Ошибка Синей Бороды — часть 3 — Ирина Лем приглашает

Запахло мужчиной. Несвежим. Немолодым. Жаннет приоткрыла глаза и по привычке близоруко прищурилась. Она всегда щурилась по утрам, пока не находила очки, лежавшие на прикроватной тумбочке. Сейчас шарить по тумбочке не решилась, автоматически сообразив – не дома находится. Всплыло воспоминание, далекое, будто из другой жизни: очки утрачены навсегда, а «где, как и почему» – не прояснилось. Видимо, придется на время забыть о подсобном средстве для улучшения зрения.

Срочной необходимости в нем не ощущалось. Сумрак в помещении заметен без того. Оглядеть обстановку не удалось, мешало что-то темное, повисшее прямо перед глазами. Девушка сконцентрировала взгляд и различила низко над собой лицо, слишком близко — от того неловко. Хотела отпрянуть — голова сильнее вжалась в подушку.

Оказалось – дальше отступать некуда. Она лежала на кровати на спине, руки под тонким одеялом-покрывалом вдоль тела. Стало не к месту смешно: лежит по стойке «смирно»… Какая-то неловкая позиция, несвободная, не характерная для подвижной Жаннет. Желательно пошевелить руками-ногами, повертеть любопытно головой, но чужое лицо мешает. Что оно имеет ввиду?

Лицо не поздоровалось, не объяснилось, не отодвинулось, заметив открытые глаза Жаннет. Не понимая собственной неделикатности, оно продолжало нависать, не шевелясь, будто замерло. Ничего не оставалось, как хорошенько его рассмотреть и сделать соответствующие выводы. Только на основе наблюдений.

После беглого осмотра выводов сделалось немного. Хозяин лица выглядел самобытно. Несовременно, старообразно. В подробностях Жаннет его не рассмотрела — из-за слабого освещения, поступавшего откуда-то из-за спины. Разобрала только неприбранные расческой волосы на темечке и такие же неприбранные бакенбарды на щеках.

Они отросли дикими космами ниже висков и со щек закруглялись хвостиками к бритому подбородку. Такие бакенбарды сейчас не носят. Уже лет… двести, пожалуй. Может, больше. Жаннет видела похожие на портретах основоположников классической литературы – седых, благообразных писателей, с аккуратно заросшими лицами.

Нависший человек на отличался благообразием. Ни видом, ни поведением не располагал к доверию. Вел себя не по-рыцарски. Не представился, не сделал попытки отстраниться на приличное расстояние, чтобы выйти из зоны прайвеси Жаннет.

Не понравилась его настойчивость.

Неприятностью повеяло на Жаннет — не только от лица с запахом бакенбардов. От всей обстановки вообще и ее личного горизонтального положения по стойке «смирно» в частности.

Как-то неестественно здесь…

Захотелось исчезнуть из зоны вражеского присутствия – по мановению волшебной палочки. Или спрятаться, не сходя с места — просто по-детски закрыв глаза. Чтобы не видеть силуэт над собой, и чтобы он не видел ее.

Зажмурилась.

Трепетала зыбкая надежда, за которую Жаннет лихорадочно цеплялась: она не на чужой постели в одном помещении со странным лицом, а все еще во власти сна. Или очень реалистично выглядящего видения. Вот она закроет глаза, подождет, а когда откроет… очутится на собственной кровати в шумном студенческом общежитии, которое никогда не спит. Жизнь вернется в прежнее русло и потечет в привычном направлении.

Трюк не получился. С закрытыми глазами Жаннет ощущала себя еще тревожнее. Когда не видишь врага, не знаешь, чего ожидать, как к тому готовиться.

По ходу мыслей заострила внимание — незнакомца прямым текстом обозвала «врагом». Почему? Ну, сейчас нет времени разбираться, оставим на потом. Когда получим побольше фактов в подтверждение или опровержение. Ясно одно: от игры в прятки с самой собой придется отказаться. На волшебную палочку тоже надеяться не стоит: видимо, она взяла выходной или даже длительный академический отпуск.

Еще не оглядевшись как следует, Жаннет поняла: находится не в стандартной, городской, малокалиберной спальне, а в другом месте. Которое ни по запахам, ни по размерам не удалось опознать на принадлежность к типу жилища. Одно ощущалось точно: обстановка не оставляла впечатление гостеприимной. Прежде всего – из-за невозможности ее как следует рассмотреть.

Боковым зрением Жаннет видела очертания кровати под балдахином – королевская роскошь! Дальше распространялся туман, переходивший в темноту. Которую она с детства не переносила. Не то, чтобы боялась, скорее интуитивно. Темнота – чужак, от которого не знаешь, чего ожидать — как от иностранца с неправильным менталитетом.

Вот сейчас. Все, что не видно, напрягает. Не дает ясности. Не предлагает дружбу. Не показывает приязненных намерений. Значит, что-то скрывает. А скрывать можно только недобрые посылы и целеустремления.

Запах воздуха тоже не располагал расслабиться с удовольствием: ах, очень приятно, мне нравится у вас! Пахло старьем, как в лавке, продающей подержанные вещи — столетней давности. Которые не только ни разу не пылесосили, элементарно от пыли забыли протереть.

Постельное белье ощущалось жестким, пересушенным на солнце. Или постиранным без использования смягчителя. Вдобавок – оно не было ароматизировано нежным парфюмом для легкого засыпания и сладких сновидений.

Кстати про сны. Не к месту вспомнилась одна шутка. Когда Жаннет была маленькая, они с матерью ради смеха говорили друг другу на ночь пожелание в стихах:

— Спокойной ночи,

Приятных снов,

Желаю увидеть

Козлов и ослов!

Ну, один из указанных неблагородных животных ей уже привиделся… И вполне даже наяву.

Ой, что это Жаннет занялась критиканством, обычно ей не свойственным? Точно — дядька настырный виноват. Навис со своей неприбранной головой, похожей на белую козлиную, лохматую сзади и спереди, повлиял на упадок настроения… Как бы от этого козла избавиться, безболезненно и навсегда?

Подумав, решила поступить дипломатично: не спешить принимать крутые меры, не познакомившись поближе. Вдруг окажется, что седой мужчина – не козел по растрепанности головы и не осел по упрямости характера, а вполне приличный гражданин. Например, хозяин данного жилища, великодушно приютивший незнакомку Жаннет. Обидит хорошего человека нехорошими подозрениями, будет стыдно потом.

Следует перенастроиться. Полезно для себя. Чтобы не расстраиваться заранее — неизвестно от чего. Да, проснулась в незнакомом месте, да, на пересушенном белье, да, с нависшей головой перед глазами. Но все эти недостатки несмертельны! На них можно посмотреть позитивно: место вполне сносное, белье через день смягчится.

Вот с упрямой головой будет посложнее.

Видно, придется к ней привыкать. Ну, не беда, Жаннет не даст мелочам портить себе жизнь! Поднатужила мозги, заставила себя обратить внимание на положительные моменты. Главный: она жива, не испытывает боли, значит, не пострадала. Второстепенный: в принципе, если не придираться, не строить из себя голливудскую звезду, то лежать вполне сносно.

Правда подушка давит на шею и слишком трещит. Чем они ее набили, соломой, что ли? Матрас чересчур жесткий. Явно не из кокосового наполнителя, который начал входить в моду в Париже. Стародревность какая-то. Что у них тут — про новинки в области наполнителей для матрасов не слыхали? Каталог от Икеа не выписывают про последние достижения мебельного комфорта?

Вся спина затекла… Почему Жаннет сюда положили? Почему на жесткий матрас, сто лет назад вышедший из моды? Чья это спальня, в конце концов? И что делает незнакомый мужчина в опасной близости от ее невинности?

Жаннет заволновалась. Собралась вспылить. Вопросы слишком насущные, чтобы оставить без внимания. Взбудоражили, насторожили. Критицизм снова поднял голову.

Но резко отдаться ему во власть было бы непредусмотрительно. Начинать со скандала в незнакомом месте чревато неприятностями на свою голову.

Та-а-к, еще раз мысленно оглядимся, не накручивая себя шпионскими фантазиями и не закатывая истерик. Разберемся беспристрастно, с оптимистическим уклоном. Кровать королевская, с балдахином. Слишком тяжеловесная, роскошно-объемная для квартиры гражданина с доходом от пособия по престарелому возрасту…

На этой мысли сердце без предупреждения екнуло. В голову пришло предположение, от которого Жаннет испугалась про себя: она находится в доме чрезвычайно состоятельного человека!

Дальше фантазия начала разыгрываться помимо ее воли.

Жутко неповезло. Вдруг сейчас явится какой-нибудь богач: индийский султан… ой нет, турецкий падишах… ой опять ошибка… а, вот – арабский махараджа! и скажет: я купил тебя в гарем, надевай прозрачный купальник и начинать танцевать танец живота. А Жаннет не то, что танец живота, банальную ламбаду не в состоянии продемонстрировать. Отсутствует чувство такта…

Алло, Жаннет, очнись! Ты в своем уме? – спросила она себя, начав серьезно волноваться. Еще чуть-чуть и впадет в стресс. Оттуда – в инфаркт. А там и до всеобщего кровоизляния недалеко. Которое непременно приведет к… Ну, известно к чему – к двусторонней парализации, неподвижности тела от шеи до ступней с невозможностью самостоятельно глотать. Зачем самой себя накручивать до такой степени инвалидности?

Глотать надоело?

Жаннет судорожно сглотнула — проверить. Ответ на поставленный себе вопрос звучит: нет, не надоело. Даже жалко будет, если потеряет способность пользоваться горлом по прямому назначению. Теперь она знала это точно и категорически приказала себе не паниковать.

Только легко приказывать, исполнять сложнее… Думай, Жаннет, думай, вспоминай методы приведения психики в порядок. Отвлечение на положительные моменты не помогло, надо попробовать приемы йоги. Как ее учили на курсах по освоению позы «лотоса»? До-о-лго вдыхать, в замедленном темпе выдыхать. Фу-у-у… спокойно… Закатить глаза под лоб, думать о нирване, презирать низкое.

Что это, собственно, означает? Жаннет поискала в мозгу ассоциации к словам «нирвана» и «низкое». Навскидку ничего подходящего не нашла. Забыть. Подышала раза три по правилам йоги, вроде полегчало. Во всяком случае панические мысли отступили, те — насчет дубайского шахиншаха.

Кое-как удалось себя успокоить, однако не полностью. Вопросы неудобства – физического и ментального — вернули к ощущению недружелюбности обстановки. Почему? Психологически логично: это нормальная реакция людей, проснувшихся в незнакомом месте. Не в том, в котором ложились накануне.

Для Жаннет двойное неудобство: она не знала, где засыпала. А где проснулась – тем более. Точно одно – девушка находится вдали от привычного комфорта и созерцания каждодневных вещей. Именно это настораживает. Перемена образа жизни, даже временная, всегда нежелательна, выбивает из колеи. Спонтанно возник протест, который Жаннет молча предъявила в пространство: она не просила здесь оказаться, пусть вернут откуда взяли!

Если не вернут, Жаннет проявит гражданское неповиновение. Устроит забастовку, например. Лежачую, чтобы с места не сходить. По всем правилам: с транспарантами, выкриком свободолюбивых лозунгов и гудением в оранжевую пластмассовую трубу,которая по-южноафрикански называется вивизела. По-европейски – тутор. По-американски – тромпет. Откуда знала такие специфические подробности? Кажется, из новостей о футболе.

Но – не отвлекаться. Акция протеста началась, накал возмущения достиг точки кипения. Продолжим выкрикивать лозунги. Пусть только попробуют не прислушаться к голосу ее рассудка, не отпустить домой! Она обратится в Комитет по правам французских женщин! Закидает письмами Страсбургский товарищеский суд! Восстановит за себя экономически угнетенные страны! Она добьется собственного освобождения из эмиратского гарема…

Стоп, стоп! Зачем кипятиться? – опять осадила себя Жаннет. Пока не так все плохо. Проблему следует рассматривать панорамно, с разных точек зрения и камер наблюдения. Вот если взглянуть с противоположной стороны — глазами того человека с головой козла, получится иная картина. Совсем не столь невыносимая, как если глядеть с подушки.

Точно. Не стоит Жаннет раньше времени вставать в позу, угрожать демонстрацией. Объективных причин для массового восстания нет: доказательства преступления не собраны, обстоятельства взятия ее в заложники… вернее – в наложницы, неясны.

Хозяева дома, возможно, ни в чем не виноваты. Они не просили ее сюда прибывать. Тем не менее проявили добрую волю, разместили на королевской кровати. Только неизвестно, с каким настроением: по нужде, из жалости или с тайным нежеланием, но под давлением чего-то? Одно несомненно – не из лучших побуждений. С какой стати чужие люди станут относиться к Жаннет по-дружески?

А с какой стати она подумала, что находится среди людей?

Ой. От неожиданно пришедшего на ум вопроса пришлось вздрогнуть. Потом испугаться. Не так маловерятно он звучал, как по-первости показалось.

Так. Срочно припомнить в подробностях произошедшее вчерашним вечером, приказала себе Жаннет. Перед глазами встали туманно-неопределенные образы: горящий трактир, беззубая хозяйка, убитый шампуром Делакруа. Мятущиеся в огне, стонущие тени. Фигура рыцаря в доспехах, к которому Жаннет обратилась за защитой. Потом резко наступила чернота, только ветерок на щеке остался…

Странное ощущение получила. Жаннет увидела картинку, затуманенную не дымом пожара, а дымкой времени. Будто воспоминание не о вчерашнем дне, а о давно прошедшем событии. Или о наблюдаемом со стороны. Нет, сверху. Нет, из зрительного зала. Неважно. Оно обман.

Хватит лежать без движения, приказала себе девушка, пора действовать. С чего начать? Вопрос, конечно, интересный… Не найдя ответов из собственного опыта, Жаннет поискала в памяти примеры коллег по несчастью. Из литературы.

Пришли на ум жертвы кораблекрушений, самые известные из которых Робинзон Крузо и Гулливер. Читала про них давно, еще в школе. Подробности крушений забылись, но остальное помнит. Оказавшись на необитаемом берегу, спасшиеся счастливчики первым делом отправлялись искать подходящее бревно и острый предмет типа ножика. Отметить день собственного невезения.

Намек для Жаннет: при попадании в незнакомое место прежде всего следует идентифицировать себя в календарной дате. Точно! Как она сразу не догадалась? Это же элементарно. Именно с того начинали одинокую жизнь на затерянном в океане клочке земли знаменитые книжные персонажи.

Вывод. Что самое главное для человека, выброшенного на берег вдали от цивилизации? Календарь! Чтобы тщательно следить за временами года и днями недели, аккуратно отмечая прожитые дни зазубринками на дереве или царапинками на скале. Данное правило чрезвычайно важно. Его следует вписать золотыми буквами в Инструкцию по перелетам и переплывам на воздушных и морских лайнерах.

Инструкция должна лежать на видном месте — рядом с книгой жалоб — и называться «Памятка потенциальным жертвам крушений». В которой первым пунктом указать: ведите календарь пребывания на острове. Требование к персоналу лайнера: пассажиров на борт не пускать пока не распишутся, что ознакомились.

Потому что строгий учет рабочих дней и выходных — важнейшее условие для будущего спасения. В необитаемом месте не имеется предметов учета времени. Вроде примитивного петуха, возвещающего начало дня. Или мобильного телефона, подсказывающего дату. Не дай Бог крушенцу ненароком согрешить, пропустить церковные праздники: по ошибке начать работать в воскресенье, а на Рождество забыть сделать подарки и не сходить в храм.

Небеса накажут. Не пришлют на помощь вертолет или лодку берегового спасения. Даже Пятнице запретят появляться в районе беды. Такова расплата за пренебрежение к правилам инструкций. Придется несчастным, нерадивым и ленивым робинзонам и гулливерам, пренебрегшим календарем, коротать одиночество без пенсии, проклиная собственное упрямство и недальновидность.

Судьба, которую наша героиня для себя не желала иметь.

Итак, отправная точка – день кораблекрушения, то есть – вечер пожара. Она точно запомнила – четверг двадцать четвертого, день накануне Рождества. Или это было не накануне? И происходило ли вообще? Где Жюль? Как давно она здесь лежит? Где она, собственно?! Очень желательно – не в убежище нечистой силы… И не на пустынном острове в компании владельца неприветливого лица с косматыми бакенбардами.

Самым само-собой-разумеющимся способом узнать ответы на вопросы было бы спросить у лица. Одно останавливало: Жаннет пока не определилась с линией поведения против козлообразного мужчины. Что, если он начнет врать насчет времени и места? Сходу верить чужому незнакомцу она не собиралась — не устраивала его неблагонадежная внешность. Припереть же его к стенке нечем: ни фактов, ни аргументов.

Приходится рассчитывать лишь на собственное здравомыслие. Значит, продолжит размышлять.

Что мы имеем? В принципе, ничего позитивного. Одни предположения, волнения и стресс. Единственный плюс: Жаннет пришла в себя и в состоянии искать выход. В буквальном смысле – дверь.

Короче – бежать надо, пока не поздно. Недружелюбная обстановка не предвещала гостеприимных хозяев, лучше ретироваться отсюда до их прихода. Но не торопиться. Не соскакивать с кровати и начинать метаться безмозглой курицей, которой только что отрубили голову и предназначили на суп. Прежде — составить план.

За недостатком времени и ограниченности количества вариантов, план составился в один момент. Предложений имелось несколько, как минимум два, основное и запасное, А и Б. Оба должны были привести к одинаковому результату: побегу из плена. Смысл сводился к следующему: план А – ждать удобного случая, план Б – бежать сейчас.

Начинать следовало со второго, подождав, когда лицо исчезнет из поля зрения. Вернее – из комнаты вообще. Для его выполнения Жаннет придумала отвлекающий маневр. Попросить мужчину принести воды под предлогом: она погибает от жажды. Или предложить выйти, чтобы дать возможность девушке переодеться. Если этот план не удастся, тогда придется переходить к первому: запасаться терпением, смотреть по обстановке.

Самоконтроль подсказал: ошибка в последовательности. Жаннет согласилась. Действительно, как-то сумбурно получилось. Сначала план Б, потом А, по логике должно бы наоборот…

Ах, нет времени копаться в мелочах и расставлять по полочкам, можно позволить себе не углубляться. Непоследовательность рассуждений спишется на чрезвычайные обстоятельства, в которых приходится оперировать.

Так. Решение принято, можно приступать…

Все вышеописанное пролетело в голове Жаннет за пару мгновений и заставило немедленно перейти к активным действиям.

Перешла слишком активно, не рассчитала расстояние до нависшего мужчины. Резко поднялась и — бац! тут же стукнулась лбом о его подбородок, жесткий, острый, как угол стола.

Упала обратно на подушку.

Потерла рукой ушибленное место, которое заныло, предвосхищая появление шишки. Одновременно она с упреком посмотрела на незнакомца.

Он так и не пошевелился.

Неподвижность мужчины начала серьезно раздражать Жаннет. Захотелось его растормошить, заставить двигаться. Каким образом? Очень просто – голосом. Крикнуть на него ругательство. Страшно обидеть. Обозвать старого упрямца остолопом, придурком и еще как-нибудь покрепче, хорошо бы — по-матерному.

К сожалению, в элегантной французской речи не имеется по-настоящему грязных, отчаянно-грубых оскорблений. Этим замечательным качеством владеют лишь два самых великих языка на планете: славянский и американский. Факт, который Жаннет знала точно: ее когда-то просветила сокурсница, родом из Мичигана.

Круглолицая веселушка-хохотушка Магда Полански была дочерью русско-польских родителей, эмигрировавших в Новый Свет в погоне за лучшей жизнью. Подружка не страдала чуждой для американцев европейской деликатностью, отлично материлась на обоих вышеуказанных языках. Для крепости добавляя польские ругательства, самое слабое из которых звучало — «курва». Но оно, кажется, относилось к женскому роду и Жаннет не подходило…

Вспомнить какое-нибудь грязное слово из лексикона Магды! Жаннет задумалась. На ум пришло только одно русское нецензурное выражение, которое в переводе на ее родной означало: морж хреновый. Сильно. Однако, не подойдет. По двум причинам. Непристойное это дело — выражаться в незнакомом месте. Во-вторых, неизвестно, какой национальности данный месье. Вдруг воспримет ругательство за комплимент? Получится обратный эффект.

Но молчать еще хуже.

— К чему бакенбарды? – вырвалось у Жаннет первое пришедшее в голову.

— Не волнуйтесь, мадам, все будет хорошо, — проговорил человек по-французски бессильным, сипучим голосом, который появляется, когда простуда первым делом сажает горло. Или когда человек доживает до такого возраста, от которого мышцы и связки горла ослабевают без надежды восстановиться. В голосе слышался явный итальянский акцент.

— Вы кто? – продолжила девушка допрос.

— Вы в безопасности, — продолжил старик не отвечать на вопросы.

— Где я?

— Скажите честно: будете сопротивляться?

— Буду, — ответила без запинки Жаннет.

Хотел честно – получил.

Старик не обиделся и не расстроился. Наоборот, довольно кивнул. Продолжая нависать над девушкой, он достал откуда-то из-за спины правую руку и положил ладонь на лоб Жаннет. Сильно вдвинул ее голову в подушку. Продолжил удерживать несколько мгновений.

Ощущение получила – на лоб положили глыбу льда. Такую же обжигающе-холодную, твердую и… неживую. Такую тяжелую, что не стоило пытаться ее сбросить. Жаннет и не пробовала пытаться — ее парализовало. От ступней до подбородка. Голова тоже оказалась затронутой влиянием ледяной ладони. От прикосновения в мозгу разлилось безмыслие, успокоив недавние тревоги, растворив вопросы, стерев воспоминания о произошедшем в трактире.

Полностью.

От ее собственного прошлого — периода «до того» — остались неявные, неясные и неполные обрывки. С дальновидной целью — чтобы она не потеряла индивидуальность совершенно. Чтобы только помнила свои паспортные данные, историю жизни за последние лет пять, основных родных и некоторых знакомых. Еще слабее – кое-что про Жюля. Кажется, его фамилия де Лаваль. Где-то она ее слышала, совсем недавно…

Холод от стариковской ладони покатился вниз по телу. Вниз – сказано относительно, потому что девушка лежала горизонтально. Строго говоря, от головы к ногам прошла волна оледенения, которую она отлично прочувствовала и проследила сознанием.

Говоря сухим медицинским языком — в теле произошли следующие изменения. Сердце, только что стучавшее учащенно, умерило биение и перестало подавать признаки беспокойства. Движение груди при дыхании стало незаметным. Мышцы на руках и ногах потеряли живое, боевое напряжение, ослабли безвольно. Животрепещущий тонус в них исчез. Тело потеряло здоровое наполнение и стало легким, почти невесомым, что ощутилось даже лежа.

Деятельная энергичность из девушки вытекла, вместе с ней — воинственный настрой. Ни сопротивляться, ни устраивать демонстрации, ни искать возможности к побегу помыслов не осталось. Ругаться-обзываться тоже. Про мат на русско-английском с польским акцентом забылось навечно. Ровная созерцательность разлилась в мозгу. Не холодное равнодушие, а снисходительная невозмутимость. По признакам схожая с национальной велико-туманно-альбионской.

Которую для наглядности проиллюстрируем анекдотом. В гостиную английского лорда без стука врывается всклокоченный слуга с дикими глазами:

— Сэр, в кухне пожар!

Лорд, не отрываясь от газеты:

— Джон, обратись к хозяйке, ты же знаешь, я домашними делами не занимаюсь.

Или еще. Слуга доложил о забравшемся в дом воре.

Лорд — не отрываясь от чашки чая:

— Джон, принеси мое любимое ружье и охотничий костюм, тот – в серую клеточку с красным пером на шляпе.

Вот в этого прохладно-неэмоционального, сдержанного в порывах британского лорда превратилась внутренне Жаннет, обычно жизнерадостная, импульсивная.

Произошедшая метаморфоза ее не удивила.

— Вот и хорошо, — произнес старик с чувством добросовестно исполненного долга. Он убрал руку со лба и, наконец, отодвинулся назад на приемлемое расстояние. Издали еще раз полюбовался на плоды своего чародейского труда, наклонив голову к плечу. – Позвольте представиться, мадам. Я Франческо Прелати, придворный колдун барона де Лаваля, барона де Рэ, герцога Монморанси и прочая.

— Придворный колдун? Ваша официальная должность?

— Да. Название ее я немножко приукрасил, чтобы солиднее звучало. Обычным языком, чтобы вам, как женщине, было понятно, разъясняю: я бывший священник-расстрига, лекарь-самозванец, алхимик без диплома, мошенник на доверии. Впридачу — звездочет-астролог, угадатель прошлого и предвещатель будущего в ранге оракула… ну, и так далее. Исполняю желания тех, кто хочет заблуждаться. И имеет для того средства, естественно. Я же не бесплатно обманываю… Теперь понятно?

— Теперь еще более непонятно. Но неважно.

Жаннет заметила, что мужчина, представившийся колдуном Прелати, начал, наконец, отвечать логично. Значит, можно продолжить вопрошать в уверенности, что любопытство будет удовлетворено. Но сперва – осмотреть место пребывания, оценить окружающую обстановку, проанализировать собственное состояние.

Приподняв голову, девушка посмотрела вдоль себя, где под тонким покрывалом четко вырисовывались очертания ее тела. Отклонений в очертаниях не нашла – значит с телом порядок. Потом огляделась вокруг — насколько позволял стоявший рядом на тумбочке трехрожковый подсвечник. В нем сидела одна оплывшая свечка, не по логике – в центре, а в правом рожке, от чего подсвечник казался кривобоким. Свечка догорала, чадила и светила тускло, но основное разглядеть позволила.

Жаннет лежала на кровати с шатром-балдахином, свисавшие фалды которого по краям украшала бахрома. Прямоугольная шапка шатра по всей видимости была подвешена к потолку, а не опиралась на столбы по углам ложа. Напротив кровати трещал камин с дровами, от которого прямым потоком на Жаннет поступало ласковое тепло.

Комната, по назначению – спальня, была просторной, щедро заставленной старинной мебелью. Стиль которой различить не представлялось возможным, да Жаннет в них особенно не разбиралась. Рококо? Барокко? Ренессанс? Точно нет. Наверное – старо-французский, практичный классицизм.

