В дом у озера Эри он не вернулся.
Перебрался за океан, на главный Британский остров, точнее – западное его побережье. Под именем Николас Невил поселился в провинциальном, малонаселенном графстве Ньюкасл-апон-Тайн, округ Дарнем. Там жилища и жители выглядели современно, а традиции и идеи задержались в восемнадцатом веке, когда страной правила добродетельная и набожная королева Анна, последняя Стюарт.
Не торгуясь о цене, Николас приобрел отдельно стоящую усадьбу Грин Хилл с домом, амбаром, пастбищем и перелеском.
Почему в провинции? Потому что первым условием было «только не в столице». Лондон — центр бизнеса и туризма, там шум и суматошность, от которых давно отвык. Вдобавок навязчивое присутствие «новых британцев», всех этих смуглых «пакистани» в тогах и «хинду» в тюрбанах. Николас был не против инородцев, но чувствовал себя уютнее в обществе себе подобных –одетых по-европейски. В данном случае рассуждал как расист и не испытывал вины.
Почему, собственно, расистов записали в последние негодяи? Чуть ли не изгоев общества из них сделали, достойных быть сосланными в Большую Песчаную пустыню Австралии, как в прежние недобрые времена.
Глупо отрицать — различия в расах существуют, и не только внешние. Другое дело — людей за это дискриминировать, притеснять, тем более истреблять. Это непозволительно, противозаконно. Николас никогда того не допускал и не собирался. Но жить рядом – извините. Предпочитает среди своих — бледных, рыжих, голубоглазых, привычнее выглядящих в мало-солнечном английском краю.
Лондон как место постоянного жительства ему категорически не подходил. Впадать же в другую крайность, забиваться куда-нибудь в Шропшир — безлюдный, замечательный разве что полями, на которых рисуют фигуры инопланетяне, тоже не стоило. Николас выбрал место посередине. Не в географическом смысле, а в теоретическом – нечто между столицей и глухоманью. В соответствии с собственной идеей: чтоб отдельно, но не заброшенно; на деревенском просторе, но недалеко от крупного населенного пункта с развитой инфраструктурой.
Ближайшим к Грин Хиллу городом был Ньюкасл – столица графства. Куда Николас время от времени выбирался, чтобы посмотреть на достижения прогресса в музее «Дискавери» или полюбоваться на самый футуристический в мире мост. Следил за экспозициями в местной галерее, пару раз в год ходил в театр. Жертвовал скромную сумму любительскому духовому оркестру при городской пожарной части, за что два раза в год — на Рождество и Пасху получал от них поздравительные открытки.
Это был тот минимум социальной активности, который устраивал Николаса. В котором с удовольствием участвовал – впервые за длительный период. Опускаться в безразличие к себе и окружающему, дичать в одиночестве планов не имел. Пройденный этап.
Располагалась его усадьба в ряду себе подобных — зажиточных, растянувшихся вдоль дороги, идеально заасфальтированной и до такой степени пустынной, что, казалось, две полосы для нее роскошь. Простаивали без дела: едва ли одна машина в день проезжала. Две было редкостью, три — стало бы событием десятилетия.
Адрес недвижимости Николаса Невила гласил: Сондерленд-роуд триста сорок один. С дороги вела к его хозяйству грунтовка, идти по которой не более минуты, а на машине и того меньше.
За то время можно было полюбоваться на местные виды: слева — луг, огороженный забором в виде необработанных, параллельно лежащих в три ряда досок. Прибиты они повыше и без широких щелей, чтобы домашний скот не перепрыгнул или в дыры не вздумал пролезть. Справа хозяин самолично насадил вечно-белых березок — веселить глаз молодой стройностью, не исчезающей с годами. Именно за благоразумие и элегантность Николас их уважал: в отличие от дубов, с годами грузнеющих, раздающихся в объеме, березы и в солидном возрасте сохраняют фигуру, не дают себе разползтись до размера «в три обхвата».
Дом представлял собой скромный двухэтажный коттедж из серого камня, какие строили раньше в деревенской стороне зажиточные многодетные семьи. Снаружи выглядел антикварно, внутри был оборудован домашней техникой по последнему слову глянцевых интерьерных журналов.
С определенного времени Николас начал ценить домашний комфорт. Почему нет, если имеется желание и позволяют вампирские возможности? Бытовые удобства, телефон, интернет – глупо от всего этого бесконечно отказываться. Вот новомодные гаджеты вроде душевой воды с витамином С или лампы, зажигающейся по приказу голосом, не установил. Считал излишеством. Практической пользы не представляли, а хвалиться не перед кем.
Коттедж каждое лето зарастал настырным, ползучим плющом, который будто обнимал стены густыми, почти черными щупальцами-лианами. В первый же год проживания Николас объявил ему войну и тем показал, что некоренной британец. Соседи его с растительностью не боролись, считали: именно старый, добрый плющ придает дому прелесть аутентичности. А по мнению Николаса – запущенности, вроде неподстриженной бороды у мужчины.
Конечно, плющу можно было бы позволить расти: не дико, но под строгим контролем и в определенных местах — не ввысь, а в ширину вдоль фундамента. Для ухода нанять специалиста-садовника, который приезжал бы раз в месяц его подстригать, приводить в аккуратный вид. Но Николас не стал заморачиваться. Раз и навсегда вырвал с корнем как сорняк и землю покрепче утрамбовал.
Перед домом – лужайка, на которой росла тонколистная, по утрам росистая трава, свежая даже на запах. При прежних хозяевах бродившие без присмотра по двору козы и дети вытоптали траву начисто. Новую Николас самолично рассеял и поливал – педантично, как истинный англосакс, два раза в неделю. Для удобства процедуры поставил на углу дома бочку — собирать дождь с крыши. К крану ее прилаживал шланг и, прижав конец, разбрызгивал воду веером.
Сбоку – амбар с сеном и другими заготовками для корма живности, сарай-мастерская, собачья будка. В ней проживала немецкая овчарка мужского пола Пират. Он находился в расцвете сил и был окрашен в типичный овчарочий цвет: коричневый разных оттенков — от бежевого спереди на шее, до насыщенной охры на кончиках лап. Спина накрыта черным пятном, как плащом. Когда Пират лежал, вытянув передние лапы и подняв голову, походил на эдакого собачьего сфинкса: гордая осанка, остро стоящие, настороженные уши, всепонимающий взгляд. Завидев хозяина, подбегал, вопросительно поднимал черные брови и склонял набок голову, ожидая приказа. Или приглашения поиграть. Хоть и взрослый по годам, а шебутной – как щенок.
Ходил без поводка, в котором не имелось необходимости. Умнющий Пират не давал повода ограничивать себя в свободе. Без дела не лаял, тем более не кусался. Николас доверял ему полностью и ни разу не пожалел.
Каким-то дополнительным, чисто собачим органом чувств пес угадывал суть посетителей усадьбы. Хороших людей — соседей, почтальона не трогал, только внимательно следил, чтоб не делали резких движений. Разного же рода коммивояжеров, разъезжавших по провинциям рекламировать плохо продаваемую в столице ерунду, не подпускал близко. Не бросался хватать, а разражался ожесточеннейшим лаем. Особенно же не любил Пират служащих окружной администрации, которые раз в год заезжали персонально к каждому землевладельцу сообщить о повышении налогов.
Адаптация к новому месту у Николаса проходила не совсем гладко, но за двенадцать лет все-таки завершилась. Он кое-как привык к здешним узко специфическим вещам: к правостороннему рулю, к горько-сладковатому элю и даже к местному сленгу — джорди. Который раньше в официальных лондонских кругах считали вульгарным искажением английского языка, а потом решили поступить прогрессивно — перестать дискриминировать население целого графства. Джорди деликатно назвали диалектом и признали имеющим право существовать.
Николас, не страдавший политкорректностью, назвал бы его попросту жаргоном. Поначалу почти не понимал. До смешного. Ну в каком уголке Великой Британии еще услышишь слово «паб», произнесенное как «пюб», «хаус» как «хюс» и тому подобные идиотские искажения? Впрочем, пообщавшись с местными годик, он и сам понял, что сокращать лишние гласные удобно, когда хочешь что-то быстро сказать. К чему церемонии с идеальным выговором каждой буквы? Не на заседании парламента находятся, где ошибка в произношении может стоить политической карьеры.
Поселившись в Грин Хилл — неторопливой дарнемской глубинке, Николас заметил за собой изменения. Будто на новый уровень сознания перешел. Внутреннее успокоение разлилось в душе – теплым, ароматным, врачующим зельем. Многие вещи, которые раньше выводили из равновесия, теперь приобрели статус неважных в его личном каталоге ценностей.
Он перестал загружать мозг мировыми проблемами, судьбами человечества и планеты. Прекратил злиться на себя, оглядываться на совершенные ошибки, теребить старые раны. Покинув дом на озере Эри со всем его содержимым: мечтами-дворцами, портретами девушек, мандалой на стене, он как бы освободился от давившего на плечи прошлого. Он не забыл Онейду, просто она отошла в другую плоскость. Которая с теперешней его жизнью не пересекалась ни в одной точке.
Душевный настрой его назывался «смирение». В позитивном смысле. Есть смирение под ударами судьбы, когда подчиненность вынужденная, потому что некуда деваться — негатив. А есть сознательный выбор, без надрыва и насилия над собой. Николас пережил разные этапы психического настроения: агрессию, разочарование, обиду, отчаяние, безучастность. Все по одной причине – не получал, чего желал. А желал самой малости – любви. Сначала материнской, потом женской. Теперь повзрослел, поумнел. Угомонился. Решил не обвинять судьбу в неудачах, принимать ее и себя как есть.
Решил начать сначала. Или точнее — с конца. С окончания своего первого тысячелетия, ведь за плечами десять веков уже. С чего обычно начинают новую жизнь? Согласно дамским журналам – с новой прически. Журналов Николас не читал, догадался интуитивно.
Он не стал напрягаться — напиваться кровью и наедаться человечиной, чтобы возвратить двадцатилетнюю молодость. Седой цвет волос ему шел. Аккуратно подстригся, вокруг щек и на подбородке оставил коротенькую, стильную бородку, усы. Приобрел приличную одежду в «Маркс и Спенсер» — пару брюк в стиле «кэшуэл», пару рубашек в бледную полоску, пару пуловеров с V-образным вырезом, пару кожаных ботинок на шнурках. Набор классический — не выходящий из моды и на все случаи жизни.
Второй вопрос – чем себя занять? Спокойная жизнь смерти подобна –маленький парадокс. Спокойная в смысле бездельная для души и тела. Будучи натурой креативной, лениться Николас не любил никогда.
Раньше, когда бурлила молодая энергия и злоба на мир застилала глаза, занимал себя агрессивной деятельностью: войной, охотой, работой на приисках, где каждодневно участвовал в драках и убийствах.
Когда поостыл, проводил время за написанием картин, постройкой фантастических замков, созерцанием пейзажей под рюмку вина. И постоянно читал. Библиотека, большая или ограниченная, присутствовала в каждом его жилище.
Чтением занимал он душу – ревностно ограждая ее от разрушающих эмоций извне. Тело напряг деревенским трудом. Нетяжелым. Исключительно ради удовольствия. Себе в компанию завел животных: лошадь, овечек, гуанако, которых выпускал пастись на лугу в пределах ограды. На лошади, гнедой по кличке Жаклин, Николас выезжал прогуляться по окрестностям. Длинношеих гуанако – родственников чилийских лам — завел, чтобы в обыденность добавить капельку экзотичности. Овец держал не ради мяса или шерсти, а для создания в усадьбе умиротворенного, староанглийского пейзажа – как у Констебля на картинах.
Животные собрались разные, паслись все в одном месте и — как ни странно, никогда не ссорились. Не проявляли нетерпимости друг к другу: желания командовать, ставить себя выше других или заявлять права на территорию. Даже Пират в ту сторону не гавкал, не изображал из себя начальника. Наоборот, забежит на луг и начнет, как молодой, с ягнятами наперегонки носиться, пока не упадет отдохнуть, вывалив язык. Ягнятам – хоть бы что, они без устали готовы бегать-прыгать, не понимают пиратовой усталости. Подходят, бодают его кудрявыми головами, мол – ну что разлегся, вставай в догонялки играть. Николас умилялся, глядя на них.
Да, стадо в прямом смысле раношерстное получилось, а секрет их взаимо-терпимого существования прост — потому что довольны. Живут на всем готовом, вниманием хозяина не обижены. Он всегда найдет время, подойдет к каждому — погладит, поговорит, самолично почистит, почешет, а то и на поцелуй расщедрится. Кто ж при такой заботе будет злиться?
Луг он регулярно освобождал от навоза: собирал вилами, складывал в аккуратную кучку в дальнем углу. За ним регулярно приезжал Брайан Хиггинс — владелец животноводческой фермы милях в десяти отсюда. Он использовал навоз в котельной – дешево, экологично, неисчерпаемо. Взамен привозил свежий сыр, молоко, масло. Раньше Николас молочные продукты не ел, считал детскими, теперь — деликатесными.
Сено сам заготовлял, по-старинке — косой. Двойная польза: траву косит и тело тренирует незаметно. Опять же целый день на воздухе – поддержка здоровью. Это и вампирам полезно.
Всеобщий мир и благодать царили на полях усадьбы. Прямо-таки грин-хиллское отделение рая получилось, удовлетворенно думал Николас. Выйдет ранним летним утром на двор, вдохнет полной грудью. Постоит. Послушает. Посмотрит.
В воздухе тишина – хрупкая, пугливая. Кажется, громко крикнешь, она вздрогнет и исчезнет.
На поляне овечки пасутся, сочную травку щиплют. Гуанако пофыркивают, любопытно поглядывают за забор. Жаклин забавно головой трясет, будто здоровается с хозяином. Вдали между холмами клок тумана висит, ждет, когда солнце поднимется, его рассеит.
Модель идеального мира в пределах одной усадьбы — пасторальная деревенская идиллия, от которой сердце тает, обливается умилительными слезами.
Не ошибся он, что сюда переехал.
Вечера проводил чаще всего в мастерской. Николас открыл новый вид творчества – резьбу по дереву, создание статуэток из природного материала. Когда бродил по окрестностям, высматривал что-то интересное на земле: причудливо изогнутые сучки, корневища или камешки необычные, листья, шишки – все в работу шло. Собирал, приносил в мастерскую, обрезал где надо, подчищал, подкрашивал. Составлял в фигурки. Самые удачные приносил в дом, ставил на каминной полке или подоконнике. Чаще всего получались бытовые сценки: лощадь тянет телегу; собака лежит возле домика с крышей и кривой трубой; дородная крестьянка стоит, подбоченясь.
Иногда ездил на пароме на континент, в страны, лежащие недалеко от берега – в Бельгию, Голландию.
Амстердам не понравился. Николас знал особенность голландцев – не цепляться намертво за традиции, не бояться экспериментировать. Вот в собственной столице нагородили всего понемногу и рядом. Получилась логическая несочетаемость современности и старых времен.
Из района легальных проституток открывается отличный вид на храм Святого Николаса. Не то, чтобы он обиделся за тезку-святого, в конце концов Николас — это не его первоначальное имя. Или начал считать продажу тела грехом — заразился пуританством, проживая на его, пуританства, родине. Но не лежало сердце к контрастам.
Что-то ненастоящее есть в городе. Историческая часть выглядит как заброшенная деревня. Ходить там неинтересно, даже опасно. Тесно прижавшиеся друг к другу дома построены еще во времена великих морских открытий. Фасады их накренились в сторону улицы, грозя завалиться прямо на прохожих. Выглядят ненастояще — как дешевые макеты Голливуда, которые никто не собирается реставрировать. Потому что незачем: когда снимут фильм про Объединенную Восточноиндийскую Компанию, сразу же снесут. Фасады подперли балками — допотопный метод, странно смотрящийся в новом времени.
По прибытии на главную станцию города, дорогу в центр можно не спрашивать – иди туда, куда большинство. Толпа, устремляется плотным потоком в центр, где растекается ручейками по марочным магазинам. Они что сюда ради шопинга приехали? Им неинтересно сначала пройтись по музеям Ван Гога и Рембрандта?
Кроме музеев, единственный плюс Амстердама – население поголовно говорит по-английски. В отличие от Испании, например.
Больше нравился Николасу уютный бельгийский Брюгге. Трогательный в попытке изо всех сил сохранить прелесть старо-голландской архитектуры фасадов, не похожих один на другой. Здесь их не забросили, не подперли кое-как деревянными стволами. Уделили внимание – подремонтировали, подкрасили, придав парадно-открыточный вид.
Город хоть и полон туристов, но на удивление тих, будто говорит шепотом, ходит на цыпочках. Тишину его лишь иногда разрывает звонкое цоканье копыт по брусчатке. Из экологических соображений автотранспорт в центре запрещен, а кареты – нет. Вот гости и хозяева пользуются возможностью быстрого передвижения, ну… относительно быстрого — если сравнивать с ногами. Опять же – романтика.
Попользовался один раз и Николас. Прокатился в экипаже — вспомнил транспорт времен своей ожесточенной молодости. Романтического ощущения не получил: гулко, тряско, некомфортно. Может, потому что был один? Жаль, не придумали бельгийцы для таких случаев девушку впридачу к карете. Как раньше на танцвечерах для состоятельных пожилых мужчин – молодые партнерши за деньги.
Потом передвигался по городу только пешком, чтобы без спешки рассматривать достопримечательности.
Не только архитектурные. Как настоящий бельгийский бонбон, вкус которого доведен местными кондитерами до совершенства. Шоколад – утешение для одиноких: приятен в качестве компаньона и всегда под рукой, чтобы скрасить вечер. Дарит удовольствие сразу и просто так. Не требует усилий со стороны вкушающего — только положить кусочек на язык и ощутить его пленительную сладость: мягкую как губы любимой, теплую как ее язык. Волшебный вкус, который манит пробовать себя снова и снова. Говорят, ловкие наркодельцы придумали в кокаин добавлять шоколадный аромат – для привлечения клиентов-сладкоежек.
В Брюгге обосновались известнейшие магазины, продающие бонбон. Чтобы побить конкурентов — придумывают новые вкусы, чтобы привлечь клиентов — создают оригинальнейшие фигуры из шоколада. Изощряются как могут. В последний свой приезд Николас стоял у витрины и смеялся. Там выставили изделие в виде женских негритянских грудей в натуральную величину. Причем не бесстыдно-голых — шоколадные груди целомудренно прикрыли белым кружевным лифчиком из того же съедобного материала. Подчеркивая: здесь вам не сексуально разнузданный Амстердам, а приличный город, подходящий для посещения в любом возрасте.
Купил. Привез домой. Еще привез другое изделие на уровне кондитерского шедевра: изящную красную туфельку на шпильке.
Выезды в континентальную Европу Николас совершал нечасто. Регулярнее совершал путешествия по новой родине. Путешествия – громко сказано, точнее – прогулки по окрестностям. Совершал по выходным, с приятелем – Аланом Вэйтли. Он был первым человеком, с кем Николас здесь познакомился, и единственным, с кем крепко подружился.
Встретились они в пабе «Конец света», расположенном на другом конце Сондерленд-роуд, в пяти с половиной минутах езды от Грин Хилл. Внешне паб не отличался оригинальностью, походил на другие, себе подобные заведения: беленый фасад, перечерченный черными, деревянными балками. Зато вывеску имел эффектную, цепляющую взгляд — картинку о Всемирном потопе: синяя с белым гребешком волна накрывает корабль, на котором Ной собрал свое эпическое стадо.
В самом начале Николас для себя решил: на новом месте не обособляться, не уединяться, поддерживать контакты с соседями хотя бы на поверхностном уровне. Объезжать их с визитами вежливости не стал — только время терять, поступил проще. Решил познакомиться со всеми и сразу. Давно известно: в любом захолустье с населением больше троих самое активное социальное общение происходит в пабе. Туда и отправился.
Новичка местные приняли, как водится, настороженно: пришлый, к тому же иностранец, судя по американскому выговору.
Но Николас знал законы. В качестве вступительного билета в клуб постоянных клиентов он оплатил один круг выпивки всем присутствующим. После чего ледяное недоверие к чужаку дало первые трещины. После второго круга – пошел ледоход. Когда же Николас подал пару фунтов на благотворительность — борьбу за сохранение вересковых зарослей в округе, река доверия весело зажурчала. Скупые улыбки засветились на суровых лицах коренных обитателей паба. Новичок был радушно и единогласно зачислен в их ряды.
Сдружился с Аланом на почве любви к природе, особенно — рыбалке. К которой Николас был, в принципе, равнодушен, а новый приятель обожал. Почему? Это спорт для ленивых. Шахматы – тоже, но там головой работать надо. Толстый посередине, с маленькой лысой головой и тонкими ногами Алан работать не любил. Ни головой, ни конечностями.
Рыбалка для него – самая подходящая дисциплина, полезная, по крайней мере в трех смыслах. Спокойная: ни судья над душой не стоит, ни соперники не нервируют. Демократичная: подходит мужчинам всех весовых и возрастных категорий, и даже женщинам. Философская: поймал – хорошо, не поймал – тоже хорошо, зато на воздухе побыл.
Целесообразная крестьянская практичность определяла образ жизни Алана. Предпочитал, чтобы все необходимое для комфорта находилось под боком: дом, диван, жена, дети, домашние питомцы и другие животные, луга для выпаса, рощица для прогулок. Он и рыбалку себе упростил. Чтобы не платить за лицензию на право ловли, не мотаться по графству в поисках подходящей реки — вырыл в усадьбе пруд, запустил форелей и частенько приглашал Николаса посидеть на берегу с удочкой.
Сегодня они договорились около полудня собраться вдвоем, пообщаться, поудить свежей рыбки на обед – подходящее времяпрепровождение для воскресенья. Но вмешались непредвиденные обстоятельства в виде фривольной британской погоды, нетипичной для конца февраля. Утром повалил снег, к полудню сменился дождем, к трем осадки превратились во что-то трудноопределимое, образовав в воздухе стопроцентную влажность. Которую Николас определил без гигрометра, только выйдя на минутку из дома и вдохнув воды.
В такую погоду не то что с удочкой на берегу сидеть, даже по большой нужде – в магазин за беконом или хлебом для тостов идти не захочется. Тем более имелось опасение, что к вечеру начнет морозить. Тогда на машине отправляться самоубийству подобно – не про вампира будь сказано. Его сияющая первозданным фабричным лаком, в прошлом декабре купленная, черная «Ауди» пусть спокойно отдыхает в гараже и не боится, что хозяину вздумается испытать ее шины на гололедо-устойчивость.
В связи с погодным форс мажором Николас только что отзвонил Алану, договорился перенести рыбалку на следующую неделю. Нажав кнопку отбоя, в нерешительности остановился посреди комнаты. Прошелся туда-сюда. В заранее спланированном воскресном расписании появилось окно, которое не сразу придумал, чем заполнить. Посмотрел на часы: чай пить поздно, вино – рано. Межвременье какое-то.
Как бы побыстрее его пережить?
Старым, проверенным способом. Включил телевизор. По первому общегосударственному шла беседа с писателем, которого зрители знали не по его произведениям, а по частым появлениям в ток-шоу. Фамилия его в памяти не всплыла. Да и незачем. Тема дня стояла в уголке для напоминания ново-присоединившимся зрителям – «депрессия и способы ее преодоления».
Николас уже видел того писателя в темах про «ссоры с близкими людьми – как восстановить отношения» и «публичный скандал как способ саморекламы». Наверняка, он участвовал и в других передачах, делясь неиссякаемым личным опытом. «Вот удивительно, — подумал Николас. – Некоторые люди имеют опыт на любую тему. Даже я таким многообразием не могу похвастать. А ему всего-то лет сорок».
Про тяжкий путь к победе над депрессией писатель начал рассказывать издалека и с видимым удовольствием, что понятно — про себя же вещал. Было у него безоблачное детство и трудный подростковый период, который в конце концов он успешно преодолел. Окончил университет по специальности «литературоведение» и отправился осуществлять мечту – сочинять серьезные книги.
Но только, вроде, замаячил профессиональный успех – вышел первый большой роман, личная жизнь установилась, как родной отец подставил ножку.
Совершил попытку самоубийства.
Попытка не удалась. Тем не менее оставила глубокий эмоциональный след в характере и мировоззрении писателя.
Сильнее всего мучило недопонимание. Отец был хорошим человеком и родителем, не подавал признаков депрессии или недовольства бытием. Тем неожиданнее и больнее для близких оказалось его давно вынашиваемое желание добровольно уйти из жизни.
После попытки он лежал в коме в больнице. Писатель, приехавший навестить, сидел у его постели, погруженный в психологический шок от размышлений на тему «как, почему». Тут отец очнулся. Увидел удрученного сына, понял, что не на небесах. Пробормотал невнятно, будто только для себя:
— Я этого не хотел…
Писатель было взбодрился, подумал: слава Богу, отец понимает, что совершил ошибку, раскаивается. Он не хотел оставлять жену и детей сиротами, выбивать почву из-под ног, припечатав им вечное звание «семья самоубийцы». Потому что это пожизненное клеймо. Это чувство вины, груз которой несут родственники до собственной могилы. Отец осознал, пожалел о содеянном. Сейчас попросит прощения и – забудем.
Но отцу было не до сочувствия членам семьи. Он не думал раскаиваться, продолжал существовать в своем, узко-эгоистичном мире. Закончил фразу, как прибил молотком:
— … не хотел остаться в живых.
Что стало для писателя последней каплей, приведшей его самого к краю. Отчаяние овладело. Хотя был он тридцати четырех лет, имел жену, дочь, дом, работу – все в одно мгновение потеряло смысл. Потом потеряло физическое присутствие в его жизни. Он развелся, съехал в летний домик, забросил дела, закрылся в четырех стенах.
Напала депрессия. Не то легкое расстройство настроения, которое помогает творческим людям создавать шедевры. Не тот короткий ежегодный период творческого подъема, который кокетливо называют пятым временем года: зима, весна, лето, осень, депрессия. А настоящая, безысходная тоска, отнимающая силы, энергию, необходимость существовать…
На том месте Николас подумал: вот странные люди, не умеют ценить, что имеют – и выключил телевизор. Посидел бездумно, поглазел в камин с горящими поленьями. Поднялся, подошел к окну. Тотчас прибежал кот Мартин и начал тереться о брюки.
Кота он получил в качестве жизненного компаньона в подарок от Алана. Тот не представлял себя существующим в одиночестве и, однажды посетив коттедж Николаса, воскликнул:
— Как ты живешь в такой замогильной тишине? Хоть бы птичку себе завел, чтобы чирикала, настроение создавала. Или морскую свинку. На них смотреть забавно, особенно когда в колесе бегут. Сосредоточенно так, будто генератор крутят, хозяев током обеспечивают. Колесо для них, как для нас беговой тернажер – в спортивную форму приходить после того, как объешься. Хочешь, подарю тебе кого-нибудь из домашних питомцев? У меня их полно. На любой вкус – пернатых, хвостатых, шерстяных.
Раньше Николас никогда не задумывался о животных в доме. Считал недостойными терять на них время, не имел настроения заботиться о ком-либо, кроме себя. Поселившись же в Грин Хилл, заметил, что помягчел характером. Завел разных животных, бесполезных с точки зрения выгоды – лишь ради контакта с кем-нибудь одушевленным. С удовольствием ухаживал за своим пестрым стадом, разговаривал, гладил, лечил, кормил. Без них уже не мыслил себя — почти семьей стали. На отдалении. Когда видит их – теплое чувство появляется, домой ушел – и забыл.
Над предложением Алана задумался. Идея приобрести сожителя поначалу не показалось великолепной: появится чужак под боком, со своим характером, привычками. Будет присутствовать днем и ночью. Мешать, надоедать. Вопить не по делу, внимания требовать.
Потом – почему не попробовать?
— Ну… я не против, собственно… Кто у тебя есть, не требующий спецобслуживания? Негромогласный. И умный. Я идиотов не люблю.
— Есть отличный кандидат. Котенок. Мальчик. Купишь ему крытый туалет, миски для еды и воды – все. Коты — звери самостоятельные, неприхотливые. Ни забот, ни хлопот не доставляют. Зато ласковые – лучшая компания для таких одиноких бирюков, как ты. Его уже привили и кастрировали. Будете долгими, зимними вечерами сидеть на диване, лобызаться как два гомика. Ха-ха-ха! Зато нескучно.
Юмор Алана не отличался изяществом, подобно ему самому. Николас не обиделся. Улыбнулся, что означало — согласен. На следующий день прибыл Мартин – короткошерстный, дымчато-серый в синюю полоску, с белым пятном над розовым носом. Походил, пообследовал новое жилье. Потом прыгнул хозяину на колени, свернулся кружком, заурчал. И прижился, легко – будто здесь родился.
Не надоедал, но внимания требовал регулярно.
Любопытный до ужаса. Вот сейчас: хозяин смотрит в окно, и Мартину захотелось. Николас поднял его на руки, отодвинул занавеску поглядеть на сумерки, слишком рано наступавшие из-за ненастья.
Неизвестно от чего — почувствовал себя неспокойно. В затылке засвербило. Вместе с холодом по спине раньше это служило предвестием опасности. Сейчас спина не захолодила. Вместо того по груди растеклось умиротворяющее тепло. Приятное – даже во рту сладко сделалось. Не придал значения. Тепло могло исходить от кота.
Вдали, в сизой, неясной дымке различил две включенные фары, за которыми не было видно автомобиля, будто они двигались сами по себе. Фары медленно подъехали к дому и остановились на углу. Оказалось, они принадлежали серебристой «Ауди» того же года выпуска, что его – определил по колесным дискам.
Какому сумасшедшему пришло в голову отправляться в такую собачью погоду на машине, тем более в воскресенье?
Удивительно: Пират не загавкал на чужаков. Заснул, что ли, в своей будке?
Николас ждал. Из машины вышли двое: стройная женщина в обтягивающих джинсах и ребенок ростом чуть пониже, парень. Направились к двери.
Звонок. Открыл.
— Простите пожалуйста, — проговорила женщина. На вид ничего особенного — молодая, с короткой стрижкой, белой кожей, в очках. На стеклах повисли капли, мешая рассмотреть глаза. Цвет волос не разобрать: потемнели и слиплись от сырости.– Мы заблудились. Ехали из Дарнема домой в Ньюкасл, на развилке отправились не по той дороге. Спросить было не у кого — из-за погоды на дорогах пустота. И вот куда занесло…
— Даже ай-пэд не помог, — сказал ломким, подростковым голосом мальчик, показывая планшет в темно-синей, кожаной обложке. – Я хотел сориентироваться по гугл-карте, но на том месте интернет пропал.
— Позвольте у вас передохнуть, обогреться, — просительно продолжила дама на правильном английском – не джорди. — Кристофер, кажется, простудился. У вас есть парацетомол?
Незнакомцы — явно не нищие побирушки, не рекламные коммивояжеры, не мошенники, пытающиеся втереться в доверие, чтобы ограбить. Выглядели немного жалко — именно как заблудившиеся путники, не желавшие ничего более, как передохнуть в комфорте и тепле, потом отправиться восвояси.
Распахнув дверь шире, Николас сделал приглашающий жест:
— Конечно, проходите.
— Меня зовут Миранда. Это мой сын Кристофер.
— Николас, — представился в ответ. И повторил: — Проходите.
Мальчик вошел первым. Остановился, огляделся. Открыл рот. Молча – одними губами проговорил «Вау!».
Вслух сказал:
— Ого! Жирно!
— Кристофер, следи за выражениями, — поправила спокойно мать.
— Я хотел сказать – круто!
Миранда остановилась рядом, и тоже огляделась. Мысленно она поддержала оценку сына, самую первую — «Вау!». Последующие также были верны. Неожиданно — увидеть моднейшую планировку в коттедже, одиноко стоящем в тупике деревенской дороги, а не в зажиточном пригороде Лондона. Конечно, его удаленное расположение не означает автоматического отставания в моде. Но ее опережение? Это действительно круто.
Николас с любопытством и удовольствием наблюдал за нежданными гостями. Их реакция погладила самолюбие – молодежь понимает толк в новшествах. Значит, он со своим тысячелетнего возраста сознанием не отстал от веяний времени, во всяком случае – в устройстве интерьера.
Раньше он не любил нововведений, не обращал внимание на быт, довольствовался малым. Поселившись в Грин Хилл, решил себя ни в чем не ущемлять. Разве он обязан всю жизнь жить по-спартански? Надоело, сказал себе, хочу комфорта.
Захотел — создал. По принципу: иметь все необходимое, высшего качества.
И под рукой. Чтобы не терять время на переходы из комнаты в комнату, не путаться в дверях, полностью перекроил первый этаж. Убрал все внутренние стены, значительно расширив пространство. Получил больше света и свободы передвижения. За счет чего дом стал представлять оптическую иллюзию: изнутри казался больше, чем снаружи.
Стены, потолки – чистый белый цвет. Детали – черный металл. Пол – натуральное дерево, с подогревом.
В центре — четыре поддерживающие колонны по углам воображаемого квадрата, внутри которого – круглый стол и ваза с живыми цветами. Дальше за ними видна лестница на второй этаж.
На одной территории разместились все узко-функциональные места: гостиная, библиотека, каминная, кухня, читальня, которые разделялись лишь воображаемыми границами.
Дизайн – современный, рассчетливо-практичный, но не оставляющий впечатления холодности, безликости. Наоборот, уют и тепло гостеприимности, которое создавали детали – картинки на стенах, вазы, коврики. Мебель классическая: мягкая, без острых углов — не для любования футуристической формой, а для удобства в употреблении.
Правую половину гости в подробностях разглядеть не успели, хозяин сделал жест в другую сторону.
— Осматривайтесь. Грейтесь. Я пока пойду поставлю чай, смастерю сэндвичи. А вы подходите, когда отдохнете.
Налево от входа располагалась мебель, которой обычно обставляют гостиные. Спиной к окну — диван темной обивки с пухлыми, разноцветными подушками и традиционным пледом, аккуратно сложенным в уголке. Напротив – низкий столик со стеклянной, слегка затемненной поверхностью, через которую просвечивали его изящные ножки. На стене телевизор на 75 дюймов, огромнейший – будто дополнительное окно, только черное. Размер – не для показухи, а чтобы удобнее читать титры, не напрягая глаз.
Далее современный камин, работавший и на газу, и на дровах – по желанию хозяина. Сейчас в нем полыхали поленья, распространявшие свежий древесный запах. На каминной полке – дизайнерская ваза из переливающегося зелеными оттенками стекла, предназначенная для любования: широкая, приземистая, с извилистыми краями. Сверху картина-фото в стиле максимализма – крупным планом и в ярких цветах: бабочка «павлиний глаз», сидящая на цветке. Перед камином – два глубоких, мягких кресла с регулятором спинки и подножки и опять же пледами на подлокотниках. Кресла удобны до такой степени, что, если сядешь, не захочется вставать.
Далее узкая, стоячая, декоративная перегородка с цветами в горшках. В самом дальнем углу – кухонное отделение.
Кухня открытая, небольшая, оборудованная по запросам Николаса. Одному не требовалось много места и приспособлений: плита, раковина, аппараты для тостов, кофе и кипячения воды, пара навесных шкафов. Еду принимал за простым, прямоугольным, обеденным столом с четырьмя стульями, три из которых не использовались.
Гости прошли сразу за Николасом на кухню. