Он сказал «когда меня не будет, займись волонтерством».
Его не стало, она занялась.
Долго искать не пришлось, далеко ходить тоже. В конце ее улицы, на той стороне площади Ньютона стоит дом престарелых «Флоранс». Вероника сходила, спросила — нужны ли бесплатные рабочие руки. Менеджер по волонтерской работе Милене сказала «очень нужны». Поговорили, и Милене предложила приходить по субботам помогать разносить ланч.
Вероника уже два раза ходила и еще будет. Стариков она любила. Они, как дети, беспомощные, бесхитростные, вдобавок одинокие, даже если имеют семью. Все, что им требуется — с живым человеком поговорить. Набросились они на нее с расспросами: как зовут, откуда приехала, давно ли в Голландии и так далее. Она охотно отвечала. Им радость. И ей радость, все-таки не с роботом пообщалась.
Здорово ощущать себя нужной кому-то, пусть чужим людям, пусть два часа в неделю. Остальное время она будет их вспоминать.
Вечером ей обязательно позвонит по скайпу брат. И бывшая одноклассница Таня — они с Вероникой недавно нашли друг друга на просторах интернета. Сорок лет назад Таня вышла замуж и уехала жить в Киев. Вышла удачно, у нее две дочери и четверо внуков. Раньше она приезжала в Иваньково к матери и обязательно заходила к Веронике, они гуляли, выпивали, вспоминали прошлое. Потом Вероника уехала, и они потерялись. Теперь вот нашлись. Счастливый случай.
Не так она одинока, как сама думала.
Проверила почту. От Герарда сообщений не получила. Зашевелился червячок — позвонить? Может, ему помощь нужна? Все-таки, не чужой человек. Когда-то считала его третьим членом семьи — после сына и брата. Оттолкнул он ее по глупости, из-за болезни. Ненависти к нему Вероника не чувствовала. Вообще ни к кому. Ненависть — самая разрушительная эмоция. Еще зависть. Этих двух ведьм она ни в коем случае не впустит в свой волшебный, закрытый для внешнего зла, мир.
Позвонила. Он ответил. Поздравил с днем рождения и сказал, что тысяча — это ей на поездку к сыну. Когда-то они собирались вместе ехать. Голос у него слабый, умирающий. Сердце сжалось у Вероники. Когда была рядом, он жил и строил планы. Теперь даже через телефон слышно, что долго не протянет. Но — его выбор.
Проговорили больше часа, в основном говорил Герард. Был рад ее звонку. Переехал он на другой конец города, куда Вероника на велосипеде не доедет, а он до нее не доедет на своем инвалидском скутере. Видимо, не встретятся они больше. А если встретятся, то она испугается. Он сказал, что весит шестьдесят девять килограмм, при его-то росте метр восемьдесят восемь. Представила: живой мертвец. Она его помнила в расцвете — широкоплечим и могучим, как викинг.
Печально.
Но пройдет. Веронике терять не впервой. Это этапы жизни — один закончился, начался другой. Один корешок отпал, появился другой. Внучка — то, ради чего стоит жить. И сохранять равновесие. Каждый день открывать новое, радоваться мелочам, фанатично заботиться о здоровье. Вероника теперь носит почетное звание бабушки. Она отдаст внучке всю любовь, на которую еще способна, научит всему полезному, чему научилась сама. Будет помогать до последнего вздоха.
Хочется, чтобы родные вспоминали ее добрыми словами.
Когда-то она старалась выжить ради сына, теперь хочет пожить подольше ради внучки.
У Вероники получится. Теперь не нужно напрягать силы и переть танком. Экстремальные обстоятельства она поборола, войны отвоевала — боец на пенсии. Осталось плыть по течению и стараться не унывать.
Чем старше, тем проще. Что раньше было важно, теперь рассосалось.
Наполеоновских планов не строит, а по мелочи они следующие. Новых отношений искать не будет, не в мужчинах счастье. Да, привыкла Вероника одна, уютно ей с собой, как ни с кем. На родину не поедет — не к кому и не за чем. Большой роман хочет закончить. Потом съездить за море повидать внучку. Другой роман начать, он уже крутится в голове.
И завести кошечку для компании.
Жизнь продолжается!