Ой, что-то о таком стиле Жаннет не слышала… Зато видела на картинках про старинную жизнь в средневековых замках и крепостях родовитых рыцарей. Дерево мебели — темный орех по моде того времени, из которого происходили дикие бакенбарды Прелати. То есть…

— Сколько веков назад?

— Около шестисот.

Собеседник ответил без задержки, не переспрашивая вопрос. Жаннет не удивилась — на то он и колдун. Она уже начинала привыкать, что находится не в своем веке, и что для проживающих здесь существ – духов? зомби? марсиан? оборотней? – читать мысли не проблема. Осознание не вызвало ее персонального протеста. Девушка даже нашла новый способ общения оригинальным.

Пока она оглядывалась в спальне, придворный колдун выпрямился, чтобы больше не нависать. Или потому что устал сидеть согнувшись — возраст сказался. Сложив руки в замок, он встал рядом с кроватью и по-прежнему не сводил взгляда с Жаннет. А она – с него, со взаимным любопытством. Теперь на мужчину падало чуть больше света, и она смогла его рассмотреть.

Лицо оказалось весьма непривлекательным. Если не сказать – отталкивающим. Признаками неодушевленности напоминало египетские мумии: с высохшей до состояния пергамента кожей, гнилостными пятнами на щеках и глубоко запавшими глазами. Цвета их Жаннет не разобрала, да не имело значения, они выглядели ненатурально — ни живо, ни мертво.

Одет колдун на удивление изысканно, по соответствующей его профессии и времени модой: во все черное с воротником-стойкой. Из-под воротника и манжет торчали белые оторочки, смягчавшие общее впечатление траура. Или безупречного вкуса? Ведь черный цвет из моды не выходит.

Винтажных деталей – пуговиц «от кутюр», фирменных ремешков или заклепок – на одежде было не видать.

Обтягивающий фигуру, удлиненный до колен сюртук придавал старику щеголеватую элегантность. Справедливости ради стоит отметить: несмотря на возраст, тело Прелати не потеряло стройности: спина не согнулась, живот не выдался, плечи не обвисли.

Общее впечатление от его облика можно описать двумя словами – позитивное и отвратительное. Последнее относилось к голове. Все, что ниже, смотрелось неплохо — сухощавость и поджарость, не типичные для итальянца. Как ему удалось сохранить фигуру? Наверное – вегетарианец, подумала легкомысленно Жаннет.

Несмотря на самокритичные характеристики, которыми мужчина отрекомендовался, впечатление производил неплохое. Распространенные стереотипы о мошенниках к нему не подходили. Франческо не был похож на согбенного колдуна с кривой клюкой или карманника-оборванца со шныряющими глазками. Скорее – на увлеченного наблюдением за небесными телами ученого-астролога, по-средневековому – звездочета. Для завершения образа которого не хватало островерхого колпака с приклеенными символами звезд и планет.

Такие костюмы Жаннет видела у участников карнавалов и актеров спектаклей на рождественскую тему. Конечно – ни там, ни там данный персонаж участия не принимал. Просто строгая чернота — его стиль, подчеркивающий: Прелати — серьезный мошенник, в костюме от Валентино. Ну, или его предшественника.

Ему бы лицо пластической операцией подправить… От одного взгляда на эту ожившую мумию у нормального человека зашлось бы сердце от ужаса. Если бы за пару минут до того старик ледяным прикосновением не остудил эмоции Жаннет, она бы не выдержала и двух секунд его присутствия. А если бы и выдержала, то продолжала бы внутренне сопротивляться и затаила желание сбежать.

Теперь же она без дискуссии согласилась с положением пленницы-гостьи. Удивляться не спешила, воспринимала происходящее невозмутимо, как само собой разумеющееся. В том было ее спасение. Иначе от чрезмерной впечатлительности и сопоставления несопоставимого очень скоро спятила бы с ума.

Одно осталось неизвестным: то ли она навременно решила смириться с неизбежным, то ли навечно переродилась во что-то, родственное колдуну? Контроль за логичностью происходящего у Жаннет притупился. Главная проблема сего момента «зачем ее здесь держат?» рассосалась после ответа самой себе: значит так надо. Ответ звучал расплывачато, но удовлетворил.

Единственное человеческое свойство, еще владевшее Жаннет, осталось любопытство — качество характера, которое она любила в себе больше других. И которое оказалось слишком сильным, чтобы заглохнуть от одной-единственной манипуляции. Сознательная акция или небрежность колдуна? Только не небрежность. Несмотря на возраст, Прелати был остр умом, не оставлял ни больших, ни малых деталей без последствий. Любопытство Жаннет посчитал неопасным оставить в живых. Неопасным — для хозяйки.

Любопытство тут же подняло голову и потребовало себя удовлетворить.

— Где мы находимся? – спросило оно голосом Жаннет.

— В замке Тиффож, в гостях у барона де Рэ, нашего доброго хозяина.

— Я думала, замок разрушен.

— Он не разрушен, как вы имеете возможность наблюдать.

— Кде сам барон?

— Вон, впереди вас, — сказал Прелати и показал рукой на стену над камином, прямо перед кроватью Жаннет.

От руки проскочила искра — или лазерный луч? — от чего загорелись два подсвечника на полке камина по разным сторонам. В комнате сразу стало светлее. На две свечи. Что дало возможность увидеть висевшую на стене картину, верхней частью уходившую под потолок. Где по-прежнему царила тьма, не собиравшаяся рассеиваться от малосильных свечек.

Жаннет обратила взгляд на картину. К немалому удивлению, заметила странную и приятную вещь: ее близорукие глаза восстановили способность отлично видеть. Чем поспешила воспользоваться.

Изображенный на полотне мужчина был одет с ног по шею в металлические доспехи, принятые рыцарями в средние века. Голова его находилась в тени, куда не достигал огонь камина и прочих осветительных приборов. Но Жаннет и без них догадалась, как он выглядел. Она уже видела это лицо поверх тех же самых доспехов, совсем недавно и совсем близко…

— Я не портрет имела ввиду.

— Вам пора одеваться, мадам. Барон вас ожидает.

Прежде, чем Жаннет успела что-то сообразить или возразить, Прелати слишком шустро для своего многовекового возраста наклонился и рывком скинул одеяло. Тело охватила прохлада — девушка поняла, что лежала голой. Его бесцеремонный жест обидел и возмутил. Она не помнила, чтобы раздевалась. Почувствовала неудобство перед незнакомцем — пусть и великовозрастным, годящимся ей в пра-пра-пра… и так далее дедом.

— Кто меня раздевал?

— Я. Но это не имеет значения. Одевать вас тоже буду я, — строго ответил колдун с такой убежденностью, будто утверждал неоспоримый и само собой разумеющийся факт. Который звучал: одевать и раздевать догола молодых девушек в Тиффоже – моя исключительная привилегия и обсуждению, критике или отмене не подлежит!

Легкое недоумение мелькнуло и пропало, Жаннет без возражений согласилась: желание противодействовать было напрочь заморожено. Чем придворный мошенник воспользовался.

— Надеюсь, у вас не имеется возражений? — спросил только для проформы.

Возражений к чему — к ее раздеванию? к ее одеванию? или к его манере себя вести? — старик не уточнил. Наверное, это тоже не имело значения. Вопрос имел риторический подтекст, предполагавший единственный ответ «нет».

Жаннет ничего не сказала. На риторические вопросы не имеет смысла отвечать. Она просто лежала, ждала — что должно произойти следующим. Раз ее желания не имеют значения, пусть он дальше поступает с ней, как хочет.Только не заходит слишком далеко. Жаннет хоть и находится в зазомбированном состоянии, постоять за свою честь силы найдет. Пусть только попробует наложить свои грязные лапы на ее чистое, девственное тело!

Она недовольно поджала губы, скрестила ноги внизу и руки – на груди.

Прелати не обращал на ее мысли внимания. И почему-то не спешил приступать к обязанностям дамского камергера, начинать церемонию одевания. По-видимому, соврал насчет барона, срочно ожидавшего Жаннет. Оставив ее тело неприкрытым, колдун оглядывал его замаслившимися глазами, ничуть не стесняясь, подолгу задерживаясь на интимных местах.

«Хорошо — перед поездкой область бикини проэпилировала» — мелькнуло у Жаннет не по делу. Не для престарелого же алхимика тело в порядок приводила. Этот озабоченный хряк недостоин с ней даже рядом стоять. Ведет себя по-свински: пришел в сексуальное возбуждение, не подобающее его возрасту. Спасибо — границ не переходил.

Пока. Подождем – что дальше.

Сначала он водил руками по воздуху над телом девушки, сладострастно облизываясь и причмокивая морщинистыми губами. Того и гляди поползут слюни от созерцания клубнички… Потом раскрепостился, стал показывать на пальцах, что бы он сделал с Жаннет, была бы его воля. Жесты выглядели нецензурно.

Вообще его поведение начало казаться Жаннет подозрительным. Колдун – хоть старик, но прожженный проходимец. Того гляди от жестов перейдет к действиям, надо его опередить. Обдурить. Как? Подумать… А, вот: подняться с другой стороны кровати, чтобы создать преграду.

Точно. Кровать охладит его разбушевавшееся возбуждение. А дальше? Ну… там, глядишь, что-нибудь непредвиденное случится — в жаннетину пользу. Предположим, гром грянет. Или звонок на урок прозвучит… Ой, нет, про звонок она зря загнула, не в школе находится.

Ну, ладно, непредвиденность пусть сама задумается, как ей происходить, а из роли объекта сексуального возбуждения следовало выходить немедля. Только Жаннет хотела пошевелиться, чтобы встать и чем-нибудь прикрыться, в комнату без стука кто-то вошел. Разглядеть помешала фигура Прелати, которая загораживала вид на дверь.

Удачно! – обрадовалась Жаннет, еще не видя вошедшего, но уже воспылав к нему благодарностью.

Оказалось – заслуженно.

— Ах ты, старый охальник! – крикнул знакомый Жаннет голос — женский, скрипучий, шепелявый.

Колдун шустро отскочил от кровати — прямо-таки по-козлиному. В проеме двери появилась женщина в юбке и плаще, приземистой фигурой напоминавшая Перрину Мартен, бывшую хозяйку трактира, а теперь погорелицу. Однако, сто процентов уверенности Жаннет не дала бы — до тех пор, пока не увидела лица. Которое скрывалось под капюшоном, надвинутым низко — до подбородка.

Фигура не вошла, а плавно влетела в спальню и направилась прямиком к кровати, паря низко над полом. Способ передвижения выглядел удобно. Особенно если учесть нестандартные ноги мадам Мартен, то ли куриные, то ли слоновьи, короче — искореженные до неузнаваемости очертаний.

Хождение, не напрягая ног, показалось Жаннет самым подходящим способом для старухи, почему она раньше им не воспользовалась?

— Потом объясню, — бросила она в сторону девушки, а на колдуна прикрикнула, для верности оттолкнув подальше:

— Не распускай слюни на чужое добро, Франческо! Иди лучше на кухню. Скоро господа на ужин соберутся, приготовь что-нибудь съедобное! Я сама одену Жанну к приему.

Франческо вздрогнул, смутился, потупил затуманенный вожделением взгляд — реакция, которую Жаннет не ожидала от обманщика без совести. Он даже, кажется, серым цветом покраснел. Словно подросток, которого родители застукали за мастурбацией на фото звезды «Плейбоя» и собрались строго отругать. Не потому, что занялся процедурой, запрещенной детям до совершеннолетия, а потому что выбрал неподходящее место – на диване в гостиной прямо перед семейным телевизором.

Впрочем, повышенное слюноотделение и сексуальное томление темпераментного итальянца можно понять. Жаннет хоть и не походила на блондинку из журнала для женщин, любящих сниматься голыми, без одежды выглядела соблазнительно.

Застуканный на месте преступления, колдун потупил горящий взор, смиренно опустил руки и молча кивнул головой. Не пытался оправдаться или возразить. Подчинился даме беспрекословно, словно вышестоящему командиру, непослушание которому чревато чрезвычайными мерами.

Интересно, какие меры бабка могла бы применить в качестве наказания: розги из тростника? линейкой по пальцам? шелбан в лоб? Скорее всего – последнее. От хорошего шелбана старик в возрасте мумии рассыпался бы на кусочки пепла… Скажете: пепел кусочками не бывает? Тогда по-другому — рассыпался бы в прах тысячелетий. Или в пыль веков. Да, так лучше.

Его рабское повиновение выглядело уморительно, как если бы великан Голиаф испугался малорослого Давида, к тому же в женском платье: Франческо возвышался над командиршей более чем на полметра. Но, видно, сила ее заключалась не в росте, а… в чем-то другом. Не заметном невооруженному глазу. Жаннет не стала задумываться. Когда здесь обживется, разберется в их взаимоотношениях. Сейчас ей несказанно повезло: Перрина явилась очень вовремя, поставила наглеца на место. Вернее – прогнала насовсем.

Тем же способом — не шевеля ногами, как бы зависнув над полом, колдун полетел в дверной проем. Две пары женских глаз проводили его победными взглядами. Только когда он окончательно скрылся, бесшумно прикрыв дверь, старая дама повернулась к молодой.

Жаннет не имела желания быть рассмотренной в наготе еще кем-то из посторонних, пусть представительницей своего же пола. Пока та разбиралась с подчиненным мошенником, она встала с ложа. Завернувшись в покрывало, как в римскую тунику или индийское сари, а проще – в банное полотенце, ожидала объяснений.

Задавать вопросы не имело смысла. Во-первых, они могли долететь до нежелательных ушей того жуликоватого Прелати, если подслушивает под дверью. Во-вторых, Жаннет уже привыкла к телепатическому способу общения и знала: Перрина сама обо всем догадается.

— Одевайтесь, мадам Жанна, — произнесла она уважительным тоном, совсем не тем расхлябанно-простонародным, которым разговаривала в прошлый раз в кабаке. – Я вам помогу. Идите сюда.

На неправильно произнесенном имени девушка не стала заострять внимания: в принципе, ошибка небольшая. Подошла к Перрине, если это была она, нормальным шагом, с использованием нижних конечностей. Технику передвижения местных она еще не освоила, но подсознанием догадывалась, что скоро ею овладеет.

Приблизилась вплотную и тоже оказалась выше, сантиметров на… ну, скажем – на целую голову. Пришелица до сих пор не открыла лицо, и девушка начала сомневаться, правильно ли она ее идентифицировала. Встав перед дамой, разжала пальцы, позволила одеялу упасть. Бабка пинком загнала его под кровать, чтобы не мешалось под ногами.

— Вот платье. Одевайтесь, — по-прежнему вежливо проговорила она.

Левой рукой показала на что-то сзади Жаннет.

Оглянувшись, та увидела портновский манекен ростом с себя, на нем — платье, длинное – до пола, пошитое по средневековой моде. Что интересно: платье имело в точности жаннетин размер. Когда они успели снять с нее мерки? — очередная странность, которую девушка решила пропустить мимо.

Фасон понравился сразу: глубокий вырез декольте, из-под груди начиналась юбка – со встречной складкой впереди для свободного хождения. Корсет не требовался: значит — не придется утягиваться до желудочных колик.

Ткань – шелковистый на ощупь, падающий мягкими фалдами, черный бархат, богато переливавшийся на свету. Сверху по краю декольте полоска белых кружев для украшения наряда. Короткий рукав — кокетливый фонарик на сборке.

Платье произвело впечатление. Жаннет давно хотелось такое надеть, чтобы выглядеть принцессой – мечта каждой маленькой и взрослой девочки. Только раньше не представляла – куда можно было бы в нем пойти. А сегодня – пожалуйста, исполнение двух желаний сразу: и платье в старинном стиле и замок, где можно его носить. Ну, не удача?

Когда Жаннет с помощью старухи оделась, платье село как влитое – ни морщинки, ни замятинки. Манекен же остался стоять жалко-обнаженным, беспощадно обрезанным с пяти сторон. Он не имел головы, рук и ног, только женское туловище снизу по-о-о… это самое… по лобок – нет, так выражаться в обществе неприлично, по-о… промежность – нет, вульгарно, по-о… начало бедра, что ли. Нет, коряво… Короче – голый торс с грудями и на шесте, воткнутом в… Все!

Внизу на подставке для обуви лежали безупречно чистые, белые, тонко связанные чулки и туфли золотого цвета на красных квадратных каблуках, спереди на шнуровке и с бантами. Прежде чем надевать, девушка их осмотрела критическим взглядом – не ношеные ли.

В общем смысле она была не брезглива: попить кофе на пару с подругой из одной чашки, но с разных сторон, дать поносить шейную косынку, или временно поменяться сумками – без проблем. Обувь – другой вопрос. Гигиенический. Здесь Жаннет была до привередливости щепетильна. Согласиться носить чужую обувь — все равно, что зубную щетку позаимствовать. Совершенно недопустимо. Потому золотые туфли она подвергла тщательному контролю: обнюхала, ощупала, осмотрела.

Проверку туфли выдержали с блеском. В конце процедуры составилось следующее заключение. Сработаны профессионально, значит, будут носиться долго. Из тонкой натуральной кожи, значит не натрут. Каблук невысокий – ноги не устанут. Позолота не стерта, без трещин и царапин – туфли новые. Что и требовалось определить.

Чулки и туфли подошли идеально, о чем девушка не стала высказываться вслух — слишком мелкая странность, чтобы зацикливаться. Голова занята другим, поважнее.

Пока Жаннет одевалась, ее до неприличия распирало любопытство. На многие темы. Насчет собственного статуса и способа, которым она сюда попала. Насчет вчерашнего рыцаря-спасителя, запанцированного в латы. Насчет достоверности событий, которые предшествовали сему моменту. А также прогнозы на будущее, в том числе о ее судьбе и погоде за пределами крепости на ближайшие два дня.

Куча вопросов, главный из которых – а что, здесь нижнее белье не выдают? Хотя бы чисто символические трусики-танго да простенький бюстгалтер размера А-75 с поролоновой прокладкой в чашечках — для формы. Ощущала бы себя увереннее.

Любопытство свербило, но высказываться не торопилась. Знала, придет время – узнает сама. Про прошлое и про будущее. Про трусики – собственно неважно. Даже интересно – безничего, вживую, по последней столичной моде, которая пришла из Голливуда.

Ах, как все здорово получается, ново, авантюристично! Похлеще сафари среди африканских хищников — львов и слонов. Жаннет учащенно задышала. Настроение улучшилось, повеселело. От сомнений в дружелюбности здешних обитателей не осталось следа – результат учтивого отношения дамы в капюшоне.

Как отважно она только что отчитала Прелати за бесцеремонное оглядывание Жаннет! Она бы и по морде ему дала, если бы не послушался, вовремя не удалился. Прямо львица, защищающая честь ребенка. То есть львенка, жаннетенка…

Вот тут настораживает что-то. Именно ее энтузиазм. Зачем пожилой женщине кидаться коршуном на колдуна, рискуя собственным здоровьем — ради незнакомой девушки? Не кроется ли здесь двойное дно, не похитили ее, случайно?

Нет, непохоже. Зачем ее похищать? Ради денег? Смысла нет — выкупа за Жаннет получить не удастся. Ради красоты? Она далека от идеала — ни лицом, ни грудью не похвалиться. Значит, она здесь по другим, менее очевидным и более интригующим причинам. Ура, приключение! Будет что вспомнить и рассказать. Подружки обзавидуются, когда узнают…

Потихоньку улыбнулась. Незаметно для себя, Жаннет позабыла о недавних тревогах: планах побега А и Б, желании поднять восстание или организовать демонстрацию протеста. Она не нервничала, не волновалась. Не только потому что Франческо прикоснулся холодом. Внутренняя уверенность Жаннет возросла, окрепла. Она больше не ощущала себя чужачкой, случайно заблудшей в богатый дом.

Наоборот. Кажется, Жаннет — здесь желанный и очень похоже самый главный гость. Заметила это по поведению придворного колдуна Прелати. Старый, страшный, порнографически озабоченный развратник! Жаннет не обманывалась на его счет. Если бы ее не защищал определенный статус, мошенник не замешкал бы исполнить свои гнусные мечты.

По той же причине бросилась ее защищать дама в капюшоне, в новом обличье явившаяся Перрина…

— Я не Перрина, — встряла в ее мысленные рассуждения таинственная мадам. Она стояла сзади, зашнуровывая платье Жаннет на спине корсажа.

— А я думала…

— Я ее сестра. Двойняшка. Мы не однояйцевые, только фигурами в юбках похожи, больше ничем. Ну еще голосами. И отсутствием зубов. Вот смотри.

Сдвинув капюшон назад, женщина выглянула из-за спины Жаннет и ощерила зубы. Четырех впереди не хватало, только не подряд, а точно в шахматном порядке – сверху и снизу. Подобного оригинального способа терять зубы девушка еще не встречала.

Вот бы заснять это чудо-юдо и выставить на всеобщее обозрение в фейсбук, в сообществе «Удивительное — рядом». Получилось бы весело, не-избито. Добавить другие фотораритеты — того же колдуна с бакенбардами по моде полутысячелетней давности.

Снимки станут сенсацией и вмиг разлетятся по интернету. Герои их обретут тысячи поклонников. Может миллионы. Тогда можно будет создать собственное сообщество под названием «Скромное обаяние французских аборигенов» с подрубрикой «Жизнь на развалинах замка Синей Бороды существует». И обратиться с благотворительным воззванием: «Помогите собрать на зубы заслуженной колдунье округа Тиффож!».

Чтобы найти желающих жертвовать – надо посвятить бабке целый цикл. Звучное заглавие придумать «Остановись, мгновенье, ты ужасно» Цикл оригинальный, будет пользоваться бешеным успехом… Жаль, фотокамеры под рукой нет, хотя бы одноразовой, которую по окончании фотосессии можно раскурочить. Ну, да не все потеряно: Жаннет потом у кого-нибудь из местных поинтересуется насчет супермаркета по соседству.

Из шахматных дырок бабкиного рта повеяло смрадным духом. Хорошо, он через снимки не передается. Иначе неоткрытую еще рубрику закроют из-за угрозы массового отравления… А так угроза нависла только над Жаннет.

Девушка выдохнула поглубже и задержала дыхание, чтобы не впитывать ядовитый воздух. Который был до того противен, что она с большим удовольствием шлепнула бы бабку по лбу, как бестолкового ребенка, чтобы спряталась обратно за спину. Неблагодарно, конечно, с ее стороны, но собственное здоровье дороже.

Когда дама ощерялась, девушка разглядела ее лицо. Оно было страшнее Перрины и Франческо вместе взятых. На щеках – воспаленные бугры и дырки, проеденные белыми с черной головой, жирными личинками, которые шевелились тут же. Раздутый, словно гигантский кровяной мозоль, корявый нос навис над губами, разодранными в лохмотья ошметок.

Лоб полопался трещинами, кожа на краях оттопырилась и загнулась. Под кожей виднелся череп какого-то грязного цвета, у которого нет однозначного определения. Попробуем описать образно. Цвет усохшего слоновьего бивня, который вовремя не украли браконьеры — оставили лежать на милость природных элементов: под обильными африканскими дождями раз в год и палящим солнцем в остальные одиннадцать с половиной месяцев.

Глаза блестяще-черные, без белков и радужной оболочки. Ненатуральные, неживые — способные вселить ужас в неподготовленную душу. От волос остались только свалявшиеся клочки неизвестного науке колера. Провисшие от собственной тяжести уши дрожали наподобие желе и шевелились отдельно друг от друга.

Ночной кошмар не выглядел отвратительнее! Не зря она носила надвинутый низко капюшон, который не снимала даже в помещении. От ее вида стошнило бы даже безголовый манекен.

— Как вас зовут? – спросила Жаннет, постаравшись не сощуриться от отвращения и подавить рвотные попытки желудка.

Спросила и тут же ответила про себя – Ведьма. Только помела не хватает. Все остальные атрибуты: плащ до пола, кривой нос, костлявые руки с вонючими пальцами и когтями – в наличии. Жаннет таких в книжках про лешачек видела. Которые на Лысой горе обитают, на границе Польши и Финляндии. Нет, Польши и Лапландии. Ой, опять нет, Польши и Эстландии…

— Называй меня бабка Мартинэ, — представилась дама строгим голосом, вернув девушку из географических странствий на родную землю.

— Вроде невежливо — бабка…

— Я привыкла.

Несмотря на тошнотворную внешность, вела она себя вполне прилично, даже учтиво, что не без удовольствия признала Жаннет.

Здесь опять сделаем лирическое отступление по причине важности сказать. Существует шаблон мышления или правило первого впечатления. О незнакомых людях мы судим лишь на основе того, что видим. Если человек хорош собой, инстинктивно ощущаем симпатию, по принципу — красавец не может быть подлец. Неудавшихся лицом не спешим записывать в друзья, подозреваем в неблагонадежности характера.

Как часто это суждение оказывается ошибочным! Сколько красивых негодяев взято как пример для подражания, сколько невзрачных праведников незаслуженно задвинуто в задние ряды…

Ну, не станем углубляться в проблемы психологии, у нас развлекательное чтиво. Для окончательной ясности поставим вопрос ребром: кому на Земле жить хорошо — симпатичной стерве или доброй страхолюдине?

Скажете, аксиома, дураку понятно.

Кто не понял, смотрите в конце учебника. Кто хочет узнать немедленно, сообщаем: аксиома давно доказана британскими учеными и звучит так: быть красивым — удача, быть некрасивым – проклятье.

В доказательство приведем тех самых людей-дикарей с острова Невезения, о которых сложили песню со словами «на лицо ужасные, добрые внутри». Которых пожизненно сопровождали два несчастья: не рос кокос, не ловился крокодил.

Проведем мини-опрос на тему: легко ли догадаться о причинах невезучести вышеуказанных туземцев?

Ответ: легко!

Вопрос: сколько причин?

Ответ: две.

Вопрос: какие?

Ответ. Причина первая: внешняя непривлекательность населения острова. Почему не ловился крокодил? Потому что видел с глубины устрашающую татуировку на горбатом носу рыбака. Мгновенно пугался и уходил подальше — спрятаться в заводь.

Почему не рос кокос? Потому что не видел смысла. Боялся быть затоптанным, едва вылупившись из семенного зародыша. Затоптанным не стадами безмозглых бизонов, а самими островными крестьянами. В частности — их подагрическими ступнями, обезображенными босым хождением по песку.

Причина вторая: опять же пренебрежение ежедневными зарубками. Здесь имеем дополнительное доказательство незаменимости календаря в условиях отсутствия природных подсказок. Судьба людей-дикарей подтверждает ранее изложенную теорию о необходимости вести отсчет дням недели. Особенно на островах, не заселенных первооткрывателями и кораблекрушенцами. Знали бы аборигены про несчастливость понедельника, не стали бы в нем рождаться… Отсюда все проблемы.

Есть и другие причины, помельче. Назовем без подробного освещения. Про крокодилов: возможно, в реках и морях вокруг острова они вообще не водились. Рек не было? Пересыхали на время? А кокос? Из-за отсутствия рек, удобрений и ухода с примененем комбайнов и кокосо-косилок вымер еще до прихода поселенцев. Так зачем они надеялись на урожай с привередливых кокосовых пальм? Сажали бы лучше неприхотливую кукурузу!

К сожалению для бабки Мартинэ — она происходила из того же рода хронических неудачников. В истории затерялась дата ее рождения и день недели. Но не затерялась ее судьба. Наша старая, страшная дама – отличный пример закона, которому пока не придумали громкого-говорящего названия. Смысл его такой: если надумал родиться, надо знать в какой день – кроме понедельника и пятницы тринадцого. Не уверен – не рождайся.

Судя по всему мадам Мартинэ, еще находясь в утробе матушки, отвлеклась на что-то более важное — придумывала имя для своей первой куклы-бэби, что ли? — и позабыла про правило. Предъявила себя белому свету в самый неподходящий момент – в ночь на праздник Святого Жана, следующий за днем летнего солнцестояния.

Когда – по верованиям древних французов — нечистая сила вылезает из укрытий, начинает дьявольские пляски и наведение порчи на порядочных людей. Те защищаются, чем могут — разжигают костры, устраивают игры, упиваются вином до потери самосознания.

Вечер перед днем Святого Жака был ответственнейшим для молодежи Франции исторического периода, предшествующего возведению Эйфелевой башни. Происходил смотр женихов. Девушки выбирали себе супруга, придирчиво оценивая его детородные и хозяйственные способности. Оценка производилась по единственному критерию: как высоко парень прыгнет над костром.

Те нерасторопные и неповоротливые молодые люди, которые задевали пламя ногами, отбраковывались сразу. Те, которые взлетали высоко, заносились в номинацию «завидные женихи». Девушки, не получившие предложение от «завидного», оставались старыми девами до конца жизни, не желая снижать планку требований. Чем не козни рогатого дьявола — врага человеческого, против которого боролся Святой Жан?

Родившись в такой вот неурочный час, бабка Мартинэ осознала ошибку. Только поздно. Извинительные причины, вроде «если бы не захотелось глотнуть свежего воздуха, подождала бы еще денек», не сыграли в оправдание. Природа не знает сослагательного наклонения, все эти неопределенности «если бы да кабы» для нее – пустой звук. Нарушила закон – получай наказание.

И получила. В виде другого закона – бутерброда. Который известен любому современному младенцу: бутерброд всегда падает маслом вниз.

Вопрос: а если бутерброд с колбасой?

Ответ: давайте не отвлекаться!

Наказание не замедлило осуществиться. Вдобавок ко всему бабкин бутерброд оказался с прогорклым маслом и заплесневевшим хлебом. Во времена ее первой молодости он упал прямо на лицо девицы Мартинэ, с рождения приговоренной к несчастьям.

В скобках заметим одну второстепенную мелочь. Ради стройности повествования будем придерживаться именно этой – наиболее вероятной — версии ее страхолюдности. Не принимая во внимание отца, который от беспробудного пьянства походил на предка гомо сапиенс. Про мать тоже можно было бы сказать, но не хочется заниматься оскорблениями.

Дальнейшая судьба девушки оказалась незавидной. Хоть и спела она вовремя простую песенку, стоя у высоко пылавшего костра:

— Наступил солнцеворот,

Жду милого у ворот.

Скоро ль свататься придешь?

Уж-замуж-невтерпеж!

А в списки невест не попала.

Была бы бабка покрасивей, вышла бы замуж, не имела причин становиться ведьмачкой-лешачкой-кикиморой-ехидной. Любила бы мужа, растила детей. Делала бы добро на благо ближнего, душа-то у нее золотая…

Только что толку доказывать то, что не надо доказывать. Имеется ввиду международно справедливая пословица: по одежке встречают. Шаблон мышления укоренился в коллективном сознании: некрасивый человек скорее способен на некрасивые поступки, чем наоброт. Это каждому начинающему психологу известно, Жаннет не раз от Жюля слышала…

А кстати, где Жюль?

— Скоро узнаешь, — прошепелявила бабка.

Мартинэ закончила жаннетин туалет и для оценки результата встала впереди — но подальше, чтобы не дышать на девушку смрадом. Окинув Жаннет взглядом с ног до головы три раза – туда, сюда и обратно — бабка довольно кивнула головой.

Принялась копаться на себе в поисках чего-то: пошарила на груди, в складках юбки, в плаще и еще где-то сзади в потайных местах. С таким озабоченным видом, будто забыла для Жаннет главнейшую деталь, чтобы завершить образ — клатч в руку или мушку на верхнюю губу.

Наконец, неизвестно откуда в руке ее оказался… цветок. К удивлению Жаннет — живой. Не торжественно-банкетный вроде розы или каллы, а обычный — лесной. Правда, тщедушный на вид, едва ли жизнеспособный: желтенькая головка с пятью лепесточками на ниточке тонкого, гнущегося стебелька.

Бабка приладила его сначала к распущенным волосам девушки, но цветок не держался. Тогда она вытащила откуда-то из-за уха заколку-прижимку и приладила цветок у виска Жаннет в виде украшения.

— Зачем? – спросила девушка на всякий случай.

— Мне так нравится, — ответила неопределенно Мартинэ. – Я романтичная…

В устах пожилой, уродливой старухи слово «романтичная» не звучало. Вернее, звучало, но крайне комично. Жаннет едва сдержалась чтобы не прыснуть от смеха. Прикрылась рукой, побоявшись обидеть бабулю. Она ведь хотела как лучше.

— По-моему, ваша сестра тоже была романтичная, — сказала Жаннет. Скорее — чтобы разговором скрыть неловкость, чем напомнить о Перрине.

— Была. Но она умерла сейчас, — сказала Мартинэ равнодушно.

— Когда?

— Тебе точно сказать или приблизительно?

— Лучше точно, — пожелала Жаннет. Она не знала, процент приблизительности у собеседницы: пара лет? пара столетий? Потому предпочла получить как можно более достоверную информацию.

— Первый раз сестра скончалась пятьсот семьдесят четыре года назад. Последний раз – вчера.

Ага, подумала Жаннет. Значит, пожар в трактире случился накануне, и сегодня должна быть пятница – первый день Рождества. Спрашивать подтверждения не стала. Она знала, как неоднозначно относятся к упоминаниям о Божественном нечистые…

— Почему это мы «нечистые»? – возразила женщина на ее мысли. – Мы такие, какие есть, и воспринимайте нас без предубеждений.

Жаннет стало немножно стыдно, не нашлась что ответить. Хотела покраснеть, да не вспомнила сразу, как это делается.

Потом подумала – неважно. Сказала не со зла. Предположила только. И вообще. Неделикатно это – вмешиваться в чужие мысли. Однако, интересно, как это у них получается? Последнее достижение космической техники? Или применяют открытия, давно совершенные, но забытые, потому что опережали неторопливо движущийся прогресс?

Можно также предложить совсем уж фантастическую версию: со здешними поделились секретом инопланетяне, которые изобрели телепатию для собственных нужд. Она в бескрайней Галактике жизненно необходима. Первейшая проблема для космических скитальцев: на каком языке общаться с населением планет, туманностей и созвездий? Вот и придумали они международный межпланетный Эсперанто – метод телепатической передачи и чтения мыслей на расстоянии световых лет…

Ну, хорошо, если обитатели здесь недовольны словом «нечистые», то какие же они? — задалась Жаннет справедливым вопросом, вернувшись из короткого турне к далеким звездам.

— Мы другие, — опять продемонстрировала старая Мартинэ чудеса техники понимания речи, не произнесенной вслух.

Осуждающе покачав головой, бабка сложила руки на груди с таким видом, словно собралась прочесть трактат на заданную тему.

— Вот что обидно, — продолжила побывавшая на том и этом свете дама. — Живешь, никого не трогаешь. Потом умрешь и тоже никого не трогаешь. Потом воскреснешь по причинам, не зависящим от себя, а тебя тут же причисляют к «нечистым».

Несправедливо и оскорбительно! Я ведь догадываюсь, откуда дискриминация. Опять же – во внешности дело. Другим соседям по потустороннему царству повезло больше. Почему, например, феи, эльфы, дюймовочки и нимфы не вызывают отвращения? Очень просто: потому что их изображают привлекательными. С прозрачными, трепещущими крылышками, с глазами в пол-лица и тонкими, переливчатыми голосами. Но ведь я не виновата, что родилась не принцессой…

Тут мадам Мартинэ всхлипнула – вроде собралась заплакать.

— Извините, — смущенно пробрмотала Жаннет.

— Ничего, ты не первая, — сказала бабка совершенно спокойно. Быстро же она меняла настроение. – Мы привычные.

Чтобы исправить оплошность, вернуть беседу в непринужденное русло, Жаннет перевела беседу на нейтральное.

— Как цветок называется?

— Куриная слепота, — охотно объяснила старуха.

— Почему слепота?

— Потому что от нее лошади в темноте ничего не видят.

Объяснение выглядело нелогичным, но приемлемым. Жаннет не собиралась возражать, поскольку не была специалистом по лошадям. По лесным цветам тоже. Она начала привыкать к особенностям пребывания в «другом» мире, где человеческая логика действует не всегда. Или вообще не действует. Или действует по принципу «когда как» — в местных правилах Жаннет пока не разобралась.

Ей понравилась игра «вопрос-ответ». Ощущала себя не так одиноко, когда разговаривала. К тому же любила утолять свое бездонное любопытство. Продолжила расспрашивать:

— Почему куриная?

— Потому что от нее куры дохнут.

— Я думала, куры от конского щавеля дохнут.

— Конский щавель – яд для человека! – со знанием дела заявила бабка.

Она не зря была колдуньей, ведуньей, по-современному – гомеопатом, как сестра Перрина, бывшая трактирщица, а теперь покойница.

– Запомни мои советы хорошенько — пригодятся, — веско произнесла мадам и подняла указующий палец. — Никогда не ешь волчьи ягоды. От них превращаются в оборотней. Поняла?

— Поняла, — как-то легкомысленно и без дальнейших расспросов согласилась Жаннет. Кажется, она не очень верила бабке или думала о чем-то другом. — А можно посмотреться в зеркало?

Туалет Жаннет был закончен, ей не терпелось взглянуть на себя в образе венценосной особы, которой себя ощущала. Венценосной — потому что положено по статусу: принцесса – дочь короля.

— Посмотреться можно, только там правды не увидишь.

— Как это?

— Ну, пойдем покажу.

Взяв девушку за локоть цепкой рукой, бабка повела ее к огромному зеркалу в старинной раме, стоявшему прислоненным к стене. Старуха летела, Жаннет шла – обе передвигались с одинаковой скоростью.

Зеркало находилось в самом темном углу спальни, куда едва достигал свет от камина и свечей. Поверхность его густо заросла пыльной паутиной и требовала тщательной протирки.

Мартинэ и Жаннет встали рядом, посмотрели перед собой. Из черного, мутного стекла на них посмотрели в ответ две незнакомые дамы. Одна необыкновенно красивая, стройная — молодая, другая красивая по-зрелому, невысокая – пожилая.

Жаннет растерялась: эффект пылевой галлюцинации? Подробно оглядела молодую. Светло-каштановые волосы волнисто спадают на плечи. Лицо здорового цвета. Щеки слегка румяные. Глаза сияют. Далее вниз – благородная шея, гордые плечи, выпуклая белая грудь не менее третьего размера, которую выгодно оттеняет черный бархат платья. Из-под подола выглядывают изящные бантики на золотых туфлях.

Знакомая незнакомка. Шарм юности, притягивающий взгляд. Спелость плоти, зажигающая сердце. Гармония форм, возбуждающая страсть. Жаннет поняла — именно такой она всегда хотела выглядеть. Неужели свершилось?

Боязно поверить. Может, это шалости зеркала, исказившего реальность? Неверный свет, приукрасивший реальность? Или волшебная паутина чудит?

Жаннет перевела взгляд на соседку по зеркалу. Та имела единственное сходство с Мартинэ – маленький рост. В отличие от оригинала, она выглядела дамой высокого происхождения. Черты лица свежи и симпатичны, не испорчены ядовитой косметикой в виде свинцовых белил. Волосы уложены в высокую, многослойную прическу, которую раньше пренебрежительно и небезосновательно называли «вшивый домик».

Платье отвечало требованиям моды своего времени, отличавшимся двусмысленностью. Были фривольными в области декольте – позволялось оголять груди чуть ли не до сосков, и пуританскими ниже талии – не дай Бог оказать носок туфли. Сразу же обозвали бы распутницей.

Дама была не старше сорока и имела приятную улыбку. Ее зубы присутствовали полностью и сверкали перфекционизмом: не стерлись от времени, не поредели от неухода, не потемнели от кофе, чая и курения. Интересно, подумала Жаннет, с каким секретным умыслом зеркало приукрашивало клиентов?

Она догадывалась кто есть кто в отражениях, хотя те были мало похожи на хозяек. Вернее – дама и бабка не походили точно. Если бы они не стояли на одном и том же месте сбоку от Жаннет в комнате и в зеркале, она решила бы, что это два разных человека.

Насчет себя Жаннет не обманывалась – запаутиненное стекло ей сильно польстило. Хотя… Почему — сильно? Только чуть-чуть. Жаннет чувствовала себя преображенной. С распущенными волосам и прикрепленной «куриной слепотой», в старинном платье и золотых туфельках как у Золушки. Или у той были хрустальные? Неважно. Главное – без очков.

Раньше Жаннет испытывала дискомфорт от близорукости и комплекс «очкарика». Сейчас это не мешало. Мистическим образом излечилась — без операции с хирургом и лазерным лучом? Или это приспособленческий ответ организма: знает, что очки потерялись, потому самопроизвольно наладил зрение? По ассоциации с реакцией на чрезвычайные обстоятельства, в которых начинают проявляться способности, ранее не подозреваемые существовать… Ой, запуталась.

Лучше помечтать. Вот если бы сейчас войти в зеркало и воссоединиться со своим двойником телесно, душевно и сознательно! Тогда Жаннет стала бы по-настоящему счастливой…

10.

— Ну, что, похожи мы? – нетерпеливо спросила старуха, будто не знала ответа. Или отказывалась верить собственным глазам.

Втайне надеялась, что Жаннет скажет «да»?

Поймем ее и простим. Всю жизнь бабушку-девушку одолевало желание — превратиться в красавицу. Ощутить себя не пылинкой в грязи, а звездой на небе. Желание, конечно, несбыточное, но все же. Не зря говорят: один раз и незаряженное ружье стреляет. Почему бы ему не выстрелить в Мартинэ, чтобы покончить с комплексом дурнушки и породить комплекс красавицы?

— Я похожа, — уверенно сказала Жаннет.

— А я?

Жаннет ощутила неудобство: всегда жалко разочаровывать хорошего человека. Собралась честно признать: насчет правдивости зеркала — старуха была права на пятьдесят процентов. Которые в полном составе оказались на стороне Жаннет. То есть в ее отношении зеркало не соврало, насчет бабки полностью исказило действительность.

В рассуждении хромала непредвзятость: разве возможно, чтобы одно зеркало давало два противоположных результата?

Тут сыграла роль особенность психики: на себя мы смотрим любовно и снисходительно, на других – критически и пристрастно. Жаннет с первого взгляда поняла: настоящая Мартинэ и отраженная – две большие разницы. Насчет молодой дамы заморачиваться не стала: увидела себя неотразимую — и поверила. А кто против?

Поставим на голосование: возражения есть?

Возраженией нет. Вывод: хочешь заблуждаться – заблуждайся на здоровье.

Наличие заблуждения объяснялось отсутствием «второго мнения» от независимого эксперта. В лице человека с фотокамерой типа полароид, способной производить моментальные снимки. Если бы Жаннет увидела себя с двух точек зрения – полароида и зеркала – задумалась бы. Но сейчас у ее собственного, пристрастного, мнения не имелось конкурентов. Желание видеть себя прекрасной принцессой задушило критику в зародыше.

— Насчет вашего отражения вы оказались правы, — ответила Жаннет и добавила дипломатично-обтекаемо: – Оно немножко не соответствует…

В ответе хромала последовательность, но это не смутило. Девушка давно заметила: логика не поселилась в замке Тиффож. Видно, забыть ее придется. Вместе с другими качествами, как честность и добропорядочность, которые здесь не пригодятся — если судить по недолгому опыту общения с мошеннически настроенным Прелати…

О котором вспоминать не хотелось, мысли тут же перескочили на другое, более занимательное для юной дамы. Теперь Жаннет знала, что сексуально привлекательна, и по неистребимой женской привычке занялась флиртом. Сначала в подсознании.

Бабка сказала — в ее честь будет устроен прием. Для скольких гостей? Интересно, на кого похож хозяин замка? Если на того закованного в латы, симпатичного рыцаря с портрета над камином, то Жаннет ожидает захватывающее романтическое приключение. Здорово! Очень кстати — сейчас, когда она отлично выглядит и чувствует себя королевой Изабеллой… Почему именно Изабеллой – додумать не успелось.

— Не расслабляйся! – вернул ее на землю шепелявый голос Мартинэ. – Не забывай, Жанна. Ты в логове врагов. Точнее – самых известных мировых убийц, маньяков и кровопийц. В прямом смысле. Они сейчас хоть и мертвые, а при случае укусят чувствительно. Не отвлекайся ни на минуту в их присутствии, не забывай о мерах безопасности. Главное – никому не верь. Даже мне.

Вообще парадоксальное заявление, подумала Жаннет, ну, послушаем дальше. Только, если она говорит – не верь, какой смысл ей внимать…

— Вот какой, — прервала ее возражения старуха. – Я вру не всегда и не из собственного интереса, а по необходимости. В отличие от того безбородого обманщика Прелати. Бандит, каких свет не видывал! Да он не один здесь такой. Если хочешь выжить, должна быть постоянно начеку. От того, как сумеешь за себя постоять, зависит твое будущее. Живое будущее.

— Что вы имеете ввиду? — спросила девушка, не очень вникая, лишь на всякий случай — вдруг старуха окажется права и даст совет, который когда-нибудь пригодится.

Юность беззаботна, Жаннет не хотелось верить в опасность, от которой предостерегала бабка Мартинэ. Представлялось – преувеличивает старушка, у нее молоко убежало, она теперь на чужую воду дует.

— Во-первых, не давай себя убить по собственному желанию…

— Как это так? – Словесного оборота Жаннет не поняла.

— Это когда тебе будут незаметно, но настойчиво предлагать покончить счеты с жизнью. Ну, застрелиться или повеситься. А скорее всего – спрыгнуть с башни. Они тут мастера девушек в безвыходное положение загонять, то есть заставлять с высоты прыгать… Особенно Франческо. Но ты его не бойся. Он хоть и колдун, да самозванный. Силы колдовской не имеет, до тех пор, пока не испугаешься. Тогда он над твоей душой власть возьмет.

— Кроме него — кого еще стоит опасаться? – спросила девушка — теперь более заинтересованно.

Не хотелось быть неблагодарной: старушка для ее же блага старается, время теряет. Может, лучше лежала бы сейчас в теплой спальне на перине, по телевизору мыльную оперу смотрела вполглаза, дремала бы потихоньку. Или с внуками позанималась, в кубики поиграла. Хотя нет, насчет внуков ошиблась. Кажется, она сказала, что бессемейная, бездетная, безработная…

— Опасайся каждого, кого увидишь, — расплывчато пояснила бабка. И продолжила строгим тоном: — Во-вторых, не позволяй обойти себя со спины, чтобы не напали незаметно. В-третьих, не ешь, что попало…

— Минуточку, здесь желательно поподробнее. Что именно предлагается в меню, от чего вы советуете отказаться, кроме волчьих ягод?

— Здесь как раз ничего сложного нет, на месте разберешься. Отказывайся от всего, что на вид и запах не понравится, не ошибешься. В-четвертых, не вступай ни в какие круги, в том числе горящие, меловые, очерченные тенями, камнями, водой, воском, маслом, песком, зерном, мукой и прочими продуктами, даже если будут казаться безобидными на первый взгляд. Вступишь – не вернешься обратно, поняла?

— Поняла. Спасибо, – сказала Жаннет.

Второй раз за вечер она была благодарна мадам Мартинэ. Впервые — когда та прогнала наглого Прелати, и сейчас — когда поделилась местными правилами поведения. Полезными рекомендациями никогда не следует пренебрегать, тем более в незнакомом месте. Для лучшего запоминания, мысленно их повторила, коротко — будто записывала в конспект. Одновременно оценила сложность исполнения.

Не прыгать с высоты – легко, она же не помышляет о самоубийстве. Не поворачиваться спиной — элементарно, в мире животных это само собой разумеющееся правило. Не принимать предлагаемую пищу – можно выдержать пару дней, зависит от длительности ее здешнего пребывания. Не вступать в круги – тоже известная ловушка, особенно тем, кто увлекается мистической литературой и хорор-фильмами.

– Скажите, почему вы мне помогаете? – полюбопытствовала Жаннет.

— Из женской солидарности.

О существовании таковой Жаннет не слыхала. О женской ревности, зависти или борьбе – да, но те были с негативным подтекстом. Тут что-то другое скрывается. Даже подозрительно, смахивает на подвох. Великовозрастная, полуразвалившаяся, деревенская колдунья выражает солидарность с молодой, высоко-образованной парижанкой Жаннет, которую видит впервые в жизни…

— Только не думай, что о тебе сильно забочусь, — сказала женщина и, отвернувшись, устремила немигающий взгляд в огонь камина.

Странное заявление. Все, что она делала до сих пор, Жаннет воспринимала именно как заботу о себе. Бабка сама только что заявила, что поступала из мифической «женской солидарности». Значит, вот она, ее первая ложь, о которой сама предупреждала. Будем надеяться, что безобидная. Иначе какой смысл…

11.

Долго, минуты две старуха стояла неподвижно, подобно тысячелетнему египетскому Сфинксу, задумчиво и не щурясь глядящему на восходящее солнце. Потом сморгнула, вздохнула, помедлила еще раз, взвешивая — стоит ли откровенничать.

Видимо, решила, что стоит. Повернула голову к Жаннет.

Выражение ее лица поразило девушку. Взгляд безжизненных глаз Мартинэ приобрел человеческое выражение: безграничной тоски, долготерпимой боли. Это выражение не встречается у современных людей, привыкших носить бесчувственные маски. Оно было знакомо Жаннет по картинам в Лувре. На которых лучшие ходожники прошлого преувеличенно-реалистично изображали страдания святых мучеников.

Но где старуха-то его подсмотрела? Главный французский, да без преувеличения – мировой музей она не посещала: ее колдовской зарплаты не хватило бы не входной билет. От себя придумать тоже не смогла бы: святостью Мартинэ при жизни не отличалась, тем более склонностью к мученичеству. По земной логике возникает вопрос: откуда взялось на лице безмерное страдание? Опять вступила в силу местная нелогичность?

Как ни странно, бабка предоставила удовлетворительное объяснение.

– Дело в следующем, Жанна, — признесла она глубоким, трагическим голосом и даже, вроде, стала меньше шепелявить. — Нами всеми движет эгоизм. В свое время я… Перрина… короче, лежит на сердце камень грехов, не отпускает душу на волю. И не только у меня. Потому сидим здесь, варимся в собственном ядовитом соку… Надоело. Чувствую, пришло время. Пора делать Богоугодные дела. Тлеет надежда. Может, за помощь невинному человеку и нас Наверху заметят. Простят, пустят, наконец, на небеса… Ты вот что. Ты вообще знаешь, зачем здесь?

— Нет, а зачем?

— Скоро узнаешь, — пообещала бабка и замолчала.

Странно опять. Вроде она собралась что-то важное сказать, а теперь передумала? Жаннет вопросительно посмотрела в зеркало, будто в ожидая ответа.

12.

Зеркало в ответ промолчало. Может, ждало от Жаннет просьбы-присказки: «свет мой, зеркальце, скажи»? Да девушка не догадалась озвучить поговорку. Две благородные дамы, будто на картине, были по-прежнему изображены на его поверхности. Которая у бабки не вызывала доверия, а у Жаннет вызывала наполовину.

Пауза в разговоре позволила ей еще раз на себя зазеркальную полюбоваться. Окончательно и навсегда она поверила, что выглядит именно так, как отражается. Роковой красавицей, из-за которой каждый мужчина, имеющий пистолет, посчитает за счастье застрелиться.

Бабкино же отражение девушка по-прежнему считала сильно искаженным в сторону приукраса. Если бы отбросила деликатность, сказала бы прямо: зеркало произвело подлог. Наверное, по знакомству польстило мадам Мартинэ, ведь она в замке свой человек.

Впрочем, Жаннет нашла в том выгоды и для себя. Приятнее общаться с миловидным образом в зеркале, чем с отталкивающим в жизни. Вдобавок получила другое удобство: созерцание красивой дамы повлияло на обоняние. Хотя старуха стояла близко, ее дурной дух больше не ощущался.

Беседа прервалась на самом интересном месте и непонятно почему. Обе знали, что разговор далеко не закончен. Обеих распирало изнутри: Жаннет полнилась вопросами, Мартинэ – ответами на них. Однако, диалог временно застопорился: то ли не знали, с чего начать, то ли каждая ждала от собеседницы первого шага.

Наконец, как наиболее заинтересованная сторона, Жаннет очнулась и, вернув реалистичность мышления, спросила у старухинового визави:

— Где я? Для чего тут оказалась? По чьей воле? Как выбраться отсюда?

— Не спеши, — ответила дама профессионально поставленным голосом и без шепелявства. – Давай по порядку. Сначала немного истории, чтобы знала, с кем имеешь дело. Ты в крепости Тиффож, как сказал тот мерзавец Прелати…

— Почему мерзавец? – тут же встряла Жаннет со своим неограниченным любопытством, которое не стеснялась выражать. – Я уже заметила, что у вас с ним натянутые отношения…

— Натянутые – мягко сказано. Я его ненавижу. Франческо – безжалостный, беспощадный, неисправимый негодяй! Он меня изнасиловал в свое время, особо изощренным способом, сразу во все возможные места. Как тебе такая наглость? Не спросил согласия, не сделал скидку на мою девственность и неопытность. Даже букетик цветов или кулек конфет сначала не подарил. Проклятый итальянский бандито! Повторяю, Жанна, его опасайся вдвойне. Настоящий сексуальный гангстер. Мафиозно-беззаконные привычки сидят у них, окаянных спагетти-пожирателей, в крови.

Благородная дама в зеркале поднесла к сухим глазам кружевной платок, делая вид, что промокает слезы. Настоящая бабка тем временем прочистила горло хриплым «кррге-кррге», вытерла пальцами уголки губ от возмущенной пены и продолжила рассказ. Причем, Жаннет заметила особенность: если смотрела на старуху – слышала корявую речь, если на даму – слышала безупречную.

— Я тогда не знала, что Прелати — известный в Европе авантюрист и соблазнитель. Поверила его обманным словам. А зря. Воспользовался он доверчивостью юной девушки в низких интересах. И потом не раз удовлетворял свою ненасытную похоть. Ну-у… если честно сказать… я несильно сопротивлялась. Он жутко красивый в молодости был, высокий, кудрявый. Сексуальный — просто итальянское животное, — призналась Мартинэ.

В голосе слышалось восхищение.

— Размерами – настоящий половой гигант, — откровенничало отражение одновременно с прототипом. — Когда я с ним… когда он на мне… В-общем, любила я его. Хоть и знала, что негодяй, отказать сил не было. Вот до какой степени умел женщинами манипулировать! Жениться обещал. Я, дура, верила… Лучшие годы с ним потеряла.

Дама в зеркале нахмурила брови, собираясь опять сухо заплакать. Передумала. Вперившись в Жаннет, обвела взглядом с головы до ног. Улыбнулась благосклонно.

– Я раньше красавица была, вот как ты… А теперь он на меня даже косого взгляда не бросит, — обидчиво произнесла она и стрельнула глазами в сторону закрытой двери. — Ну, мы отклонились.

Она помолчала, давая себе время вернуться из сладкого прошлого в горькое настоящее. Затем состроила строгое лицо и торжественно объявила:

— Жанна, ты находишься в лапах Синей Бороды.

— Того самого? – механически спросила девушка, еще не зная — радоваться ей или начинать бояться.

— Да, того самого. Которого представили мучителем детей и героем кровавых сказок. Только не верь тому, что приписали нашему барону. Деяния его переврали, преступления преувеличили, в слухи добавили ужаса и раздули до невероятности.

Прямо-таки до смешного. Интеллектуальный человек в те россказни ни за что бы не поверил. Но где вы видели интеллектуалов в средние века? Когда даже просвещенные умы полагали, что солнце вращается вокруг земли. Другие идеи считались отклонением от догмы и преследовались инквизицией. Кстати, что думают ваши ученые насчет возникновения жизни на земле?

— Они склоняются к теории случайности, — ляпнула Жаннет первое, что пришло в голову, не зная – почему.

— Опять неправильно! – торжествующе воскликнула дама-отражение и чуть не подпрыгнула от удовольствия. – Неужели и сейчас не найти логично думающих людей, знающих как работают законы природы?

Кто бы рассуждал о логичности!

— Вы отвлеклись, — напомнила Жаннет. Она не собиралась вступать в научные дискуссии с необразованной средневековой колдуньей на тему, в которой сама была несильна. А колдунья – тем более. Верней – еще менее.

— Так вот, вернемся к нашему барону… – проговорила старуха Мартинэ в своей облагороженной ипостаси, но прежде решила уточнить один вопрос: — Ты не впечатлительная?

— Когда как. А что?

— Тебе про ужасы рассказывать в деталях или сухими фактами?

— Лучше фактами, но образно. Для ясности картины.

— Тогда буду реалистично. Единственное, что в легенде соответствует действительности, это буквально — синяя борода. Вернее подбородок. Барона де Лаваля друзья иногда в шутку звали «синяя борода». Волосы у него черным-черные, потому подбородок отливал синевой, даже если бритый.

— Правда, что ваш хозяин был психически нездоров?

— Правда. Но это он потом спятил, по неизвестным причинам. Ты не бойся. В данный момент он находится в том периоде, когда болезнь уже зародилась, но еще не проявилась. Тебе повезло, что в сказках говорится неправда. Он не жен убивал. И не женился бесконечно. На самом деле барон имел одну-единственную жену — Катрин, которую хоть и не любил, но физически не мучил, в смысле пыток.

— А она его любила?

— Об этом история умалчивает, как говорят бестолковые ученые, которые о простых вещах не могут догадаться. Конечно, она его любила. Поначалу. Потом только терпела и мучилась. С женщинами в наше время не церемонились. Он женился на ней только из-за расширения владений. Увез пятнадцатилетнюю без разрешения, поставил родителей и Папу перед фактом. Вполне в духе нашего решительного господина.

— Бедная, хоть и богатая… – Жаннет не преминула пожалеть девушку, жившую сотни лет назад. Наверняка тоже из женской солидарности.

— Ничего, лучше быть несчастной и богатой, как она, чем несчастной, небогатой и незамужней, как я, – агрессивно возразила Мартинэ. – Катрин жалеть глупо, она ни в чем недостатка не знала. После смерти мужа ровно через год снова замуж вышла. На сей раз удачнее.

В тоне бабки звучала вражда, в глазах отражалась зависть.

13.

Жаннет не обратила внимания.

— А дальше?

— Сумасшествие барона началось после возвращения со Столетней войны. От безделья он затосковал. Что по-человечески понятно.

— Разве другие войны кончились? – наивно спросила Жаннет. – Не мог он где-нибудь в другом месте найти себе приложение в качестве защитника отечества?

— Не мог. И не хотел, — со знанием ситуации поведала дама из зеркала. – Он вернулся разбитым ментально человеком.

— От чего же? Французы, вроде, победили в Столетней войне?

— Барон лишился здоровья рассудка не из-за результатов сражений, а по личным обстоятельствам. Точную причину узнаешь потом, Жанна, из его собственных уст. Кстати, ты сыграла не последнюю роль в его истории. Но об этом тоже потом. Сейчас представь его подавленное состояние, когда резко развернул судьбу. Вот тебе тоже нелегко было привыкать, когда сюда переселилась.

— Ой, правда. Мысли истерические сразу полезли…

— Нашему хозяину труднее пришлось. Представь разницу между взбудораженной, ежечасно меняющейся обстановкой в военном походе и неторопливой, ленивой жизнью в замке. На поле боя — напряжение сил и эмоций: трупы людей, лошадей, крики победителей, стенания побежденных. В Тиффоже – как в стоячем болоте: невозмутимость, неспешность, монотонность, одиночество и забытье. Там – возбуждение, энергия, кипение жизни. Здесь – вечный покой и мертвая тишина, от которой свихнуться головой можно.

— Согласна. Для молодого, деятельного человека не подходит. Что-то мне подсказывает — уединившись в крепости, ваш господин захотел от себя убежать… – осторожно предположила девушка

— Возможно. Но эксперимент над собой не пошел ему пользу. Слишком резкая смена бытия. От жизни, полной борьбы, опасностей, испытаний и угроз перейти в прямую ее противоположность. Отдалиться от друзей, с которыми делил победы и лишения. Забыть оглушающие звуки труб, зовущих в бой. Отказаться от того, что составляло смысл жизни – ежеминутного риска, заставлявшего возбужденно бурлить кровь. Резко и без подготовки — превратиться в затворника. Поселиться в глухой, мирно дремлющей деревне, хоть и живописной, но до смерти скучной. Вот наш хозяин с ума и свихнулся. В том была его ошибка.

— В чем? Что с ума сошел?

— Да. И не только. Тихим помешательством он не ограничился. В мирном бытие не зватало того, к чему привык на войне: крови, стонов, боли. В серость однообразия захотел вернуть звуки и зрелища, которые раньше придавали жизни цвет, запах, остроту. Занялся он кровавыми злодеяниями не сразу. Поначалу поддался мании величия. Возомнил себя королем в собственных владениях, начал создавать соответствующий антураж.

Барон набрал отряд телохранителей из рыцарей — молодых, приятной наружности юношей. Вместе ездили на охоту, проводили время в турнирах и развлечениях, все как положено господам. А ночами занимались э-э-э…ну, всякими гадостями… друг с другом… Короче,тем, что не положено даже высокородным дворянам. Существование чего отрицается церковью. Мне вот даже произнести прямым текстом противно.

— Чем это, гомосексуальными отношениями, что ли? – невозмутимо спросила девушка. – Сейчас это нормально.

— А в то время – нет.

— Ну, люди отсталые были…

— А вы слишком продвинутые! – негодующе упрекнула Мартинэ. – Если бы барон только этим извращением ограничился… От скуки захотелось душещипательных ощущений. Того, по чему скучал со времен боевых действий: убийств, мучений и расчленений. Тут ему под руку подвернулся старый аферист Франческо Прелати. То есть, это он сейчас старый, а тогда был молодой, красивый, как дьявол… Ах… Ну вот, я опять на личное отвлеклась.

Прелати, хоть и молодой был, а похитрее сотни китайских мудрецов. Знал, где деньги заработать, не прикладывая усилий. Чутко угадал желания хозяина. Предложил ему тему нового сумасшествия – поиск философского камня и добычу золота из других элементов. Алхимия называется.

— Алхимия – лженаука. Об этом сейчас каждый первоклассник знает.

— Тогда не знал никто. Так вот, де Лаваль загорелся лженаучно обогатиться. Потому что роскошный стиль его жизни всего за пару лет привел к разорению и потере большей части владений. Срочно требовалось финансовое вливание, чтобы окончательно не разориться. Казалось: без сверхъестественного вмешательства его не заполучить. А чтобы заручиться поддержкой сатаны, нужно сделать – что?

— Продать душу, конечно. Это каждому дошкольнику известно, которому на ночь сказки рассказывают.

— Совершенно верно. Что он и совершил – заключил контракт с самим врагом человеческим. Прелати выступал посредником. Свел нашего господина с дьяволом по имени Алибарон. Тот обещал всяческую поддержку, но потребовал приносить ему человеческие жертвы. Попутно барон удовлетворял собственные извращенные привычки, которыми от нечего делать обзавелся в деревенской тишине. Имеется ввиду секс с малолетними мальчиками.

И не только. В тот момент у хозяина Тиффожа стали проявляться первые признаки умопомешательства. Вспомнились ожесточенные битвы с англичанами, собственное наслаждение от созерцания трупов. Барон начал испытывать жажду крови. Удовлетворял ее, убивая детей, которых поставляли ему подручные. В их числе, к сожалению, оказалась и я… Но меня заставили! – выкрикнула благородная дама одновременно со старухой так громко, что Жаннет вздрогнула.

Создалось впечатление — таким способом Мартинэ хотела оправдаться: чем громче слова, тем они правдоподобнее.

— Да вы не расстраивайтесь, — пробормотала девушка. – Я верю, верю.

Протянув руку к зеркалу, она собралась было дружески утешить даму, погладив по плечу, но та отшатнулась.

Не хочет – не надо. Жаннет передумала утешать: сама справится, не маленькая.

14.

— Меня Франческо заставил помогать, — уже тише продолжили откровенничать в уинсон дама с бабкой. – Пригрозил. Что бросит навечно. Я поверила. Потому что любила… Старалась не думать о том, как они обходились с детьми. Годы спустя узнала. Барон убивал извращенным методом: подвешивал за ноги и надрезал шейную артерию. Обрекал несчастных ангелочков на медленную, мучительную смерть. Когда его потом арестовали, признавался, что испытывал особенное сексуальное возбуждение, наблюдая предсмертные судороги. В тот момент он погружал свой ненасытный орган в распоротый живот жертвы для острейшего оргазма…

— Ну, хватит! – крикнула Жаннет, заставив в свою очередь вздрогнуть старуху. Вместе с ней дрогнуло отражение, которое отпрянуло в зеркале и недоуменно уставилось на девушку. – Такие подробности имеют порнографический характер, и никому здесь неинтересны. Сейчас государство не заглядывает в спальни граждан. Каким образом заниматься сексом – личное дело каждого. И потом. Ваши утверждения выглядят крайне спорно. В ваши времена люди были необразованные, падкие на сплетни — особенно душещипательные и неправдоподобные. Я половине вашего рассказа не верю. Вот вопрос: а судьи кто были? Только честно.

— Если честно: враги, завистники и должники барона. Во главе с епископом Нантским. Который задумал его земли присвоить, бесплатно — как конфискованные у злостного еретика.

— Теперь понятно, откуда у поклепов ноги растут, — проговорила Жаннет решительно, с выражением «что и требовалось доказать».

К повествованию Мартинэ она отнеслась критически — следуя ее же совету «не верить». Захотелось вступиться за хозяина замка. Ощущала к нему симпатию — потому что был однофамильцем и кумиром ее любимого Жюля. Которому доверяла больше чем бабке – носительнице и создательнице наветов.

— Все легенды, порочащие доброе имя «де Лаваль» основаны на инсинуациях и отсутствии доказательств, а также лжесвидетельствах – по-юридически – оговорах, — продолжила девушка, изображая профессора истории сразу трех наук: средневекового судопроизводства, карающей инквизиции и возникновения слухов.

Жаннет вошла в роль выступающего с трибуны. Почувствовала приступ вдохновения. Желание встать на защиту кого-нибудь несправедливо обвиненного. Например — афро-француза, попавшего под суд за поджог соседского авто, который его темным цветом не устроил. А негр не виноват, что к черным машинам у него историческая ненависть по политическим мотивам! Черный – цвет дискриминации, не изжитой в Европе до сих пор. Он напоминает о колонизации, приведшей к рабовладению, и породившей теорию расового неравенства. Черный – против черных, исключить его из радуги!

При воспоминании об угнетенных, разум Жаннет закипел возмущением. С загоревшися стремлением к справедливости, она продолжила пламенную речь:

— Процесс над бароном не может признаться правомерным. Сплошная фабрикация и фальсификация. Знаем, каким путем церковники добывали показания – пыточным. Заплечных дел мастера! Еще называли себя слугами Господа. Не брезговали человека покалечить на всю жизнь. Я бы тоже боли не выдержала, рассказала, чего не знала. После их средневековых издевательств типа «колесование-четвертование» признаешься в чем угодно. Что на луну летал без космического аппарата…

Тут зазеркальная дама вытаращила удивленно глаза. Сделала непонимающее лицо, приложила ладонь к уху, наклонилась к Жаннет, якобы – не поняла, потому что не расслышала. Переспросила:

— Какого аппарата?

— Слухового! – брякнула Жаннет грубо — не из попытки обидеть, а лишь отбить желание к дальнейшим вопросам.

На которые нет смысла отвечать — из сочувствия ко взрослой женщине с понятиями на уровне ребенка. Ну что, начать ее просвещать о космических достижениях человечества за последние пятьдесят лет? Про Луноход, Кьюриосити, Хабл? Да у нее от одних названий ум за разум заедет! А когда узнает, что марсиане незримо участвовали в строительстве Культурного центра Помпиду, окончательно свихнется.

Начнет чудить на пару с хозяином, кто кого в сумасшествиях переловчит. Потом от стыда краснеть будет. Знаем, как сходят с ума дамы в возрасте: молодых любовников заводят, начинают экспериментировать в сексуальной области… Нет, поздно бабке начинать. Пусть уж остается в блаженном неведении — про современные достижения и научные заблуждения, о которых Жаннет случайно прочитала как раз накануне.

Некоторые запомнила, потому что достойны международной премии за глупость. Расставим их по уровню бесполезности и чтобы облегчить задачу Шнобелевскому комитету.

На третьем — открытие исследователей скальных пещер в Перу: оказывается млекопитающие отряда рукокрылых, в частности — летучие мыши, занимаются минетом, чтобы продлить половой акт.

На втором – открытие из медицины: придуман метод сбора китовых соплей, лечащих рак, при помощи вертолета с дистанционным управлением.

На первом – та-да-а-а! — открытие австралийских фермеров: найден способ выделять ванильную эссенцию из коровьего навоза, чтобы использовать в свадебных тортах.

Достижения, конечно, впечатляющие, но зачем засорять ими разговор? Который вступил в самую интригующую фазу.

— Очень подозреваю, — сказала Жаннет, — что инквизиторы имели целью не только обвинить барона де Лаваля. Была у них другая подоплека… Возникает вопрос: для чего судьи в мельчайших подробностях описывали сексуальные манипуляции, якобы совершенные бароном? К чему грязные детали выносить на всеобщее обозрение и слух?

Напрашивается ответ: они сами испытывали удовольствие! Сексуальное. Прямым текстом сказать — половое возбуждение. Дважды. Первый раз — в процессе написания. Второй – когда зачитывали обвинение в суде. Иначе к чему такая скрупулезность? – строго вопросила Жаннет и посмотрела по-прокурорски строго сначала на отраженную бабку, потом на настоящую. Обе сделали круглые глаза и пожали плечами, мол, не имеем понятия знать.

— По-моему, я не ошибаюсь. Нет, точно не ошибаюсь, — уверенно заявила девушка, намереваясь продолжить доклад.

Она была в ударе. Тему средневековых пыток в частности и проблему инквизиции вообще они совсем недавно расширенно обсуждали с Жюлем. Пришли к выводу, который Жаннет сейчас собралась предствить обществу в лице престарелой колдуньи и ее зеркального визави.

— Я как-то реферат писала на тему «Институциональное обеспечение развития сенсорного брендинга в условиях зарождающегося средневекового кластера»…

При этих словах бабка Мартинэ повернула голову к собеседнице и посмотрела с тремя выражениями в глазах одновременно. На каком языке она только что выразилась? Сможет ли перевести сказанное на общечеловеческий? И вообще – не тронулась ли она кратковременно умом?

Жаннет решила на чужие недоумения не отвлекаться. Бабка потом разберется. А не разберется – так тому и быть. У Жаннет зудело высказаться.

— Если начну переводить с моего экономического на ваш тиффожно-крепостной — запутаетесь больше, — все-таки снизошла она до краткого объяснения. — Чтобы собрать материал, покопалась в гугле. Наткнулась на картинки про времена преследования ведьм. Которых чаще всего выбирали из женщин детородного возраста, привлекательных внешне. Прежде, чем приступить к пыткам или допросам, инквизиторы сначала раздевали их догола. Для чего, спрашивается? – опять вопросила Жаннет и тут же ответила:

— Очень просто: чтобы полюбоваться на женское тело. Удовлетворить мужское любопытство, ведь других способов не имели. Церковникам запрещалось заводить семью и вообще вступать в связь. Правило, которое они, впрочем, успешно нарушали.

Трудно их осуждать. Как выяснили современные психологи – половое воздержание практически невозможно. Природу не обманешь, секса хотят все. В том числе верослужители, которые были поголовно – здоровые мужчины, хорошо питавшиеся, не изнуренные физическим трудом.

Что же им оставалось? «Плейбоя» тогда не существовало, порнофильмов тоже. Единственная возможность — при экзекуциях вдоволь насмотреться на голых женщин. От созерцания которых текли сладострастные слюни у измученных воздержанием святых отцов. Тех, которым повезло попасть в привилегированное подразделение борцов с еретизмом и ведьмачеством.

Куда наверняка существовал конкурс, ведь это была работа-мечта. Которая в ведомости замещения церковных должностей называлась примерно так: «член суда святой католической инквизиции, наделенный особыми полномочиями по сбору доказательств вероотступнической, колдовской и еретической деятельности среди населения вверенного района».

Именно при сборе «доказательств», то есть во время пыток женщин-ведьм, борцы получали наибольшее наслаждение от занимаемой должности. Находились любители созерцать и голое мужское тело. Давая волю сексуальной фантазии, они удовлетворяли себя, тайно или явно онанируя…

— Что делая? – опять переспросила Мартинэ. Современная лексика пожилой колдунье была не всегда понятна.

— Ну, руками доводя себя до семяизвержения. Мужчинам это легко. Только посмотрят на фото или прочитают описание – и эрекция. Но мы сейчас не будем в эту проблему углубляться, оставим до следующего семинара.

Жаннет замолчала. Вроде высказалась – должна испытать облегчение. Ан нет! В голове крутилось беспокойство: до того, как беседа свернула в русло жаннетиного монолога, пожилая мадам остановилась на чем-то важном. Стала припоминать…

— Так что вы хотели мне сказать-то?

— Ой, позабыла, заговорила ты меня… – пробормотала бабка.

В задумчивости потерла лоб, посмотрела в потолок, но это не помогло.

— Потеряла я мысль, про что мы говорили. Но ты не расстраивайся, дочь моя. Вижу, разбираешь в науках не хуже меня. Не пропадешь среди нечисти… то есть среди нелюдей… то есть, ну, все равно… Сама понимаешь, кого я имею ввиду.

В коридоре послышались шаги. Отчетливо звучащие, по-хозяйски уверенные – чеканным звоном по камню. Шаги приближались. Жаннет нервно поежилась и замерла. Стало жутковато: не знала, чего от шагов ожидать. Краткое эхо от них — как отсчет последних секунд жизни.

— Барон идет! – воскликнула старуха с благоговейным страхом и заметалась на месте, всплескивая руками. Торопливо оглядела девушку с головы до ног, все ли на месте: цветок, волосы, грудь, платье, шнуровка на корсаже. Одновременно приговаривала:

— Не бойся, Жанна. Я буду тебе помогать. Только не в том обличье, который сейчас видишь.

— А в каком?

Шаги гремели на подходе к спальне. Старуха затараторила скороговоркой:

— Потом сама догадаешься. И помни! Не давай целовать себя в губы, укусят – превратишься в мертвого бессмертного вампира…

Дверь комнаты распахнулась.

В тот момент часы начали отбивать длинную череду ударов. Жаннет оглянулась по сторонам, однако, часов в комнате не нашла. Посмотрела в зеркало, откуда, собственно, и шел бой. Над головой молодой дамы увидела смутно знакомый черный циферблат с золотыми фигурками. Вспомнилось: именно такой висел в трактире «Сердца Жаков». На часах стояло время «двенадцать-двенадцать».

— Двойная полночь, — прошептала бабка Мартинэ суеверно. Торопливо накинула капюшон и протянула когтистый палец к Жаннет. – Время чертовщины. Ничему не удивляйся, ты в стране мертвецов. Запомни напоследок: цветок, что я приколола, из волос никогда не вынимай. Пригодится тебя найти, когда другого выхода не будет…

В проеме двери возник мужской силуэт.

15.

Царственной, неспешной поступью мужчина вошел внутрь. Жаннет по привычке близоруко прищурилась, даже хотела поправить пальцем дужку на переносице, чтобы получше рассмотреть. Вовремя вспомнила про отсутствующие очки, остановила руку на полдороге.

Когда гость вступил в территорию света от камина, девушка ахнула.

Первое впечатление – Жюль. Второе – не может быть. Черты любимого проглядывались в лице вошедшего, но не вязались с его обликом. Прическа – удлиненные, поражающие густотой цвета, черные волосы в небрежном стиле «хиппи». На щеках и подбородке – моднейшая трехдневная щетина, отливающая синевой.

Одежда – в стиле шестисотлетней давности: удлиненный, изящно приталенный камзол, рукава на сборке вверху, сужающиеся к запятью. На плечах сзади – короткий плащ, пришитый к камзолу, брюки заправлены в высокие сапоги с отворотами. Все черное, только по краю воротника-стойки и манжет белая вставка из батиста.

С шеи на грудь символом богатства свисала мощная золотая цепь с круглым медальоном размером с апельсин. Драгоценные камни, вставленные в его тело, сверкали разноцветными искрами, убеждая в собственной состоятельности и неподделке. На поясном ремне слева висели ножны с мечом. Рост мужчины – выше среднего, взгляд орлиный. Повелевающий. Сразу видно: человек высокого полета.

— Поклонись низко барону де Рэ — де Лавалю, герцогу Монморанси, — шепотом приказала бабка, стоявшая сбоку-сзади Жаннет.

Слова она подтвердила легким тычком в спину. Лучше бы показала! Жаннет растерялась. Как кланяться-то правильно: по-крестьянски — в пояс, по-дворянски — наклоном головы или подобострастно — упасть ничком перед великим господином? Не обидеть бы хозяина замка невежеством в средневековом политесе. Кто знает его степень самоощущения? По принципу: чем ниже поклон, тем выше степень, или ему без разницы, но чтобы кланялись по форме?

Пару мгновений Жаннет стояла неподвижно, соображая. Вспомнила – барона отличали королевские замашки. А французские короли, хоть имели безграничное самомнение, рабского унижения типа «падения ниц, носом в пыль» от придворных не требовали. Значит, Жаннет не стоит лбом об пол мараться. Тогда поискать подсказку в современности. Где? Конечно, в кладовой Фабрики грез, которая имеет наглядные киношные примеры на все случаи жизни.

Вспомнила один старый фильм из времен Людовиков, который особенно нравился — про Анжелику. Перед глазами возникла сцена, когда та элегантно присела перед монархом, пригнув голову и устремив взгляд на собственные пышные груди. Камера специально задерживалась на них, чтобы зрители в зале замерли от восторга вместе с королем.

Так вот как надо кланяться! – догадалась Жаннет и низко присела в книксене.

Получилось неловко: ноги под длинной юбкой заплелись, она закачалась, раскинула руки, чтобы не упасть.

К счастью, барон неловкости не заметил. Приблизился все той же летящей походкой, порывисто опустился на одно колено. В почетном поклоне склонил голову, приложил руки к сердцу. Встал.

— Приветствую вас, Жанна, в моем скромном замке! – произнес он высокопарно и поднял руку в знак уважения. – Большая честь для меня — вашего вассала и оруженосца.

От его речи, манеры обращения и вообще ситуации девушка опять растерялась. Не зная, что ответить, стояла истуканом, пока не получила еще один тычок от Мартинэ. Еще раз поклонилась. Теперь получилось изящнее, стильнее — даже самой понравилось. Не зря говорят: терпение и труд рождают совершенство…

Барон тоже сказал «Жанна». Ясно: ее здесь принимают за другую, догадалась Жаннет.

Она не возражала побыть двойником легендарной героини. Наоборот, большая честь. Впрочем, серьезно к тому не отнеслась. Снова почувствовала себя участницей спектакля-импровизации: без названия, сюжета и заранее прописанной развязки. О которой не узнаешь, заглянув на последнюю страницу.

Решила не спрашивать, не встревать в события, дать им развиваться по порядку. Даже захватывающе: поучаствовать в постановке с антуражем из прошлого!

— Для меня огромное удовольствие и почет принимать вас своей гостьей, миледи, — проговорил барон низким, истинно мужским голосом.

Он бесцеремонно окинул девушку взглядом, на секунду задержавшись на цветке в волосах. В глазах мелькнуло что-то трудноопределимое: недовольство? недоумение? Бабка напряглась: задержала воздух в легких, крепче сцепила пальцы на животе. Жаннет не заметила причин насторожиться.

Барон восхищенно улыбнулся, значит, остался доволен. Старуха неслышно выдохнула.

— Пойдемте сейчас в столовую, — предложил де Рэ, подавая девушке руку. — Познакомлю вас с другими гостями. Надеюсь, они вам понравятся.

«А если не понравятся?» – хотела по привычке полюбопытствовать Жаннет, но из вежливости воздержалась.

— Если не понравятся, отрубим им головы, — без улыбки ответил хозяин вслух. Значит – не шутил?

Жаннет приказала себе быть осторожней с мыслями. Взяв барона под локоть, она с удивлением ощутила, что поднялась в воздух.

16.

Владелец замка и его гостья летели узкими коридорами, запутанными наподобие критского Лабиринта. Даже хуже. Не зная плана, здесь сам хозяин древнегреческой путаницы полубык Минотавр заплутал бы. Через пару дней он сошел бы с ума от невозможности выбраться на свет Божий и заплакал от отчаяния, упершись рогом во входные ворота.

В отличие от мифического героя, де Лаваль чувствовал себя как дома в беспорядочности крепостной архитектуры. Немудрено: он не первый век здесь по воздуху прохаживался, с закрытыми глазами нашел бы выход из коридорных хитросплетений. Которые предназначены для введения в заблуждение внешних врагов и внутренних шпионов.

У Жаннет же чувство ориентации отсутствовало напрочь. Она легко терялась в логично спланированном городе — что говорить про хаотичный Тиффож. Если бы предложили повторить тот же путь одной, она не произвела бы правильно и двух поворотов. Еще потому, что проходы были едва освещены примитивными факелами и не имели плакатов с полезной информацией. Или простейших указателей в виде стрелок — куда лететь, если заблудился.

Почему бы не поставить стандартные дорожные стенды с надписями белым по голубому? Например, столовая: спуск на второй этаж подвала, то есть минус два – на кнопках лифта, прямо по коридору, пятая дверь после шестой колонны. Или спальня: взлететь на второй этаж, миновать коридор, найти лестницу за углом, через пять ступенек налево – дубовая дверь. Стучать три раза по-условному: два коротко, один длинно.

Крепко держась за хозяина, любопытно глазевшая по сторонам Жаннет заметила: здание находилось, мягко говоря, в запущенном состоянии. Точнее — в крайнем упадке. На стенах следы неухоженности: тут и там грязные разводы, присосавшаяся к камням плесень, неизвестной природы слизь. Заметны разрушения: трещины, щербины, вмятины и дыры. Видно, крепости пришлось выдержать не одну вражескую атаку — с примением тяжелой артиллерии в виде пушек. Интересно, что подразумевается под легкой артиллерией? Рогатки?

Лестницы выглядели особо неблагонадежно — по ним лучше ходить, не наступая. Поросшие гладким, ненадежным мхом ступеньки не вызывали доверия: встанешь – соскользнешь. Прутья перил торчали в стороны и выглядели агрессивно: зацепишься – разорвут в клочья.

Упадок понятен, если учесть впечатляющий возраст постройки — тысяча лет. Последние пятьсот – без ухода или ремонта, даже косметического. Конечно, раньше строили на совесть и на века, не то, что сейчас. Но без человеческой заботы даже сооружения, созданные удивлять вечность, быстро ветшают. Будто сознавая собственную ненужность и тоскуя от неприкаянности.

Однако, назвать замок полнейшей развалюхой было бы несправедливо. Помнится из рассказа Жюля — нижние уровни сохранились прилично. Жаннет присмотрелась. Правда.

Она больше не оглядывалась испуганно по сторонам, не пыталась запомнить дорогу. Доверилась барону, который вел ее твердой рукой. Он ни на секунду не засомневался в выбранном маршруте, не затормозил на развилке, не уперся в тупик. Уверенно увлекал спутницу за собой, не давая отсутствию фонарей и указателей сбить себя с пути.

Пара удачно миновала бессчетное количество зигзагообразных коридоров и вступила в зал. Который представлял одновременно столовую и гостиную. Ущемленность в простанстве объяснялась просто: пришедшие у упадок верхние этажи не позволяли жить на широкую ногу в смысле: для каждого предназначения – отдельная комната. Пришлось уплотняться.

Первое, что бросилось в глаза, был протертый ногами – или проетый грызунами? ковер на каменном полу. Второе — внушительный камин справа: ростом с человека, шириной с два человека, в котором горели аккуратно расколотые дрова с белой кожурой. Береза, догадалась Жаннет и тут же ощутила ее запах — кисловато-острый, невозможный спутать с другим деревом. В ее деревне топить белоствольными поленьями считалось аристократизмом.

Несмотря на камин в качестве батареи и березу в качестве освежителя воздуха, в зале пахло сырым подземельем. Или обогреваемым картофельным подвалом. Запах вековой плесени и человеческого неприсутствия вытравить невозможно. Ну, если только пройтись антитараканной дезинфекцией?

Насчет мебели было пустовато. Интерьер в стиле «минимализм», выражаясь по-современному. По-старинному «неприхотливая спартанская обстановка».

Присутствовало только самое необходимое. У противоположной от входа стены, за территорией ковра, стоял стол размером человек на двадцать, если посадить рядом, локоть к локтю. Но господа же так не сидят. Не-ет, благородные люди не привыкли тесниться. Любят иметь по бокам не локти соседа, а свободу движения, особенно во время обеда.

Что доказывало небольшое количество посадочных мест – семь, судя по числу стульев с высокими спинками: три с одного бока, три с другого, один с торца. Скатерть отсутствовала, потом Жаннет узнает – почему. На столе стояла какая-то металлическая чаша и три трехсвечовых подсвечника, горевшие на полную мощность. Украшающих деталей не имелось: ни цветов в вазах, ни миниатюрных фонтанчиков, ни фарфоровых фигурок ангелов. Хрустальной люстры типа «каскад» тоже — по причине отсутствия системы электрического снабжения.

На стенах древнее оружие: алебарды, копья, шпаги, повешенные симметрично. Перед камином — три кресла полукругом. В креслах — трое мужчин о чем-то оживленно разговаривали, посмеиваясь, иногда громко хохоча.

Жаннет отметила: фигуры людей, выглядели очень натурально. Но все-таки отличались — легкой прозрачностью, нечеткостью изображения, что становилось заметно, когда проходили мимо огня. Очертания слегка размывались, будто фигуры были сделаны из раскрашенной под человека сосульки.

Насчет собственного тела девушка не сомневалась. Она ощущала себя живой, теплой и непрозрачной. Но… не совсем полноценным человеком. Что-то тот мошенник с бакенбардами с ней все-таки сотворил.

В-главных: двигалась легко, будто закон земного притяжения в отношении Жаннет ослабил действие. Хорошо не до состояния невесомости, а то начала бы кувыркаться, подобно обитателю околоземной исследовательской станции — звездонавту. Встала бы кверху ногами в самый неподходящий момент – во время представления другим гостям. Вот бы они посмеялись.

В-следующих: пролетая неотапливаемыми крепостными коридорами, Жаннет не замерзала от холода, хотя имела на себе лишь платье с коротким рукавом-фонариком.

Странно: она не боялась находится в обществе потусторонних существ, принимала их за обычных людей, не удивлялась, не задавалась вопросами.

Дополнительно: некоторые вещи, которые в прежней жизни отнесла бы к нелогичным, сейчас не достигали ее сознания, не напрягали — полностью в соответствии с планом колдуна.

Который присутствовал — у входной двери. С неподвижностью статуи замер Франческо Прелати в позе услужливого лакея с полотенцем через предплечье. Поодаль от него стояли две дамы, занимаясь очень женским делом, о котором догадался бы каждый, услышав только интонацию — сплетнями. С недовольными гримасами и несдержанными жестами они громче положенного по этикету жаловались друг другу.

— Представляешь, эти бездельницы-крестьянки совсем от рук отбились, невозможно стало управлять, — возмущенно говорила одна: высокая, худощавая, с возрастными следами на лице. Ее можно было бы назвать красивой, но портили впечатление узкие губы и жесть в глазах.

Еще высокомерность. Она выглядела если не королевой, то ее младшей сестрой или доверенной фрейлиной для особых поручений. Гордая голова, задранный подбородок, взгляд сверху вниз на любого собеседника, даже того, кто выше ростом.

Легко было догадаться, как она достигала гордяческого эффекта: надо закидывать голову назад и смотреть, пренебрежительно прищурившись. После недолгой тренировки получилось бы и у Жаннет. Только не требовалось: она не имела намерения выставлять превосходство. За это ненавидят в любом социуме и могут подстроить свинью.

Очень возможно — дама настолько эгоцентрична, что плевала на мнение других о себе. Могла себе позволить, если судить по богато отделанному драгоценностями платью из восточной парчи, переливающейся оттенками синего и зеленого.

Ее высокий статус и право на высокомерие подчеркивало красовавшееся на шее жемчужное ожерелье, плотными рядами лежавшее вокруг шеи. Безусловно натуральное. Кто посмеет сомневаться – того испепелит взглядом! Жаннет и не собиралась, состроила равнодушно-пренебрежительную гримасу. Она имела предубеждение против дам, носящих жемчуг: у них амбиций больше, чем жемчужинок на нитке.

Картину завершала тщательно уложенная прическа – в стиле римских императриц: с кудряшками вокруг лба и локонами от затылка по плечам. Прическа идеальностью очень смахивала на парик, но издалека Жаннет не разобралась.

Дама увлеченно продолжала:

– Я говорю горничной: подай мне кровь в бокале из лучшего богемского хрусталя. А она, негодница, подает в рюмке из мозеровского! Я сразу подделку отличила, мозеровский совсем по-другому о зубы стучит. Она думала, я старая, отупевшая, не догадаюсь. Вот что возмущает – их недалекость! И нецелеустремленность. Нежелание учиться, разбираться в простых вещах. Не понимают, что находятся рядом с высокообразованной, интеллектуально выдающейся госпожой.

— И что ты с ней особо-жестоко-изощренного сделала? –заинтересованно спросила другая дама — молодая, миловидная, с длинной русой косой.

Одета она была по старо-славянски: в серовато-белую, льняную рубаху, от которой виднелись только свободно висящие рукава и воротничок под шею. В качестве платья – туго сидевший на груди, книзу широко-расклешенный, ярко-красный сарафан. Внизу по подолу и вертикальной полосой по центру он был отделан желтыми, угловатыми орнаментами. Фольклорный стиль – механически отметилось у Жаннет.

Насчет украшений было скромно. На шее рябиновые бусы в три ряда, похожие на кровавые пятна по рубахе. На голове полукруглый кокошник, тоже красный с орнаментами — подстать сарафану. Сложив руки под грудью – что за простонародная поза в обществе! — она подчернуто почтительно внимала собеседнице.

— Хорошенько проучила, — довольно ответила гордячка противно-высоким голосом. — На всю жизнь запомнит. Впрочем, уже запомнила, потому что с жизнью рассталась.

— Ну, ты ее сначала попытала?

— Конечно! Сразу в «железную деву» заперла. Она оттуда живой не вышла.

— Что за «дева»? – живо спросила барышня-славянка. — Я ни о чем подобном не слыхала.

— «Железная дева» – новое слово в европейской пыточной технике. Это знаешь, такая железная фигура в форме тела, внутри полая. Типа стоячего гроба с крышкой на шарнирах. Крышка открывается, туда человека вставляют и опять закрывают на замок. Снаружи «дева» утыкана шипами, остриями направленными внутрь. Человек там стоит плотно, пошевелиться или уклониться не может, а в него по одному шипы вбивают. Смерть наступает медленно и особо мучительно от боли и истечения крови…

— …чего они, негодяи непослушные, самовольные и заслуживают! – с радостным энтузиазмом закончила молодая дама, подтвердив слова энергичным взмахом руки. – Ох, раззадорила ты своими рассказами. Хочу тоже такую «деву» приобрести. Для моих бездельников в Троицком. Разболтались, лентяи неповоротливые, трудиться совсем не хотят. А я им такую машинку покажу, сразу присмиреют. Слушай, Эржбета, ты мне потом ее чертеж нарисуй…

— Конечно, как не помочь хорошему человеку! — сказала старшая по возрасту с совершенным равнодушием в голосе. Заметив Жиля с Жаннет, кивнула подруге. – Барон прибыл с очередной…

Не дослушав, девушка в сарафане оглянулась. Моментально позабыв про собеседницу, бросилась к де Лавалю.

17.

Подбежав, она остановилась так резко и близко, что сарафан, продолживший движение по инерции, махнул подолом по его ногам. Жаннет нашла это по-деревенски невоспитанным. Молодая дама тем временем легко согнулась вдвое, отвешивая поклон в пояс. Так же легко, пружинисто поднялась.

Наблюдая за ней, Прелати подумал: счастливая, еще не страдает радикулитом. Гордячка подумала: вот дура стоеросовая, так и не научилась за столетия нормальный европейский книксен делать.

Русая девушка не обратила внимания на реплики о себе. Сосредоточилась на главном – челобитной высокопоставленному господину.

— Уважаемый барон, Ваше сиятельство, прошу выслушать, — торопливо обратилась она к де Рэ, прижав руки в кулаках к груди и сделав просительную мину. – Обращаюсь за помощью к вам как последней инстанции. Мои крепостные… они совсем от рук отбились, страх потеряли перед хозяевами. Опять на меня жалобу написали в Верховный Дворянский Совет. Кто их только подначивает? Знаю, что сами бы не додумались, кто-то из моих врагов им помогает. Прошу, разберитесь по-честному, накажите дерзких холопов, что против собственной хозяйки партизанят, интригуют…

Барон остановил ее излияния жестом руки.

— Потом разберемся, Дарья Николаевна. Сейчас о другом.

Пока она причитала, мужчины покинули кресла у камина и потянулись гуськом поближе к хозяину с гостьей. Вторая дама тоже подошла и скромно остановилась в хвосте очереди. Излишне напоминать, что все без исключения двигались воздушно-летающим путем. Научным языком – с помощью телепортации… Или левитации… В-общем, не перебирая ногами по полу.

Наблюдая за их шевелением, Жаннет припомнила предупреждения бабки Мартинэ. О том, что гости барона – люди ненадежные, неподходящие в смысле дружбы. Вернее, особо опасные для жизни: вампиры-кровососы, каннибалы-членовредители. Или бабка их другими словами описывала? Ну, неважно. Она соврала. Не похожи они на неопрятных зомби: не рычат, не свистят, зубами не щелкают, одеты аккуратно, выглядят достопочтенно, вполне по-человечески…

Не спеши с выводами, осадила себя Жаннет, разберись прежде. Вспомни примеры. Откуда их взять? Ей с нечистями в жизни встретиться не посчастливилось. Призвала на помощь все тот же исторически-достоверный источник, расположившийся на Голливудских холмах. Вспомнила пару хорор-фильмов, которые обожала смотреть на ночь. Особенно нравились сцены, где кровь – фонтаном и конечности бензопилой расчленяют.

Пригляделась к присутствующим. Не похожи ли на киношных прототипов?

Оказалось — нет. Не соответствуют они киношным шаблонам о потусторонних существах. Ни клыков по углам рта, ни кровавых подтеков на губах, ни деревянной зомбиевской походки. Ни грязной одежды, разодранной в лохмотья при вылезании из гроба и протискивании через комья земли. Кажется, старушка Мартинэ немножко преувеличила, заподозрив приличных людей в непристойных намерениях…

Тем временем де Рэ вышел в середину залы, поставил рядом Жаннет и проговорил голосом презентатора, объявляющего поп-звезду:

— Господа! Позвольте представить вам мою дорогую гостью и соратницу, народную любимицу, воительницу, защитницу родины – Жанну Д’Арк! – и указал на Жаннет.

Окружающие, в общем количестве пяти человек, не считая Прелати, почтительно поприветствовали Жаннет. Получилось вразнобой, видимо у них в книжке по политесу единая церемония не была прописана. Или каждый имел свою брошюрку, другого года – или века? — выпуска.

Мужчины отличились оригинальностью. Один, в военной фуражке и затемненных очках, по-восточному приложил руку ко лбу, к губам и к сердцу. Второй, в щеголеватом котелке, встал по-военному, стукнул пятками и коротко кивнул головой. Третий, толстячок без шляпы, широко, по-простонародному улыбнулся и шутливо отдал честь двумя пальцами.

Дамы не мудрствовали. Гордячка сделала изящный реверанс — заметно, что тренирована в этикете. Барышня снова сломалась пополам.

Жанна оглядела их вблизи и заметила, что, в принципе, выглядят они для мертвецов прилично, только глаза у всех одинаковые – черные без белков, ненатурально блестящие, бездонно-пустые.

— Подходите по очереди знакомиться, — скомандовал хозяин.

18.

Очередь тут же нарушилась.

Возмутителем порядка оказался тот улыбчивый шутник — маленький, полненький мужчина, который шустро выделился из ряда и подскочил к Жаннет на коротких ногах. Желая оказаться первым, он не проявил ни субординации к коллегам в головных уборах, ни уважения к дамам, которых бесцеремонно заставил ждать.

Рассмотрим его подробнее. От других гостей мужчина отличался одеждой, выглядевшей современнее, чем у остальных. Застегнутый на все пуговицы пиджак был размера на два меньше, чем требовалось по параметрам тела. Оттого натягивался морщинами на плечах и в пуговичных проемах. Разрез на мягкой точке неприлично разъехался в стороны, угрожая порваться.

Сидевшие свободно брюки сшиты на заказ или куплены в магазине «для больших людей». Вернее сказать: «для больших задниц». Или обтекаемо: для людей с нестандартной фигурой в сторону ожирения. Под последнее определение мужчина подпадал стопроцентно: форма силуэта напоминала колобок на ножках.

«Выскочка, наглец, — подумали про него остальные. – Не имеет понятия ни об этикете, ни об элементарной вежливости. Конечно, что с него возьмешь – итальянец! Университетов не кончал. Из нищей семьи, дворовое бруклинское воспитание. Мафиозо одним словом».

При взгляде на толстячка невозможно было представить его убийцей. Единогласное впечатление тех, кто случайно встречал его на улицах – такой добряк и мухи не обидит. Лицо добродушное, с крупными губами, постоянно менявшими конфигурацию в зависимости от настроения владельца. Когда-то в молодости – тридцать лет и пятьдесят килограммов назад – он выглядел привлекательным внешне. Сейчас мужчина походил на круглый, украшенный взбитыми сливками торт, и сходство это усиливала сладчайшая улыбка.

— Позвольте представиться, — проговорил мужчина высоким тоном, неожиданным при его солидной комплекции.

Он взял Жаннет за руку, слегка пожал, не делая попытки поцеловать.

— Альфонсо Габриэль Капоне. Можно сокращенно – Аль. Очень приятно познакомиться с очаровательной молодой дамой, умеющей отлично владеть мечом. В наше время редкость. Да и в ваше тоже. Скажите, мадам, сколько человек вы самолично зарубили в драках? – спросил он без всякого перехода, доказывая недостаток воспитания. Нет бы побеседовал сначала на отвлеченные темы: о прогнозах погоды на уик-энд или планах на летний отпуск.

Принимаемая за другого человека, Жаннет поначалу растерялась. Но быстро пришла в себя, вспомнив совет Мартинэ никому не давать ввести себя в заблуждение. Совершить глупость недолго: отвлечешься на второстепенность, забудешь главное и вот уже одна из них — мертвая душа, не прошедшая обязательную церемонию погребения. Потому скитающаяся в поисках покоя.

Становиться ходячей мертвечиной девушка не торопилась. Когда придет время, она умрет от естественных причин и будет похоронена по католическому обычаю: с церковным отпеванием, скорбящими родственниками, на тихом кладбище. Душа вознесется на Небо, а не рухнет в заплесневелый тиффожский подвал.

Все должно быть в балансе: мертвым – мертвое, живым – живое. Маньякам – вечно-огненные муки, праведникам – вечно-зеленый рай. Жаннет относила себя ко вторым, а к первым занесла ее случайность. Она временно оказалась в их логове и не намерена интегрировать, как бы они ни соблазняли.

Если понадобится — она будет за себя бороться. Хоть в одиночку – не беда: предупрежден, значит вооружен. Впрочем… не так все печально. Трактирщица в образе двойницы Мартинэ ей помогает. Да сам Жиль де Лаваль на стороне Жаннет, а его здесь побаиваются. Внимание хозяина ей льстит: кроме того, что по-рыцарски предупредителен, он очарователен по-мужски. Может, снова взять его в телохранители?

Ну, это решение она примет по ходу дела. Сейчас следует поставить себя так, чтобы присутствующие не приняли за слабачку. Кажется, старушка-то все-таки не ошиблась насчет специфичности компании. Этот улыбчивый товарищ Аль Капоне имеет на совести десятки трупов. Та-а-к, припомнить – где он проживал и убивал?

Припомнила. Как раз в начале прошлого семестра проходила экономические причины возникновения Великой депрессии в Америке в двадцатых годах двадцатого века. Именно на ее волне вознесся этот итальянский гангстер. Надо ему показать — Жаннет не лыком шита, чтобы не очень-то себя выпячивал.

— За неполные два года я отправила на тот свет больше врагов, чем вы за пять лет мафиозных войн в Чикаго, — проговорила высокомерно Жаннет и выдернула руку из его потных ладоней. – До свидания. — Переняв манеру у гордячки, бросила на итальянца презрительно-уничижительный взглад. Получилось легко, даже подбородок задирать не пришлось: Капоне был на голову ниже.

Цель достигнута — Аль-Габриэль оторопел. Не ожидал бесцеремонности от юной, на вид безобидной девушки по отношению к собственной персоне, наводившей когда-то ужас на жителей штата Иллиной. Видимо дело в естественной эволюции ценностей: авторитет, завоеванный в прошлом, не обеспечивает уважения в настоящем. И восстановить его с того света проблематично.

Алю следует привыкать к двойному разочарованию. Золотые времена владычества мафии в Америке прошли, к тому же теперь он по другую сторону границы. Тут террор не устроить, силовыми методами власть не установить, уважения угрозами не обеспечить. Тут понятие насилия отсутствует, как таковое. За потерей смысла: мертвые смерти не боятся. И не стоит строить из себя крутого парня из бруклинской подворотни…

— Вот именно, — подтвердила его разочарованные мысли дама постарше, которая уже шествовала представляться к Жаннет. Другие мужчины оказались джентльменами и пропустили ее вне очереди. – Со своими повадками выскочки вы начинаете выглядеть смешным, у-ва-жа-е-мый.

Последнее слово она произнесла раздельно и с таким презрением, что смысл перевернулся: из «уважаемого» превратился в антипод. Похоже, она желала Аля оскорбить. «Видимо, старые счеты между ними», — догадалась Жаннет.

К массированной словесной атаке Капоне был неподготовлен. Видно – несилен в перебранках, только в перестрелках. Он обиженно поджал губы и мелкой походкой отправился занимать место у камина.

Де Лаваль объявил даму:

— Эржбета Батори, венгерская графиня из Карпат.

«…ее называли Дракула в женском обличье. Убивала девственниц, принимала ванны из их теплой крови для восстановления начавших стареть лица и тела», — вспомнила Жаннет из какого-то документального фильма о маньяках прошлого. Который совершенно случайно посмотрела пару дней тому назад.

Она величественно подала даме руку, та едва прикоснулась кончиками тонких, белых пальцев. Графиня не улыбнулась вежливо, не поклонилась, не кивнула головой. Впилась в лицо девушки такими колючими, явно-анализирующими глазами, будто хотела взглядом проткнуть, добраться до крови — определить группу и процент содержания сахара. Чтобы оценить пригодность на омолаживающий эффект.

Она держалась горделиво и отчужденно, что не вязалось с ее скромным статусом рядового гостя замка Тиффож. К тому же вблизи Жаннет заметила погрешности в облике графини.

Издалека выглядевшее роскошным платье ее состояло не из единого полотна, а из кусочков, тщательно подогнанных друг к другу. Жемчуг, в пять оборотов, украшавший высохшую кожу на груди, был поцарапан, что свидетельствовало все-таки о подделке. Аккуратной до ненатуральности прической с локонами дама была обязана парику – Жаннет правильно догадалась.

Может, Эржбета имела когда-то право смотреть на окружающих свысока — по графскому званию или богатству, только не теперь, когда земная власть для нее кончилась, а деяния разоблачены.

Не стоит относиться почтенно к этой зазнайке-злодейке. Жаннет выросла в другом времени, без чинопочитания и классовых различий. Конечно, в современном мире происхождение играет роль, но в меньшей степени, чем раньше. Тем более не освобождает от уголовной ответственности.

Жаннет посмотрела в ответ еще более презрительным взглядом. Тайком от барона она скривила губы, показав гордой Эржбете «фе». Пусть не выпячивается. Здесь ей не там – в глухих Карпатах. Французы умеют ставить выскочек на место.

Дама отдернула руку — панически, словно почувствовав жаннетин отрицательный заряд. Но отходить в сторонку не поспешила.

— Вы забыли упомянуть мои достижения, уважаемый барон, — сказала с обидой.

— Ах, простите. Что именно вы хотели бы про себя от меня услышать?

— Что я официально признанный, самый кровавый маньяк в истории человечества. Учитывая число жертв. Более шестисот и все доказаны! – с гордостью произнесла Батори. – Меня занесли в Книгу Рекордов. Кто из вас может похвастаться подобным результатом?

— Извините, меня не впечатляют успехи в кровавых злодеяниях, — смело парировала Жаннет. – Вот если бы вы похвалились чем-нибудь позитивным…

— У меня есть и позитивное, — нашлась дама. — Например, я не убила ни одной безымянной жертвы. Имена всех, обратите внимание, — графиня указующе подняла палец, — имена всех девушек я записала в дневнике. Имена которых не знала или забыла, записала под номерами. Как вам такая аккуратность?

— Не аккуратность, а глупость, — подал голос из кресла Аль Капоне. И по-деловому продолжил: — Именно на основании этих записей вас осудили за массовые убийства. А вы по простоте деревенской души или все из того же высокомерия в них признались. Тоже мне графиня! Не могла соврать, чтобы выкрутиться. Брала бы с меня пример. Даже когда припирали к стенке свидетельскими показаниями, я не признавался. Меня осудили и посадили по случаю. И не за убийства, участия в которых не удалось доказать. На каждое имел железное алиби. Учитесь!

Жаннет перебила его откровения:

— На какое наказание осудили? – спросила у Эржбеты по привычке любопытствовать. – Надеюсь, на смертную казнь?

— Ну уж нет, — скривила губы Батори и сощурила глаза, будто облизнула лимон. Гримаса должна была изображать улыбку. – Я слишком высокого происхождения, чтобы меня просто так лишили жизни.

— Но вы же лишали жизни других. Сотни человек, судя по разговору.

— За это я понесла наказание! – выкрикнула Эржбета, обиженно-возбужденно. — Незаслуженное, причем. Меня осудили непрофессионалы и завистники. Подтасовали обвинение, сфальсифицировали свидетелей, сварганили факты. Как вам такой пункт: меня обвинили в смерти собственного сына, который к тому моменту был еще жив! Ах, мой малыш Павел, ангел по характеру и кругленьким щечкам…

— Ха! – хохотнул стоявший следующим в очереди месье в изящном котелке по моде конца девятнадцатого века.

Эржбета зыркнула на него уничтожающе, от чего тот почему-то не испугался, а улыбнулся шире.

19.

Графиня из Карпат притворно всхлипнула и подняла к глазам носовой платок, который скорее можно было назвать грязным, чем белым. Ей хотелось задержаться подольше возле хозяина и гостьи, чтобы побыть центром внимания, которого давно лишилась. И которое жаждала обрести снова. Неужели трудно уделить высокородной даме чуть больше минут, чем положено по протоколу, побеседовать, посочувствовать, помочь советом?

Наблюдать ее притворство и слушать причитания не входило в планы де Рэ. Он сделал Эржбете знак освободить пространство для представления следующего члена компании. Батори обиженно поджала губы и отправилась к Капоне.

Присев на ручку кресла, она панибратски приобняла его за шею и, наклонившись, что-то зашептала на ухо. Однако, мафиозо был не профан — знал, как это работает между ними, мертвыми. Сначала сбросил с шеи ее руку, потом шустро вскочил.

Вовремя! Жаннет заметила в ладони Эржбеты остро сверкнувший клинок, который она ловким жестом иллюзиониста вытряхнула из рукава.

— Ты шизофреничка! – крикнул Альфонсо и ловким ударом ноги выбил нож. Тот покатился к камину, звонко звякая по камням. – Не можешь забыть убийственных привычек даже здесь, в загробном царстве. Ты точно психически больная, Эржбета. Маньячка в превосходной степени, извини за выражение. Первая среди равных. Нет, скажу сильнее: лучшая среди исключительных. Короче, неизлечимый вариант.

И столкнул ее с подлокотника.

Грубости та не ожидала. Неловко шлепнулась на зад, беспомощно оглянулась, развела руками. Молча вопрошая: что же это происходит, люди добрые, женщин на пол роняют и встать не помогают, что за нравы, куда мир катится…

Сцена выглядела комично, и Жаннет прыснула. Барон де Лаваль притворно-строго покосился в ее сторону. По дрогнувшим уголкам губ девушка догадалась — ему тоже хотелось повеселиться. Лишь вежливость останавливала: неудобно насмехаться над пожилой гостьей — они же в обществе находятся, не на базаре.

Пришлось Жаннет последовать его примеру. Последовала с двумя противоположными ощущениями. С одной стороны — зудело желание прилюдно высмеять венгерскую гордячку. С другой — пришла на ум чисто практическая причина того не делать: вдруг, если они с Жилем рассмеются дружно, в потолке возникнет эффект резонанса, и он рухнет? Здание-то аварийное…

Следующим для представления подошел импозантный мужчина в усах, пышно разросшихся под носом и завивавшихся кончиками вверх. Какими-то трудно-определимыми чертами он показался знакомым.

— А я вас знаю! – радостно воскликнула Жаннет. – Эркюль Пуаро! Видела вас на иллюстрациях.

И сразу поняла, что ошиблась: сбили с толку усы. Во-первых, сыщик-профессионал Пуаро – персонаж вымышленный. Здесь же собрались прототипы – или материлизовавшиеся духи — когда-то на самом деле существовавших людей. Во-вторых, знаменитый бельгиец – герой со всех сторон положительный, к компании убийц не подходящий. Конечно, в его профессиональной методе просматривалась определенная серийность, но в уважительном смысле. Он был маньяком сыска.

Тогда кто этот изысканно одетый в костюм-тройку, галстук и котелок месье, не лишенный шарма, привлекательно действующего на женщин? Смертельно действующего, надо полагать.

— Вы правы, — сказал он, лукаво улыбаясь. – Среди моих жертв почти исключительно дамы, которых я смертельно обаял. Собственной очаровательностью и обходительностью, которым невозможно сопротивляться. Генри Говард Холмс, к вашим услугам.

— Вы не умрете от скромности, — заметила Жаннет и тут же пожалела о произнесенном. Звучало не к месту двусмысленно: они тут все давно почившие. Воскресли только на время – чтобы с ней познакомиться.

Холмс деликатно не заметил.

— Я знаю, что обворожителен от природы, и всегда этим пользовался, — продолжил он самовосхваляться. – Не только для соблазнения слабого пола — эта область деятельности требовала наименьшего приложения сил. Мое истинное призвание – мошенничество. В особо крупных размерах. Не побоюсь сказать – в государственном масштабе.

Я обладаю редким талантом убеждать людей в самых фантастических проектах и их же для меня финансировать. Как произошло при строительстве моей чикагской гостиницы под названием «Замок», в которой я затем успешно умертвил десятки туристов.

Афера с «Замком» имела поистине грандиозные масштабы, из-за чего попала в криминальные анналы и долго обсуждалась в прессе. Но я не брезговал жульничать и по-мелочам. Однажды купил аптеку у вдовы, которая через пару недель скоропостижно пропала без вести. Почему? Просто мне не хотелось отдавать ей долг. Элегантное решение, не так ли?

— Не так, — возразила из упрямства Жаннет.

Но Холмс опять не заметил.

— Мой талант уникален в истории сериальных маньяков…

— Простите, про вас уже что, сериал сняли? – встряла девушка.

— Только документальный. Из двух фильмов. А что?

— Мне кажется точнее будет сказать не «сериальный», а «серийный», — решилась она поправить ошибку собеседника.

— А мне кажется – давно пора полноценный сериал снять. Потому что я выдающаяся личность! Больше никому, ни в прошлом ни в последующем, не удалось использовать столь же эффективно комбинацию «острый ум плюс жажда крови». Все остальные психи-убийцы – только слабая тень меня.

Примитивщики, необразованные недоучки, дегенераты! Элементарных вещей не понимали. Чтобы успешно обманывать и убивать нужно прежде всего иметь доверчивую внешность. То есть вид человека, которому можно доверять. Примеров обратного – куча. Когда молодой, многообещающий маньяк попадался только из-за того, что походил на дебила. На персону с недоразвитым лицом скорее падет подозрение, чем на прилично выглядящего джентльмена.

На этих словах Генри Говард выпятил грудь, показывая: прилично выглядящий – это я. Завороженно слушавшая Жаннет согласно кивнула. Неужели и она поддалась…

«Отлично», — подумал Холмс и продолжил:

— Возьмем пример из истории. Жил в Америке когда-то подросток-убийца, кстати — мой современник, Джесси Померой. По кличке «Мраморный глаз», потому что был кривой. Впридачу — заячья губа и сколиоз, перекосивший спину. Ну кто такому калеке доверил бы деньги, пожелай он провернуть интеллектуальную аферу, например со страховками? У него же внешность деревенского недоумка и доисторического неандертальца одновременно! Потому карьера его не задалась: успел только зверски помучить и убить с десяток малолетних детишек, не считая кошек и собак. Полиция его быстро повязала.

И ужаснулась. Парень являл собой классический пример убийцы с наклоностями психопата: имел поразительное сочетание исковерканного тела и еще более обезображенной души. Джесси настолько непрезентабельно выглядел, что не вызывал ни капли жалости или снисхождения. Наоборот. От него захотели избавиться — немедленно и навсегда. Именно ради Помероя в штате Техас восстановили смертную казнь.

Меня же не могли поймать более десяти лет. Арестовали только потому, что от безнаказанности я забыл осторожность. Я собой горжусь! Потому что не банальный мясник-раздельщик человеческих туш, а тонко мыслящий интеллектуал. Непревзойденный мошенник и убийца, одинаково выдающийся в обеих ипостасях…

На этих словах Прелати, исполнявший должность лакея у двери, кхекнул. Не слишком громко, но Жаннет услышала. Подумала трезво — врет и не подпрыгивает. Дальнейшее слушала с иронической усмешкой и только из любопытства.

— …это не пустомельная бравада, — невозмутимо продолжал Генри Говард приятно-воркующим голосом, который не хотелось перебивать, и с интонацией, которой хотелось верить.

— Я прирожденный психолог с безошибочной интуицией. На собеседников действую завораживающе, не применяя гипноза. Впрочем вру. Мой гипноз — мое обаяние, которое обволакивает и обезоруживает каждого, кто рискнет вступить со мной в беседу. Заставляет соглашаться с предложениями, которые — поступи они от кого-то другого — были бы с негодованием отвергнуты.

Например, не стоило больших трудов убедить жену моего приятеля Питзела отдать мне «на время» троих из ее многочисленных детишек. Предложил из лучших побуждений: дать ей отдохнуть от беспросветной жизни с отягчающими обстоятельствами: нищетой, кучей детей и непутевым мужем.

Вы не представляете, с какой радостью она согласилась. Ах, эти маленькие, пухленькие малыши Питзел! Кровь с молоком, несмотря на недоедание. Руки чесались этих ангелочков потормошить. Выпотрошить, обескровить, сжечь в печи. Но сначала хорошенько рассмотреть внутренности: миниатюрные, еще бьющиеся сердечки, тонкие голубые кишочки…

Мужчина мечтательно закатил глаза и приподнял брови, изобразив неземное блаженство. Жестами продемонстрировал процесс: тело разрезает, раздвигает, копается внутри, достает упомянутые органы.

— Холмс! – прикрикнул барон. С намеком: пусть тот не увлекается подробностями, которые могут шокировать его главную гостью. Она здесь еще не акклиматизировалась… то есть не интегрировалась… не натурализировалась… ну – все вместе.

Тот вздрогнул, заморгал, будто очнувшись от сладкого сна наяву.

— Короче, доверчивая мамаша больше не увидела деток живыми, — радостно закончил он и расплылся в самодовольной улыбке. Будто молча продолжил: я такой замечательный, сделал то, что не каждому под силу, ну разве не мило, повеселитесь вместе со мной!

Окружающие радости не разделили, что, впрочем, не испортило настроения рассказчика.

Холмс замолк ненадолго, переживая вкусные видения прошлого.

20.

Жаннет слушала его, ни отвращения, ни презрения не испытывая. Не комментируя, не критикуя. Напомним: эмоции у нее отключились — усилиями присутствующего тут же лакея-мошенника.

Молчание – разрешение на продолжение. Генри Говард снова раскрыл рот, чтобы начать старую песню о главном – о себе.

— Смею вас уверить, мадам, миром правит жадность. На ней я построил свои аферы. Еще на искусстве преподать себя. Если бы меня спросили: каков первый шаг на пути становления обманщика-виртуоза? Ответил бы: умение произвести впечатление.

Моя внешность неотразима, чем я беззастенчиво пользовался. Закон психологии гласит: приятному в обхождении человеку невозможно отказать. Строго говоря, я не виноват в том, что совершал — люди сами облегчили мне задачу. Используя природное обаяние, умение играть на чужих слабостях, тонкое чутье я мошенничал и удовлетворял страсть к убийству. Вернее – талант. Ведь убийцами становятся не от скуки и не ради удовольствия.

— Почему же?

— По внутренней устремленности, — продолжил Холмс голосом творца, поймавшего вдохновение. — По зову души. По складу сознания. Выбирайте, что хотите, но не судите слишком предвзято, — попросил он. Смиренно взглянул на девушку — кокетливо, наискосок.

Генри Говард вошел в роль соблазнителя. Взял Жаннет за руку, низко наклонившись — поцеловал, отпускать не спешил. Держал, поглаживая пальцами, подолгу разглядывая, будто любуясь стройностью суставов и идеальными формами фаланг.

— Вы чем именно прославились в истории? – спросила Жаннет. Захотелось узнать, за какие особо убийственные заслуги этот самовлюбленный тип поимел честь попасть в ряды гостей тиффожского подземелья. Рядовых маньяков, по всей видимости, сюда не приглашали.

Имя «Генри Говард Холмс» в полном составе ничего ей не говорило. Последняя часть напоминала о лучшем детективе всех времен и народов, как говорят про Шерлока Холмса. Но они же с данным экземпляром не родственники?

— И даже не однофамильцы, — подтвердил Генри Говард.

— Как такое может быть?

— Очнь просто. Я родился под другой фамилией – Маджет. Ее плебейское звучание мне сразу не понравилось. Как только вступил в совершеннолетие, исправил на более благородную – Холмс. Именно под ней меня знают как самого первого в истории Америки, официально зарегистрированного серийного убийцу.

Последние слова он произнес с расстановкой и самолюбованием, назидательно подняв указательный палец. Холмс специально сделал паузу — дать осмыслить Жаннет весомость почетного звания, которое носил. Не дождавшись комплимента или хотя бы восхищенного взгляда, невозмутимо продолжил:

— Выбор фамилии случайно оказался очень удачным, ее в дальнейшем узнал каждый любитель детективов. Хоть не в прямой связи со мной, но все же. Я оказался незабыт. Гениальная прозорливость с моей стороны — остаться навечно в истории под громким именем «Холмс», а не под неблагозвучным «Маджет», которое в переводе с нашего на ваш означает «грязнуля».

— Сколько же на вашем счету жертв?

— Обвинение предъявили в пятидесяти, доказали двенадцать, — коротко и по-деловому отрапортовал Генри Говард, бывший «грязнуля», а теперь непрямой однофамилец всемирного известного сыщика.

— А на самом деле?

— Ни одной!

Невинными глазами и с честнейшим выражением лица он посмотрел на Жаннет — проверить действие вранья.

Выражение — с приподнятыми бровями, опущенными уголками рта говорило: если не поверишь, заплачу от обиды. Жаннет признала: Генри Говарду нельзя отказать в умении манипулировать. И актерствовать. Вкупе с внешностью добропорядочного отца семейства эти качества незаменимы при одурачивании наивных, легковерных женщин.

К категории которых Жаннет себя не относила, но тоже не устояла перед шармом Холмса. Главное орудие которого — манера разговаривать негромким, убедительным голосом, мило держа собеседницу за руку и удерживая взгляд – било в цель без промаха.

К счастью для Жаннет, обольщение ее длилось недолго. Когда под печально улыбающимися усами мелькнул клык непропорциональной длины, она очнулась.

— Ни одной жертвы? Тогда вы незаслуженно носите «почетное» звание.

Холмс заговорщически подмигнул.

— Скажу по секрету — только вам, очень даже заслуженно, — проговорил он доверительным тоном и хмыкнул.

— Вы каком веке оперировали, я забыла? – Она и не знала, но показалось невежливым быть не в курсе похождений большой заокеанской знаменитости.

— В конце девятнадцатого. На территории нескольких штатов, в том числе Иллиной, чтобы вам лучше запомнить.

— Вы, случайно, не Джек Потрошитель, вернувшийся из Европы домой?

— Нет-нет, я никогда не покидал родного континента. У меня и дома достаточно было… материала. Тот Потрошитель – только мой бездарный копировальщик.

— Почему бездарный?

— Потому что действовал слишком прямолинейно, грубо, без фантазии… Дилетант! Хоть с образованием цирюльника. В одном оказался хитрее меня — не попался в лапы правосудия. Кстати, не по большому уму. Просто не вовремя попал в сумасшедший дом. Зато создал мистерию, над которой до сих пор ломают голову профессионалы и любители сыска…

Способность Холмса без устали прославлять любимого себя грозила затянуть разговор на неопределенное количество… часов, лет, веков? Столько времени у барона не имелось. Он сделал нетерпеливый знак. Состроив огорченное лицо, Генри Говард влажно поцеловал руку Жаннет и отошел в сторону.

Остановился, огляделся, подумал и отправился к Капоне. По дороге снял котелок, небрежно бросил на низкий ореховый столик, где лежал толстый фолиант и пара свитков трубочкой. Уселся в кресло с розовой обивкой, высокой спинкой и пуховой подушкой в углу. Спинка имела выступы по бокам, чтобы, если ненароком задремлешь – голова не падала на плечи.

Изящно закинув ногу на ногу, общительный Генри Говард уже через секунду завел с соседом дискуссию на тему: какой яд действует эффективнее — стрихнин или мышьяк?

— Полоний, — без запинки ответил гангстер. Он регулярно просматривал британскую прессу.

21.

За Холмсом стоял мужчина, который выглядел иностранно. Более того – экзотично. Он был высок, загорел, в военной фуражке с кокардой и золотым плетением. Вместо брюк и рубашки, которые носят мужчины в том или ином варианте последние тысячу лет, он предпочитал моду двухтысячелетнего возраста. Был обернут в тогу — по образцу римских сенаторов. Тога цвета глины свисала до щиколоток, открывая голые ступни в сандалиях.

Лицо немолодое, арабского типа с крупными чертами и глубокими морщинами: вертикальными на щеках, горизонтальными на лбу. С густой растительностью под носом и редкой на подбородке.

Удивила деталь костюма, ну совершенно неуместная в подвале – солнцезащитные очки.

«Бывший альпинист, что ли, снежной болезнью зрение испортил, теперь даже ночью от света защищается?» – мелькнула догадка, но Жаннет сразу поняла, что ошибочная.

Его внешность не навела на мысли о его персоне.

— Каддафи, — коротко, четко и с достоинством представился месье. – Ливийский диктатор.

Руки не протянул.

— Потому что мы, мусульмане, не прикасаемся к незнакомым женщинам, — объяснил он, предвосхищая вопросы. Голос Каддафи имел звучный, гортанный, специально поставленный для массовых выступлений.

— Потому что вы их… нас дискриминируете? – дерзко спросила Жаннет, заступаясь за сестер из арабского мира, заодно за себя.

— Нет, потому что слишком уважаем.

Звучало неубедительно. Подробнее диктатор свою позицию не разъяснил, Жаннет тоже не стала уточнять. Все равно правды не скажет, а быть мусорным ящиком для пустопорожней болтовни ей надоело с Холмсом.

— Почему очки?

Прежде чем ответить, Каддафи изящно, двумя пальцами дотронулся до стекол, как бы поправляя. Жаннет поняла – для оттяжки времени.

— Вам честно или соврать? — спросил, чтобы застраховаться от неясности.

— Можно и то и другое.

— Ну-у, ношу очки — во-первых, чтобы враги не прочитали по глазам совершенно секретные мысли. Во-вторых, удобно при игре в покер. Удовлетворены?

Жаннет кивнула, хотя не поняла, какой из ответов был честнее. Оба звучали отговоркой. Да неважно.

— Вы кого убивали?

— Только политических врагов. В массовых количествах. Вынужденно. Иначе они бы меня свергли и погрузили страну в хаос.

— А сейчас… – Хотела спросить «чем занимаетесь», диктатор перебил:

— А сейчас – полюбуйтесь, — заговорил с возмущением. — Без меня страна развалилась на куски, за которые идет война между племенами. К ним добавились международные террористы, которые при мне голову поднять боялись. Впрочем, беда не в одной Ливии. Посмотрите на Ирак, та же самая ситуация. После расправы над моим братом по вере Саддамом порядок в стране не наведен. Каждый убивает каждого, и все убивают всех.

— Но за что?

— Ни за что. В борьбе за «демократию». Сунниты убивают шиитов, шииты – христиан, христиане бегут в Европу. Где порядок, спрашивается? А еще говорили, что без Саддама Ирак ожидают золотые времена. Все наоборот! Разруха и анархия. То же в других арабских государствах, где отсутствует жесткая диктатура, – произнес Каддафи громче положенного при светской беседе. Наверняка представил — выступает на митинге. Голос его приобрел гортанный звук, манера выбрасывать в толпу слова походила на гавканье.

— Все из-за происков…

— Чьих? – любопытство Жаннет не угасало, не уставало, не унималось с переменой собеседников.

— Вот чьих, — гневно провозгласил Каддафи и показал пальцем куда-то за спину Жаннет, подразумевая – на восток. А получилось – на Прелати. Чтобы не принимать на себя огонь чужой ненависти, тот ловко отклонился и три раза по-католически перекрестился.

Во избежание недопонимания, диктатор уточнил жест:

— Израиль – главный возмутитель спокойствия. Империя зла и цель ненависти всех правоверных…

— Все ясно, — перебил барон, подняв руку в команде «стоп!».

Он намеренно не дал Каддафи договорить. Не желал вступать в политические дискуссии, ссориться с соседями или встревать в международные скандалы из-за таких мелочей, как свергнутые диктаторы.

— Мы поняли вашу точку зрения, — сказал де Рэ и сделал знак, мол «выступил, проходи».

Каддафи не обиделся. Вежливо кивнул — все-таки обучен политесу — и важно прошествовал в сторону камина, погреться. Он прибыл из области Африки, которая называется Северная, но климат там пожарче, чем в Южной Европе. Продрог он тут с босыми ногами да без перчаток… Устроившись в последнем пустовавшем кресле, он протянул ступни к огню и умиротворенно прикрыл веки.

Венгерская графиня Эржбета, которую недавно невоспитанно оттолкнул мафиозо Аль, сделала попытку присесть к нему под бочок.

Осечка опять! Каддафи догадался. Сделал зверскую гримасу и очень красноречиво махнул рукой, что по-восточному означало: пошла вон, старая карга, проститутка на пенсии, надоела до чертиков, безмозглая ослица, ходит ко всем пристает, сексуально озабоченная, кровожадно ненасытная…

За буквальность выражений не отвечаем, но смысл примерно тот.

22.

Последней в ряду представляющихся стояла та самая миловидная барышня, которая в момент прибытия Жаннет развлекалась сплетнями с Батори. Тогда она гневно сверкала глазами, сейчас затихла. Заскромничала. Или даже застеснялась.

Одета была по-прежнему, неброско, но экзотично: русский сарафан с орнаментом, льняная рубашка под ним – никаких европейских излишеств в виде корсетов или кринолинов. Лицом пухленькая, щечки в румянце. На голове произошли перемены. Вместо кокетливого кокошника, появился белый бабский чепец с оборками, стыдливо загораживающий волосы от посторонних взглядов. Персонам, владеющим дедуктивным методом, головной убор сообщал, по крайней мере, о двух вещах: что набожна и что хотела произвести смиренное впечатление.

«Замужняя», — догадалась Жаннет. Это была третья версия чепца.

«Вдова», — уточнила девушка. Четвертая версия.

Ее притворно-смущенное поведение не обмануло Жаннет. Она вспомнила, с какой увлеченностью та разговаривала про пытки.

— Русская помещица Дарья Николаевна Салтыкова, — представил ее барон.

— Тоже маньячка? – Жаннет стесняться в выражениях не собиралась.

— Тоже… – как-то обреченно проговорила Дарья, глубоко вздохнула, подняв-опустив грудь. Серо-голубые глаза уставила в пол.

— И скольких вы…?

— Не виноватая я! – воскликнула истерически помещица и уставилась на Жаннет без вины виноватыми глазами. — Все дворовые девушки умирали своей смертью.

Потом затараторила торопливо, захлебываясь, из боязни — перебьют на полуслове, не дадут высказать наболевшее. Будто выпал ей в лотерею первый и последний шанс, который сказал: сейчас или никогда.

– Не виновата, чем хотите поклянусь! Меня подданные холопы оговорили, честное слово. Очернили, подлые, охаяли. Дело было по-другому. Чисто случайно на моих крепостных мор напал. Наверняка, от злых наговоров и сглазу. Была у нас в Троицком одна ведьма, Кабаниха звали. Зловреднющая!

Из-за нее моя репутация невинно пострадала. Я добрее матери своим работницам была. Для их же блага старалась, в воспитательных целях их поленьями охаживала, чтобы не ленились, ремесло учили. Я же не виновата, что они здоровьем не отличались. Бывало, загонишь горничную в пруд, голую, в ноябре, а она, негодница, через пару часов дух испускает. И нехолодно еще, даже лед на воде не образовался.

Значит, сама виновата, надо было закаливающими процедурами не пренебрегать, витаминами укрепляться. Из-за нее на меня поклеп. И жестокая я, и бессердечная. Не верьте крестьянам, Ваше сиятельство, они — вольнодумные, беспардонные и богохульные. Салтычихой меня прозвали! Нет, еще хуже — самодуром… нет – самодуркой…

— Самовластной дурой, — услужливо подсказал Жиль. Он не в первый раз слышал ее причитания и разбирался в спецтерминологии.

Девушка во вдовьем чепчике согласно кивнула и тут же продолжила:

— Ну скажите, за что меня так позорить? На всю Расею-матушку ославили… – голосила она режущим ухо фальцетом.

Дарья могла причитать еще долго. Утомлять почетную гостью ее жалобами не входило в планы хозяина вечеринки. Де Рэ отступил от нее, бесцеремонно повернулся спиной.

Взяв Жаннет под руку, повел к стене, свободной от оружейной коллекции.

23.

— Итак, Жанна, гости тебе представились. Теперь настало время поближе познакомить тебя со мной, вернее – вернуть наши общие воспоминания, — сказал он низким, проникновенным голосом, от которого сердце девушки дрогнуло и забилось в учащенном темпе.

Забыв предупреждения бабки Мартинэ, Жаннет поддалась мужскому очарованию барона. Слишком отличался он от остальной компании. Выглядел ухоженно, «элегантно» выразилась бы она. Вел себя иначе — как-то правдоподобнее. Держался с достоинством, которое выглядело естественно и не раздражало.

Девушка доверяла де Лавалю, не боялась подвоха, подозревая свою для него ценность. В чем именно она заключалась, было пока неясно, но что существовала – факт.

Жиль остановился у стены, где висели два портрета в полный рост, идентичные по стилю и цветовой гамме. Слева – мужчина, справа – молодая женщина. Оба стояли на фоне голубого неба, тела «анфас», лица повернуты друг к другу.

Одеты не в парадные костюмы, а в доспехи средневековых рыцарей. Даже ноги в железных сапогах, что на самом деле невозможно, зато на картине выглядит впечатляюще. Фасон доспехов одинаков, только у девушки имеют более изящную форму и выпуклости для грудей. Головные шлемы сняты и лежат рядом на ступеньках.

Мужчина левую руку поставил в бок, правой оперся о меч. Девушка обе руки положила на меч перед собой, показывая – бой окончен.

Даже при беглом взгляде становилось ясно: боевое облачение — не ради показухи или из желания пооригинальничать. Они участники действительных военный событий. Причем – в одно время и на одной стороне.

Но не только. Нечто магическое объединяло героев картин. Невидимое, лишь ощущаемое на уровне догадок. Жаннет предположила про себя: они были больше чем соратники. В прямом взгляде мужчины, в наклоне головы девушки — вожделение. Разделенные картинными рамами, они не сводили глаз друг с друга, мечтая соединиться.

Горькая судьба: стоять рядом и не иметь возможности соприкоснуться.

Чем дольше Жаннет вглядывалась в героев, тем очевиднее становилась их драма, которую захотелось разгадать. Они на самом деле существовали когда-то? Вместе сражались? Делили трудности военных походов? Страдали от лишений, ран или… от невысказанной любви? Что за отношения связывали их во время жизни?

Все, что угодно, кроме равнодушия. Это же очевидно: они — одно целое, грубо разрубленное пополам.

— Ты права, — по обычаю обитателей подземелья, угадал ее мысли Жиль, чему Жаннет давно перестала удивляться. Он встал в ту же позу, что рыцарь на картине. – Как думаешь, кто здесь изображен?

Ответила не сразу. Если барон спросил, подразумевалось – она знакома с оригиналами портретов. Лица их очень смутно напоминали кого-то. Разобраться мешал сумрак. Картины висели на противоположной от камина стене, куда не доходили лучи пламени. От свечей на столе тоже мало толку.

Приглядываясь, Жаннет вытянула шею.

Постепенно начало проясняться: мужчина походил на стоявшего рядом де Рэ. Только одет он тут в штатское, там – в военное.

Перевела глаза к правому портрету, лицо на котором было повернуто к зрителю левой стороной. Виднелся красиво вырезанный, карий глаз, бледная щека, обрамленная волнистыми волосами, контур носа, округлого на кончике. Странно знакомая комбинация. Отдаленно похожая на…

— Это я? – с неверящей интонацией спросила Жаннет.

— Это ты, Жанна.

— Не может быть.

Такое не-воз-мож-но! Она не жила шестьсот лет назад, и с нее не писали портретов. Ни тогда, ни теперь — никогда. Не держала в руках меча, тем более не надевала на себя доспехи. Да Жаннет попросту не выдержала бы их тяжести, килограммов двадцать не меньше – треть ее собственного веса. А в них еще надо сражаться силы набрать!

К тому же она не помнит, чтобы собиралась на войну. Неконфликтная Жаннет – убежденная гуманистка-несопротивленка. Впрочем… Если речь зайдет о высших материях — вроде спасения родины, она не уверена, что согласилась бы сохранить принципы и покорно сдаться на милость врага.

Придется выбирать. Между гражданским долгом и личными убеждениями. Решать дилемму. Что менее грешно: предать родину или предать себя? Недолго поразмышляв, Жаннет пришла к выводу, что предательство себя пережить легче.

Конечно. Как она могла в себе сомневаться! Жаннет более патриотка, чем пацифистка. Если объявят войну, она, не раздумывая, бросится в бой. Ну, если не в бой, то хотя бы медсестрой. Наденет белую косынку с красным крестом и отправится на поля сражений перевязывать раненых. Самоотверженно. Под пулями. С риском для жизни.

Ой, что-то она слишком по-боевому настроилась. Ее же не сей момент в армию призывают… Жаннет вернула мысли в мирное состояние и продолжила созерцать портрет. Нет, слишком смелое предположение. Она в роли Жанны Д’Арк? Хотя… при определенных обстоятельствах… в подходящий период истории… А не насмехаются ли над ней?

Будучи рассудительной, Жаннет остереглась принимать слова барона за правду. Предпочла не спешить верить. Попыталась найти основания для сомнений. Что, если впечатление от картины – лишь последствие неоткорректированной близорукости? Очки-то пропали без вести.

Как бы то ни было, она отрицательно покачала головой.

— Нет. Не может быть, — повторила увереннее. – Дама похожа, но не копия меня.

— Посмотри сюда, — сказал барон и поднес к ее лицу старомодное зеркало на ручке, неизвестно откуда взявшееся.

По логике Жаннет должна бы увидеть себя анфас, а увидела в профиль. Который в точности совпадал с портретным — даже уплотнение на носу и волны на волосах.

Последняя неуверенность пропала. Не верить зеркалу и собственным глазам не нашла причин. Все ясно: близорукость отпадает, оптический обман, иллюзия зрения, шалости свето-тени тоже.

Захотелось объяснений.

— Как такое возможно?

Зеркало исчезло так же незаметно, как появилось. Лицо Жиля напряглось. Он порывисто взял Жаннет за плечи, поймал ее взгляд, долго смотрел, будто желал проникнуть в самую душу.

Что творится там, в глубине? Она все еще его любила? простила? или… забыла?

— Жанна, вспомни, – проговорил он глухо и слегка встряхнул девушку. В голосе — тревога и взволнованность. – Вспомни то героическое, историческое время, когда мы впервые встретились. Вместе предстали перед Карлом, тогда еще претендентом на престол. Ты неизвестная, юная девушка в мужском платье просила дать войско, чтобы изгнать англичан и их пособников бургундцев из страны. Никто тебе не верил, придворные открыто насмехались. Наследник короны чудесным образом догадался о великих силах, дарованных деве Жанне самим Небом. К удивлению окружения — он выслушал просьбу.

— Его королевское происхождение многие оспаривали, — раздельно, раздумчиво проговорила Жаннет. — Но для меня он всегда был единственным законным наследником своего отца, будущим Карлом Седьмым. Голос Свыше приказал мне идти защищать его владения и право на французский престол.

В сплошь черных глазах барона сверкнули радостные искры.

— Помнишь, как ты уверила его в своей божественной миссии? Ничего странного — крестьянская дочь Жанна обладала даром убеждать. Который получила, благодаря нерушимой вере во Всемогущего. Карл проявил прозорливость. Оценил твою целеустремленность, дал войско и полномочия. Меня же назначил твоим телохранителем…

— Ангелом-хранителем… – прошептала Жаннет.

Память возвращалась к ней – медленно и верно. Жиль был рад. Останавливаться нельзя. Он должен сказать ей то, что хранил более пятисот лет. Невероятно. Полтысячелетия! Слишком долгий срок, чтобы продолжать скрывать тайны…

— Помнишь, под Шиноном тебя ранили в руку англо-сакской стрелой? Когда будущий монарх беспробудно пьянствовал с приближенными льстецами и развлекался с куртизанками, я нес тебя на руках в безопасное место…

— …под свист вражеских стрел, визгливое ржанье лошадей, оглушающую канонаду пушек. Вы лечили меня народными средствами, настоями трав, от которых мои силы восстановились за короткий срок…

— После выздоровления ты сражалась с еще большим вдохновением, моя юная героиня, отвагой заражая мужчин-воинов. Когда ты звала в атаку словами: «кто любит меня – за мной!» я первым устремлялся вслед… Популярность твоя в народе была невероятна — до священного преклонения. В том самом Шиноне, около замка, где Карл трусливо прятался от врагов, есть колодец с памятной доской: «Сюда Жанна Д’Арк ставила ногу, слезая с коня, когда прибыла собирать войско на борьбу с англичанами и бургундцами».

— Я не догадывалась… Не задумывалась… Казалось неважным. Благо родины было для меня первостепенно. Важнее, чем собственная популярность.

Сознание Жаннет раздвоилось. Она больше не знала, кого в ней больше: крестьянки из деревни Домреми или студентки из города Парижа.

24.

Тревога в глазах Жиля мало-помалу таяла. Он понял, что на правильном пути. Только бы ничто не помешало пройти его до того места, где у развилки стоит указательный камень с тремя направлениями. «К холму пойдешь – покойника найдешь, к роще пойдешь – судьбу не к добру повернешь, к речке пойдешь – найдешь то, что давно ждешь, но сам умрешь». Какое из них ожидало его с Жанной, скрывалось за туманом неизвестности.

Но сейчас главное другое.

— Потом мы разбили врага под Орлеаном, — продолжил с энтузиазмом барон. — За ту победу тебя нарекли «Орлеанской девой». Простые люди верили в твою священную миссию и божественное происхождение. Соратники видели в тебе близкого по духу лидера, которого давно ждали. И – высшая степень признания: в народе начали слагать песни, сочинять легенды про деву-освободительницу, посланную самим Всевышним. Твои победы воодушевили. Произошел перелом в самосознании французов. Столетняя война близилась к завершению. Все благодаря тебе, моя храбрая воительница.

— Потом мы присутствовали на коронации Карла Седьмого в Реймсе… – проговорила Жаннет, с каждым словом становясь увереннее.

— …и стояли на самых почетных местах, справа и слева от монарха.

— Мы были героями церемонии…

— …и получили высочайшие знаки отличия.

— В двадцать пять лет вы стали самым молодым маршалом в истории Франции…

— …а тебя король пожаловал дворянским титулом. Невиданный прежде жест благоволения к человеку из простонародья.

— Вдобавок он даровал вам особый знак отличия – право иметь на родовом гербе королевские лилии.

— Я воспользовался правом. Вот смотри.

Жиль взялся за медальон на массивной цепи, тот — размером с апельсин и весь в драгоценных камнях. Повернул. На обратной стороне его оказалось что-то прикреплено. Жиль достал, показал Жаннет.

Это был толстый, золотой перстень, на который не пожалели благородного металла. Грубо сработанный, плохо отшлифованный, он выглядел на возраст в тысячу лет. Плюс-минус десятилетие – несущественное отклонение. Перстень имел форму печатки. Плоская вершина его была покрыта голубой глазурью, на которой выделялась золотом королевская лилия и переплетенные буквы «ЖМ» в виде витиеватой монограммы.

— Этот перстень принадлежал основателю нашего рода — ветви де Лаваль – Жерому Монморанси. Который поначалу владел лишь небольшим городком с тем же названием Лаваль, здесь недалеко — на границе с Нормандией.

За воинскую доблесть в Первом крестовом походе Жерому королем Генрихом Первым было присвоено герцогское звание и пожалованы земли и замки в Бретани. Отсюда ведется наш род, который дал французской короне шесть маршалов – больше, чем любой другой. Он не должен прерваться.

— Жером – ваш кумир? – догадалась Жаннет.

— Да. Это его личный перстень. Позволь надеть его тебе на палец.

Сердце девушки вздрогнуло в радостном предвосхищении. Наконец-то ей делают предложение! Или… погодить радоваться?

— Почему? — на всякий случай спросила она.

У Жаннет голова немножно встала в тупик: слишком много впечатлений за короткий срок, не совсем разобралась в происходящем. Принимая перстень, остереглась опережать события, считать себя невестой. Обязательные для процедуры слова «люблю, предлагаю руку и сердце» не произнесены. Пока. Одно точно: если мужчина дарит кольцо, тем более такое древнее и дорогостоящее, он имеет серьезные намерения. Именно те, которые приводят под венец.

Но торопиться не стоит. Чтобы не сглазить. Пусть Жиль сам скажет, что положено.

— Почему? – переспросил он. Помолчал. Ах, объясняться с девушкой порой труднее, чем мечом на врагов махать. — В знак восхищенного поклонения и… и в знак… моей…

Голос охрип и задрожал. Он замолчал, опустил глаза в пол. Потом взял жаннетину левую руку и молча надел перстень. На указательный палец. На другие он был великоват, на указательный подходил идеально.

Мужчина прижался губами к ее ладони и долго не отпускал.

— В знак моей вечной преданности, — проговорил он печальным, каким-то обреченным голосом.

Главное так и не сорвалось с его губ. Странно. Этого храбрейшего рыцаря, не упускавшего возможности встрять в большую войну или маленькую драчку, нельзя было уличить в нерешительности. Тем более – в трусости. Тем более – с дамой.

В оправдание барона напомним: перед ним находилась не просто женщина.

25.

Проглотив комок, вставший в горле, барон поднял взгляд и со слезами на глазах, волнуясь, заговорил:

— Жанна, дорогая, прости! Я совершил ошибку. Тогда, в тридцатом году. Когда тебя схватили бургундцы…

— Это не ваша ошибка. Несчастное стечение событий. Роковое решение судьбы. Меня предали под Компьеном, — сказала Жаннет и тоже заволновалась. – Я шла на помощь нашим войскам, окружившим город. Кто-то поднял мост, и нас с горсткой самых верных рыцарей отрезали от основных сил. Бургундцы продали меня англичанам. А те… ну, вы знаете…

— Да, знаю… не напоминай… сожгли… Какая несправедливость! Вселенское предательство! Карл Седьмой — тот, кого ты возвела на престол, бессовестно от тебя отрекся. Не захотел выкупить из плена – даже на мои деньги. Правильно многие сомневались в его происхождении и праве наследовать монарший титул. Потомок сумасшедшего и проститутки! Никакого понятия о благородстве. О простой человеческой благодарности. Лучше бы мы возложили корону на голову герцога Анжуйского! Понятия чести и справедливости знакомы ему не понаслышке.

Рыцарь нервно теребил золотую цепь от медальона.

— Зачем я только послушался короля, слишком рано распустил войско, не поддержал тебя в походе… Все из-за него. Недостойный, слабосильный, безвольный монарх! Его низкий характер вполне соответствовал убогой внешности. Помнишь лицо с взглядом дебила и красным носом алкоголика? Даже придворные художники не находили нужным изображать его лучше, чем был на самом деле. Пьяница и развратник!

Я приносил Карлу присягу, но давно в нем разочаровался. Подозревал, что тот способен на мерзость. Он завидовал твоей славе, боялся ее. Я слышал шепот при дворе, догадывался об опасности, хотел тебя предупредить. Почему-то тянул, сомневался в себе… Потом оказалось поздно. Но я же не мог предполагать, что он опустится до такой подлости – предать ту, которая фактически его спасла.

— О чем вы догадывались? – быстро спросила Жаннет. Она настолько вошла в роль тезки-воительницы, что история затронула ее личные глубины.

— Тебя ненавидели при дворе, прежде всего сам Карл Седьмой.

— Сам Карл? Но за что? Разве я не доказала ему свою преданность?

— Да, дорогая. Тебе не в чем себя упрекнуть. Но твоя популярность в народе заставила короля испугаться. Слабый умом и трусливый душою он подумал, что ты, воодушевленная победами и поддержанная войском, захочешь сесть на его место. Придворные подпевалы поддерживали его в заблуждениях.

— Господи, вот это поклеп! Я и в мыслях не держала… Умирала с его именем на устах…

— Бедная, бедная моя девочка… – Де Лаваль привлек девушку к груди. Обнял осторожно, будто хрустальную статуэтку. – Как я мог оставить тебя одну! Смалодушничал, поверил королевским обещаниям, что война окончена, и ты в безопасности. Когда узнал обратное, ужаснулся: тебя схватили и после неправедного, поспешного суда приговорили сжечь.

Но я не покорился, не сидел бездеятельно. Срочно стал собирать войско, чтобы тебя отбить. Потребовалось время. Когда набрал достаточно людей, поспешил в Руан на место казни. Торопился, чтобы загасить дьявольский костер, не дать произойти величайшему несчастью.

Опоздал. Буквально на полдня. Я бы тебя спас! Выкупил у палача, отбил с боем, но не оставил бы наедине со смертью. Ах, жестокая, роковая, смертельная ошибка! Никогда себе не прощу…

Голос барона превратился в шепот. Из глаз выкатились слезы, капнули Жанне на волосы. Кожей головы она ощутила их тепло. В другое время подумала бы: странно, слезы мертвеца не могут иметь температуры выше нуля по Цельсию. Но не в тот момент – слишком эмоциональный, чтобы заниматься критиканством.

— Больно это слышать, сир… – сказала она смиренно. — Не осуждаю короля. Он помазанник Божий, значит, не мог иначе. Даже если бы я знала о его недоверии, не поступила бы по-другому. Не отреклась бы от того, кому присягала на верность.

— Тебе не в чем себя упрекнуть, Жанна, — повторил Жиль. – Ты святая. Поистине. Безгрешная душа. В отличие от меня…

— Что же с вами дальше произошло? В истории вы остались с двусмысленной репутацией. Есть ли в ней зерно правды или вас напрасно опорочили?

Де Лаваль глубоко вздохнул. Признаться или скрыть? Настало ли время потомкам узнать правду?

Он до сих пор не имел однозначного ответа.

Все не так просто. Сомнения одолевают. Слишком много грехов ему приписали, удастся ли очиститься? В силах ли сдвинуть тонны лжи?

26.

— Ах, не знаю, что сказать, Жанна. После твоей смерти со мной что-то произошло. Будто я сам умер — в душе. Замучила совесть. Упреки самому себе. Обида на несправедливость монарха, не только по отношению к тебе. Со мной он тоже поступил подло. Я долгие годы финансировал все его расходы: на войну, на проживание и двор. Обеспечивал его достойное королевское существование.

Что получил взамен? Отказ в единственной просьбе: помочь Жанне. Он демонстративно не пожелал выкупить тебя у врага. Поступок, который с полным правом можно расценить как измену родине, которую ты ему столь великодушно возвратила. Заодно он отказался выплачивать мне долги. Их сумма составляла годовой доход государства! Да не о деньгах сейчас речь. Я бы забыл о долге, если бы он с тобой честно поступил.

Короче, я разочаровался в жизни. Без тебя она была неинтересна. Даже глупа. Бессмысленна. Одинока. Я не хотел терять с тобою связь. Заказал театральную постановку «Орлеанская Дева», с которой актеры долгие годы колесили по стране. Чтобы люди не забывали, кому Франция обязана победой. Сам удалился от суеты — в деревню, в Тиффож, сходить с ума и мечтать о несбыточном.

Тут барон оторвал Жаннет от себя и, держа за плечи, заговорил страстно:

— Мои владения были окружены землями соседей-врагов, знавших, что я вечный твой поклонник. В смерти Жанны я открыто обвинял короля. В пику ему привечал его сына и конкурента за престол – Людовика, который потом станет Одиннадцатым по порядку. В отместку Карл задумал со мной покончить, заодно завладеть обширными землями рода Монморанси – лакомый кусок для многих. Его приспешники обозвали меня монстром, колдуном и алхимиком. Завистливые лжецы! Они представили дело так, будто я обеднел и лихорадочно искал способ восстановить былое богатство.

Именно для этой цели, якобы, созвал мошенников со всей Европы, чтобы помогли добыть золото из других элементов. Что заключил союз с сатаной в обмен на знания о философском камне. Что проводил время в разгулах, извращениях и разврате. Только все это домыслы, далекие от правды. Которую знаю только я!

Я был одержим. Не в себе. Без памяти. Не мог ни есть, ни спать, ни здраво мыслить. Сутками не находил покоя: по ночам вышагивал километры вокруг крепости, днем часами неподвижно глядел за горизонт. Я желал только одного — страстно, ненасытно. Так смертельно больной отчаянно жаждет выздороветь, пусть даже ценой жизни других, собственных близких, детей или родителей. Я жаждал…

— Но чего, чего? – поддавшись возбуждению Жиля, тоже возбужденно спросила Жаннет.

— Я желал вернуть тебя… – яростно и безнадежно прошептал рыцарь. — Я бы отдал все, что в моих силах, согласился на любой грех. Заключил бы союз с сонмом чертей и с самым извращенным люцифером. Согласился бы на самые чудовищные преступления. Осуществил бы кровавые опыты в честь падшего ангела. Продал бы собственную душу только за то, чтобы воскресить тебя, Жанна.

Именно для того я приглашал колдунов и чернокнижников. Ставил алхимические опыты, участвовал в колдовских ритуалах. Верил любой их чепухе с тайной надеждой – а вдруг? Дошло до того, что они уговорили меня принести человеческие жертвы. Это грозило непременным отлучением от Церкви и неотвратимым гневом Небесного короля. Знал, что вступаю на смертельно опасную тропу, но согласился. Понимаешь ли ты глубину моего отчаяния, моей тоски по тебе?

Жаннет отрицательно замотала головой – «нет». Имела ввиду не ответ на вопрос, а ответ на собственные мысли: нет, невозможно так страстно любить и так жестоко убиваться. Но глядя в горящие глаза Жиля… вдруг осознала, что да, возможно, потому что этот человек – буря. Он не признает полутонов — ни в чувствах, ни в поступках. Ни в дружбе, ни в любви. Если ненавидит, то до смерти. Если любит, то до глубины души. Если отчаивается, то до потери рассудка. Жаннет кивнула – да, понимаю.

В глазах барона сверкнула слеза.

— Я сделал все, что было в человеческих силах и даже больше, чтобы воскресить тебя. Но… не получилось. Более того. Намерение заключить сделку с дьяволом враги представили свершившимся фактом, приписав мне чудовищные преступления. Полностью исказив смысл. Тогда я разозлися не на шутку.

— На кого?

— На весь свет! На Всевышнего, который не уберег тебя, на Карла, который предал. Я восстал. Больше не хотел жить по Божеским законам, перестал сдерживать в себе темные силы. Горечь потери, обида и угрызения сжирали меня изнутри. Я поддался… Прости, но иначе не получилось. Расскажу свою трагическую историю. Выводы делай сама.

Я получил отличное образование, благодаря деду. Подростком часами просиживал в его библиотеке, читал греческих философов — Светония, Тацита, жизнеописания римских императоров — великих полководцев прошлого. Хотел походить на них, жить активно. Совершать подвиги, которые тоже вошли бы в историю. Я всегда был любопытен. В молодые годы задавался вопросами о своем месте и судьбе, добре и зле, религии и морали. Но ни в одном из старинных фолиантов ответа не нашел. Все как-то размыто, неопределенно.

Однажды приснился сон, который помню до сих пор. Будто отправился я в дальние странствия за смыслом жизни. Много земель обошел, со многими людьми по дороге побеседовал, а полезного не услышал. Решил ни с чем домой возвращаться.

На обратной дороге подхожу к реке — ни моста, ни брода не видно. Две лодки у берега, в них два гребца — молодые, крепкие, похожие друг на друга как единоутробные братья.

Только лодки у них разные. Та, что справа – хилая, древняя, латаная-перелатанная, того гляди посреди реки рассыплется на составные доски. Слева – новенькая, будто вчера сработанная, основательная – в водовороте не подведет.

Правый машет мне.

— Садись, перевезу на другой берег.

— Сколько возьмешь? – первым делом спрашиваю.

— Ничего не возьму.

— Почему?

— Меня Добродел зовут, я бесплатно помогаю.

— Почему лодка хилая?

— Руки не доходят починить, и средств не хватает. Все на детей уходит. Их у меня трое: Любовь, Сострадание и Бескорыстие. Да ты садись, не бойся, не пожалеешь. Поплывем по реке, встретим рыбаков, поможем им сеть вытянуть с рыбой. Дальше поплывем, спасем тонущего ребенка. Причалим – утешим больного старика. На том берегу ожидает тебя счастливая, благодатная жизнь без угрызений совести или тревог ума. После долгой старости встретит тебя тихая, незаметная смерть без боли. – И показал рукой на другой берег.

Там картина: поля, колосящиеся злаками, луга с росистой травой, круглобокие, кудрявые овцы пасутся. На холмике сидит пастух, жует кусок черного хлеба с удовольствием, будто вкуснейшее лакомство.

Скучным показалось мне такое безмятежное будущее. Молодая душа требовала безумств и потрясений. Тело стремилось испытать себя в жизненных штормах – я же именно для того с детства тренировался оружием владеть.

— Давай ко мне! – крикнул парень слева.

— Сколько возмешь?

— Бесплатно довезу.

— Если бесплатно возишь, откуда деньги на новую лодку взялись?

— Меня зовут Злотворец. У меня тоже трое детей: Эгоизм, Зависть и Гордыня. Я им не помогаю, они сами мне дары несут. Потому ни в чем нужды не знаю. Садись в лодку, не бойся. Только обещай, что поможешь.

— Пока не узнаю – в чем, не пообещаю.

— Очень просто. Не будем время на добрые дела терять. Будем свою власть устанавливать: народ запугивать, чтобы подчинялся, приказы исполнял. Проедем мимо рыбаков – отнимем улов, над тонущим ребенком – посмеемся, больного старика обзовем покрепче, чтобы не донимал нытьем. Добро делать скучно и неблагодарно.

Со мной почувствуешь как сладка власть. Станешь тираном, установишь законы для других. Тебя будут не любить, но бояться. Завидовать, строить козни, силой или подвохом пытаться усмирить. Не дадут ни минуты покоя. Чтобы защитить свое право, придется держать ум в остроте, тело в крепости, душу в напряжении – самое достойное занятие для потомка маршалов и крестоносцев!

По праву высокого рождения тебе дарован шанс – не упусти. Мятежная, беспокойная жизнь ожидает впереди. Быть отличным от других: незаконопослушным, поступающим согласно собственной воле – вот что захватывает, тешит эго высокородного господина. К сожалению, злодеи долго не живут. За неправедность мыслей и поступков умрешь молодым, в муках. Зато не соскучишься. – И тоже показал рукой на берег.

Там картина: война с отрубанием голов, веселье с пьянством до упаду, пир похоти с развратом без границ, вдалеке сказочные дворцы из стекла и камня.

Я подумал: вот оно! То, о чем мечтал, читая про подвиги древних воителей — жизнь в борьбе, полная впечатлений, дерзости и героизма.

Душа рвалась испытать себя.

Наверное, я сел не в ту лодку…

27.

Жиль замолк.

В зале наступила всеобщая тишина, ни камин не трещал, ни разговор не доносился. Жаннет отчетливо услышала шорох. Источника не разобрала — то ли по голому полу, то ли по стене возле картин. Повернула к ним голову. И замерла: на стене вырастала тень от кого-то, кто приближался к ней сзади. Приближался украдкой, молча, на цыпочках, далеко не с намерением позвать пить чай со свежеиспеченными бисквитами.

Жаннет парализовало от страха. Язык отказался шевелиться, тело не знало, что делать – бежать куда глаза глядят или ждать на месте до выяснения обстоятельств? Девушка уставилась на стену в состоянии лишь беспомощно наблюдать.

Тень росла, росла, принимала угрожающие очертания. Вот она подняла руки над головой — Жаннет явственно разглядела скрюченные пальцы с когтями. Они нависли над ней, вот-вот вопьются в молодую плоть…

Вжить! Звякнул меч хозяина, перерезав с размаха человеческие хрящи и мышцы. Сразу за тем раздался звук чего-то сочно шмякнувшегося об пол. Видимо, оно имело круглую форму — покатилось, подпрыгивая на каменистых неровностях, словно мяч.

Тень сначала уронила голову, потом рухнула сама с грохотом набитого костями мешка.

Эти шумы вывели Жаннет из ступора. Она рывком оглянулась. Рядом лежала обезглавленная фигура графини Батори в позе самоубийцы, сбросившегося с высоты: полубоком на спине, раскинув руки по сторонам. Под нескромно задравшейся юбкой — тощие ноги в несвежих чулках, подогнутые в коленях, пятками в одну сторону и кверху. Впечатление — собралась лежа прыгать со скакалкой.

Голова ее все еще катилась по полу и, наконец, закатилась под стол. Остановилась на затылке носом кверху, покачалась. Замерла. Открыла глаза. Оценила свое отрубленное состояние, сказала, ни к кому конкретно не обращаясь, но возмущенно:

— Вытащите же меня отсюда! Что за неслыханное обращение с графиней! Уважаемый хозяин замка, барон де Рэ, я буду жаловаться на вашу вспыльчивость. Не успели разобраться, сразу голову – вжик! Я только поговорить хотела. Попросить по-соседски — нет ли у вас случайно лишнего рулона туалетной бумаги, у меня, знаете ли, кончилась…

Ее претензии вызвали у присутствующих улыбку. Аль Капоне засмеялся громче и обиднее всех.

— Ха, кто тебе поверит! – крикнул он от камина. Эхо подхватило его голос и разнесло по залу, чтобы услышали во всех уголках, в том числе Прелати у двери. — Поговорить ты хотела, ненасытная кровопийца? Как же. Обманывай своих дворовых девок, здесь дураков нет тебя слушать.

Мафиозо ловко для своей комплекции вскочил с кресла и вприпрыжку направился к столу. Но не для того, чтобы помочь даме выйти из раздвоенного положения, как она легкомысленно понадеялась.

Схватив бронзовый, узорчатый бокал на высокой ножке, он подбежал к обезглавленному трупу, подставил сосуд к ровно срезанной шее. Откуда пульсирующим фонтаном била ярко-красная, артериальная кровь. Она образовала лужу, которая растекалась на глазах, шустро заполняя желобки между камнями, подбираясь к ковру.

— Что добру пропадать, — хозяйственно проговорил Аль

С жадной жаждой он наблюдал — как кровь льется в сосуд.

Наполнив до краев, Капоне приложил его ко рту. Крупными глотками и клокоча кадыком, стал пить густую влагу, причмокивая и прихрюкивая от удовольствия. Красные усы под носом сначала слизал языком, потом начисто стер ладонью.

Его примеру последовали остальные гости. Столпившись вокруг тела, они подставляли, наполняли и осушали свои рюмки, пока все шесть литров алой жидкости не покинули бренное тело Эржбеты. Потеряв драгоценную влагу, оно на глазах преобразилось. В худшую сторону: от обезвоживания и потери веса скукожилось, покрылось морщинами на открытых местах рук и ног. Под одеждой дама тоже заметно усохла и стала похожа на сдувшийся дирижабль-зеппелин в платье вместо летучей оболочки.

Что дало повод голове продолжить жаловаться.

— Ах, вампиры, вурдалаки, упыри! Всю мою жизненную энергию вытянули и выпили. Как не стыдно! Я-то считала вас друзьями. Думала – единомышленников нашла, родственников во злодействе. Мечтала: будем вместе делить радости и горести загробной жизни. Забыли наши доверительные беседы? Рассказы о сокровенном, обмен опытом: как мошенничеством завлекать жертв в смертельные ловушки, водить правосудие за нос.

Как делились новыми методами пыток и особо изощренных способов убийств. Один из которых лично мне очень нравился эффективностью. Подвешиваем жертву за ноги головой вниз, протыкаем вену на шее, подставляем таз. И начинаем испытывать продолжительное наслаждение от наблюдения медленно и мучительно наступающей смерти…

Ну, все. Я раскусила вашу гнилую сущность. Смертельно обиделась! Потом обязательно отомщу… Ладно. Напились моей сладкой кровушки, давайте, приставляйте голову на место! Долго еще мне лежать здесь на грязном полу, который не подметали сотни лет, затоптали своими немытыми подошвами?

— Что вы там стонете, графиня? – лениво-развязно вмешался в ее монолог Генри Говард Холмс.

Во время кровавого употребления он удобно расположился за столом, положил ногу на ногу и качал ботинком как раз над эржбетиной пятой конечностью. Он довольно щелкал языком и ковырял в зубах специально отращенным ногтем мизинца.

Голова расчлененной дамы повела глазами, встрепенулась. Удачно. Нашелся кто-то, кто вступил с ней в разговор, значит, можно попробовать им поманипулировать. Ее любимое занятие при жизни. Конечно, будет нелегко, они тут все мастера-манипуляторы, но попытка стоит свеч. Хуже не будет.

— Дорогой мистер Холмс, — начала она мягким, заискивающим тоном с примесью лести. – Вы приличный человек, хорошо воспитанный джентльмен. Представьте, как я себя чувствую. Пожалуйста, войдите в положение…

— В вашем положении не приведи сатана оказаться! Даже представлять не хочу! – грубовато ответил Холмс. – Впрочем, мадам, вы сами виноваты. Знаете — хозяин не терпит самовольности и крут на расправу. Теперь вот расхлебывайте собственную кашу. Это вам не в отсталой венгерской деревне безнаказанные несправедливости творить. Вы здесь в самой развитой стране Европы находитесь, пора бы забыть провинциальные повадки.

— Ах, очень жаль, что вы обо мне такого невысокого мнения, — слезным голосом проговорила голова. – Я-то думала, я вам нравлюсь…

— Да, нравишься. Когда спишь клыками к стенке! – выкрикнул Генри Говард и первым мрачно, по-дьявольски захохотал.

Его поддержал Капоне, который захохотал, широко раздвинув рот, от чего щеки съехали к ушам и сделали голову похожей на грушу. Он приседал, хлопал себя по коленкам и смеялся, захлебываясь, чем напоминал механического клоуна.

Смех его был настолько заразителен, что следом загоготал басом Каддафи, который обычно держался особняком и в развлекательных мероприятиях коллег не участвовал. Вдовствующая девушка Дарья отбросила стеснение и, обнажив крупные зубы, огласила зал визгливым ржаньем.

Голова Эржбеты надула губы и демонстративно отвернулась.

28.

— Гогочете оглушительно и вразнобой, как стадо гусей перед отлетом в жаркие страны, — после минуты молчания снова подала голос голова. Скосила глаза на ноги Холмса и обратилась именно к ним, потому что верхняя часть его туловища была для взгляда недосягаема. – От вас не ожидала в особенности. Думала, вы галантный месье, настоящий джентльмен…

— Конечно, я джентльмен. И докажу, — сказал Холмс и потянулся ногой к голове. – Джентльмены любят играть в футбол, вот мы с вами сейчас поиграем. Вернее – вами.

Концом изрядно поношенного ботинка он подцепил голову графини, пинками выкатил из-под стола и, коротко замахнувшись, стукнул. Голова с воплями, проклятиями и криками ужаса понеслась к стене, звучно ударилась носом, отскочила. Прямо на ногу Капоне.

Тот с ловкостью, не ожидаемой от «жиртреста», поподкидывал ее разными способами: ступней, пяткой, щиколоткой, считая разы. Видимо, желал побить свой прошлый рекорд или потренироваться перед чемпионатом. Досчитав до двенадцати, уронил, пнул к Каддафи, который уже приготовился принимать пас и стоял, подпрыгивая от нетерпения и азарта, приподняв тунику для свободы ног.

Мужчины образовали кружок в центре и стали перекидывать Эржбету друг другу, хохоча, надсмехаясь, подзадоривая. Прелати с жадной завистью наблюдал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Был бы барон в отлучке, он бы не замедлил принять участие в отфутболивании графини. А сейчас нельзя — на службе.

Наконец, Капоне, который – давно замечено – имел какие-то свои счеты с Батори, завладел ею единолично. Он встал напротив стены и начал методично отбивать голову о позеленевшие крепостные камни. Одновременно причитал в ритме ударов:

— Вот тебе, гордячка… вот тебе, насмешница… вот тебе, эгоистка… будешь знать… как издеваться… над великим и жестоким… Альфонсо Капоне.

Когда он немножко устал, встал в позу «руки-в-боки» и, глядя сверху вниз, попенял еще раз:

— Ты что вообще о себе возомнила, дорогая моя Эржбета, не к ночи будь сказано? Что неотразимая Царица цветов? Лягушка на горошине? Царевна на бобах? Или прелестная очаровашка – ночная бабочка, фея на крылышках? Может быть, была когда-то. А теперь иди полюбуйся в свое кривое зеркало, на кого похожа! Я не таких красоток обрабатывал в свое время. Меня в Чикаго девушки боготворили. Каждая почитала за счастье оказаться в моей постели. Не то, что такая старуха, как ты… – эмоционально высказался он. Видимо — наболело.

— Извините, месье Капоне, я не знала, что мой отказ вас так расстроит! –слезным тоном промямлила Эржбета.

— Да я не очень-то расстроился…

И снова начал пинать. Со словами:

— Простите, графиня, не принимайте мою несдержанность близко к сердцу. Ничего личного, только бизнес.

В полете голова проговорила жалобно:

— Уважаемый, ну прекратите, пожалуйста. – Дама звучала невнятно. – Вы же меня без зубов оставите совершенно. Придется к дантисту обращаться, а кто будет платить? Сейчас медицинские услуги дорогие. У меня страховка в прошлом веке закончилась…

— Про страховку не беспокойтесь, графиня, — беззаботно ответил Капоне, не подумав остановиться. – Отведу вас к знакомому врачу, он вам все зубы восстановит. Бесплатно. Под дулом моего персонального кольта обслужит по первому разряду. Ха-ха-ха! Сможете выбирать материал по собственному вкусу. Вы какие зубы предпочитаете: керамические или фарфоровые? Может, с золотыми вставками? Или с брильянтиком в серединке? Впрочем, нет. Брильянты вы не заслужили. Остальные пожелания принимаю без ограничений. Не стесняйтесь, дорогая, заказывайте, я не жадный. Сколько зубов вам нужно?

— После ваших упражнений, ей все тридцать два потребуется вставлять, — хихикнул Холмс.

— Тридцать два, только и всего? Хотите больше? Пятьдесят, чтобы удобнее было служанок кусать? Или сразу – сто, как у акулы? Ха-ха!

Зрелище начинало надоедать Жаннет. Не то что было жалко маньячку. В конце концов она заслужила. Первая начала — задумала напасть на Жаннет, чтобы испить ее живой крови. Хорошо, хозяин проявил решительность, от неминуемой гибели спас. Забылась она, подставила спину…

Футбол головой стал действовать на нервы. Сцены издевательств, пусть даже над врагами, противоречили здоровому инстинкту Жаннет. Она поморщилась и отвернулась.

Барон заметил, немедленно приказал:

— Капоне, прекратите! Пошутили и хватит. Поднимите ее и поставьте на место. Только правильно. Не то, что в прошлый раз — носом в сонную артерию.

— А что, красиво было… – еле слышно проговорил Прелати.

Аль, хоть и был главарем мафиозного клана, послушался беспрекословно. Сразу видно: авторитет де Лаваля в подземелье сомнению не подлежал. Итальянец поднял голову Батори, торопливо привел в порядок: смахнул пыль со щек, пригладил растрепавшиеся пучки волос. Послюнявил палец, вытер потеки крови из носа. Палец потом облизнул. Взглядом оценщика-антиквара полюбовался на собственные труды. Одобрив, отправился воссоединять тело и голову.

Присев на корточки возле обезглавленного и обескровленного трупа, Капоне аккуратно приложил верхнюю часть к нижней в области шеи. Подождал. Похлопал графиню по щекам. Она сначала не реагировала. Долгие секунды две. Потом вздрогнула и начала надуваться. По расправившимся телесным морщинам присутствующие поняли: процесс восстановления кровообращения пошел.

Воскрешение из основательно мертвых в полу-мертвые произошло ускороенными темпами. Практически на глазах: бледные щеки дамы тронулись слабым румянцем, ресницы задрожали. Глаза открылись. Проморгавшись, она уставила их в темноту потолка. Подумала о чем-то. Подняла левую руку, осмотрела – правильно ли приставили. Провела по шраму на шее, проверяя, срослось ли. Помотала головой — для контроля за качеством соединения.

— Приросла! – радостно воскликнула графиня.

Выпрямила ноги, согнула-разогнула, для верности покрутила ступнями. Осторожно ощупала голову, удостовериться в последний раз: она укомплектована полностью и корректно.

Протянула руки к Капоне.

— Помогите же мне подняться! – попросила-скомандовала Эржбета.

В голосе больше не слышались жалобные нотки. Нет смысла унижаться перед низкопородным итальяшкой: ее фигура восстановлена, злые силы вернулись. С ними — высокомерие.

Не дожидаясь повторного приказа от барона, Альфонсо вытянул ее в вертикальное положение и тут же демонстративно отвернулся. Каддафи опустил подол тоги и величественной походкой, по-страусиному гордо подняв голову, отправился в теплые края – поближе к камину.

«Жалко, развлечение быстро закончилось, — подумали трое мужчин. — Имелось настроение продолжать».

У Франческо – наблюдать.

29.

— Спасибо, что спасли мне жизнь, — поблагодарила Жаннет.

— Я буду спасать тебя всегда и везде, — сказал Жиль. – Ничего не бойся рядом со мной. Опасайся только оставаться наедине с этими. – Он кивнул в сторону гостей.

Компания их присмирела. Резко, без перехода. Только что они с азартом оборванцев из бразильской флавелы футболили голову, орали и дурачились, через секунду приняли вид добропорядочных граждан и заговорили вполголоса. К ним присоединилась вновь восстановленная Эржбета. Она легко простила обидчиков. Противно, а что делать? В привилегированном клубе маньяков закон суров: «или с нами, или одна». В одиночестве оставаться — утомительно и на том свете. К тому же оно здесь небезопасное состояние.

Гости — все пятеро — собрались тесной кучкой, поближе к камину, и начали что-то живо обсуждать. Донеслись слова «на полной луне», «посетить новые могилы», «подзарядиться энергией свежеусопших» — лексикон неуспокоенных душ и недоразложившихся тел.

Их проблемы показались слишком приземленными Жилю и Жаннет. Они повернулись друг к другу.

— Не хочу тебя снова потерять, — сказал де Лаваль и прижал руки девушки к груди. – Если кто-то еще раз попытается напасть, немедленно сообщи. Разберусь с этими кровопийцами. Ты теперь навеки принадлежишь мне, Жанна, дорогая.

Слова его Жаннет нашла приятными, но… несколько нелогичными.

Хотя ощущение реальности было ослаблено, она понимала, что находилась в обществе нечистой силы… ой, нет, это слово к барону не подходит… поделикатнее – среди воскресших из усопших… нет… не умерших до конца — ой, коряво… Вот! Выразимся толерантно и политкорректно — в обществе обитателей загробного мира, то есть людей другой ориентации в смысле способа существования.

Их способ не вызывал протеста у Жаннет. Воспринимала окружающее отстраненно — как сон наяву, который закончится и забудется. Все благодаря манипуляции Прелати, погасившей у нее желание углубляться в несоответствия и составлять причинно-следственные цепочки.

Остатками логики Жаннет осознала: в речи барона кое-что не связывается.

— Почему «навеки»? Не кажутся ли вам наши отношения немного… слишком… романтическими… утопическими… – начала девушка неуверенно и замолкла. В трогательный момент объяснений она не хотела обижать мужчину резкими выражениями. Подбирая обтекаемые, заблудилась в словесных дебрях.

Жиль понял ее намерение, но не понял – куда клонит.

— Говори коротко и ясно. Так легче выражать мысли, если не хочешь соврать.

— Хотела сказать — наши отношения далеки от возможности приблизиться к реальным, чтобы продолжаться долго, тем более вечно, – выпалила Жаннет на одном дыхании. – Не занимаетесь ли вы самообманом? Все-таки, я живая, а вы… как бы полегче… не совсем…

— Уверяю, ты ошибаешься. Объясню почему. Ты дорога мне в любом виде, в живом или мертвом. В живом, потому что родишь мне сына. В мертвом – останешься со мною навсегда. Это два моих самых заветных желания, одно из которых, знаю точно, обязательно исполнится. Очень скоро.

Механизм осуществления желаний Жиля де Рэ остался за пределами жаннетиного осознания. Не то сейчас важно. Ее состояние… Кажется, она тоже начинала к нему что-то испытывать. Сказать: «глубокую симпатию» или «пылкую любовь» было бы преувеличением. Сказать: «расположение в благодарность за спасение» было бы маловато.

Факт тот, что общество барона не тяготило Жаннет, а его недавний героический поступок окончательно расположил к доверию. «Насчет сына он, конечно, погорячился, это дело не ближайшего будущего, в остальном – посмотрим», — подумала девушка, умиротворяясь.

— Как вы меня вообще нашли? – задала вопрос, который до сей поры оставался невыясненным и зудел спросить.

— О, это долгая история.

— У нас есть время.

— Конечно. Начну с конца. Тебя как официально зовут?

— Жаннет Дарке.

— Слышишь совпадения? Жанна – это сокращенное от Жаннет. Дарке похоже на Д’Арк. Кстати, ты девственница?

— Конечно!

— Возраст?

— Девятнадцать.

— Жанне тоже было девятнадцать, когда ее сожгли. – На этих словах голос де Рэ сорвался. Он на секунду прикрыл глаза, кашлянул и продолжил: – Самое главное: ты точная копия портрета.

Он показал на Жанну в доспехах. Жаннет еще раз на нее взглянула и окончательно убедилась: барон говорит правду. Форма носов, длина волос и размер грудей совпадали один в один.

— Теперь сначала, — продолжил рыцарь. – Когда тебя… на костре… в общем, я опоздал всего на пару часов. К тому времени все было кончено. Тело сожжено, вместе с личными вещами. Останки выброшены в реку. Мне не досталось ни частички на память о любимой: ни волоска с головы, ни обрывка одежды, ни Библии, которую она читала перед смертью.

Я бы их выкупил у палача за любую цену. Но от Жанны не оставили ни следа! Ни одного доказательства существования. Великую героиню вычеркнули из истории страны, в чем иностранным врагам помогли отечественные. Имею ввиду самых высоких – короля и церковь. Карл боялся ее популярности даже после смерти. Папа – что народ начнет ее обожествлять. Вещи самовольно превратят в реликвии, за спиной церкви начнут поклоняться Жанне как святой. Проклянут ее предателей.

Они оказались правы, но это в сторону. В Руане я застал только пепелище. В отчаянии хотел двинуть войско на Париж, чтобы отомстить трусливому и неблагодарному монарху. Но понял — нет смысла: деву Жанну не воскресить, все остальное утратило первостепенность. Решил отомстить по-другому — не дать умереть ей в народной памяти. Заказал спектакль «Орлеанская Дева», с которым артисты долгие годы колесили по стране.

Во мне же память жила, не давала покоя. Возмечтал невозможное — вернуть Жанну колдовским способом, с помощью чернокнижников и хиромантов.

К сожалению, попытка провалилась.

Ненависть к Карлу жгла огнем. Я зашел далеко: стал привечать его конкурента, обращаться с ним, как с коронованной особой. За слишком явное противодействие монарху со мной решили расправиться. Однако, самого богатого и высокородного вельможу страны просто так не убьешь и не арестуешь. Враги решили действовать иначе. Опорочить. Меня объявили спятившим с ума, обозвали французским монстром, насильником и пожирателем детей, но меня это мало волновало. Я жаждал вернуть мою дорогую Жанну — любой ценой. Боялся с годами забыть ее лицо. Хотел иметь ее рядом. Заказал портрет. Вот он.

Барон обратил взгляд к картине.

— Теперь ты была со мной, во всяком случае – твой светлый образ. Но душа не успокоилась. Не верила, что ты потеряна навсегда. Я стал искать похожую девушку. Под именем Жюля де Лаваля возрождался в разные времена, в разных провинциях. Наконец, через полтысячелетие, мои усилия увенчала удача. Теперь ты со мной, дорогая Жанна…

Кто бы остался равнодушным к столь страстному, романтичному объяснению в любви? Только не Жаннет. С доверчиво распахнутыми глазами она внимала словам очаровательного барона. Внимала с энтузиазмом юной, впечатлительной души. Терзания Жиля она переживала как свои. Вместе печалилась, страдала, ненавидела, мечтала. Она слепо согласилась с утверждением: обвинения против него – беспочвенный поклеп. Она почти влюбилась, слушая сладкие признания. Значит, правду говорят: женщины любят ушами…

Простим им эту слабость, мы сегодня добрые.

Но не будем думать, что Жаннет совсем уж растаяла и погрузилась в состояние наивности до легковерия. Она еще сохраняла трезвость мысли и способность чисто по-женски просчитывать шансы. Оставалось непроясненным одно обстоятельство.

— Я слышала, вы женаты.

— Был. Я развелся, — ответил Жиль без запинки.

— Когда?

— Когда жена не родила мне наследника.

Объяснение звучало правдоподобно. Или Жаннет хотелось, чтобы оно звучало правдоподобно? Неважно. В принципе, это одно и то же. Нет причин Жилю не верить. Напротив, все доводы – в его пользу. Не будет же известный герой сражений и фольклора, исторически прославленная личность, уважаемый в кругу друзей человек начинать отношения с неправды. Какой смысл?

Жаннет согласно кивнула.

Де Лаваль порывисто обнял девушку. Крепче прежнего.

— Не будем терять времени, у нас его не так много до рассвета.

Жаннет почувствовала — поднимается и летит. Зажмурила глаза…

30.

Когда открыла, оказалось, что они с бароном, по-прежнему обнявшись, стоят в ее спальне. Опять зажмурилась.

Через мгновение открыла – они голые. Стало стыдно: она никогда не видела обнаженных мужчин, даже по телевизору или в журналах для геев. Зажмурилась в третий раз.

Открывать глаза не спешила.

Сначала прислушалась к ощущениям. Они были столь необычны, что решила подглядеть через ресницы. Она лежала в постели, барон склонился над ней. Его половой орган – по-американски называется «толстяк», по-приличному «пенис», вспомнила Жаннет – делал в ней осторожные, поступательно-отступательные движения «вглубь-наружу». Которые не раздражали. Наоборот, очень нравились. Как ни странно.

Странно было по двум причинам. Во-первых, Жаннет, как верующая католичка, отрицала связь до брака. Во-вторых, слушая опытных подружек, не отличавшихся деликатностью речи, она заранее прониклась отвращением к половому акту. Казалось — это что-то негигиеничное, неприличное, приносящее боль. Принимать чужеродный орган в свое самое деликатное и чувствительное место? Избавьте, пожалуйста.

На самом же деле было приятно, волнующе и ужасно романтично: оказаться в спальне средневекового замка, со свечами и камином, под прекрасным принцем, который безумно в нее влюблен. Лучшей обстановки для потери девственности не придумаешь.

Она улыбнулась и широко раскрыла глаза. Она смотрела на Жиля и находила знакомые черты — ее любимого Жюльена. Точно, это он! Ах, исполнилась мечта…

Одна мысль омрачала ее совесть: они ослушались законов веры, до свадьбы занялись грехом.

— Мы неженаты… – слабо возразила Жаннет, хотя понимала, что поздно.

— Даю тебе честное слово — мы женаты, дорогая, не сомневайся.

— Но когда, когда? – Жанет заволновалась. Странное дело: вышла замуж и не заметила – как.

— Мы заключили брачный союз только что в гостиной. Когда я надел тебе на палец мой родовой перстень. При свидетелях. Это доказательство, что взял тебя в жены и буду заботиться до гробовой доски, — уверил барон и поцеловал в щечку.

Ах, да, ну конечно, как же она не сообразила! Жаннет пошевелила пальцем и, не глядя, ощутила тяжесть золота.

Сомнения рассеялись. Облегченно вздохнув, она обмякла телом, отдалась во власть новых ощущений. Даже проявила инициативу, потихоньку стала двигаться мужу навстречу. Жюль-Жиль застонал вслух.

— Жанна, ты не представляешь, как давно я мечтал оказаться в тебе! Ты такая красивая сейчас, словно цветок в мае. Словно розовый бутон, который только собрался расцвести. Ты замечательная, солнышко мое, красавица. Когда у нас родится сын, назови его Жеромом.

— В честь кого?

— В честь основателя нашего рода. Он не прервется. Благодаря тебе.

Время для влюбленных остановилось, кануло в вечность, улетело вникуда. Восторг любви захватил в плен сердца. Счастье накрыло души, наполнило негой тела. Расставаться не хотелось, и не надо было, и ни к чему…

Часть 4

Ошибка Синей Бороды — часть 3

Рубрики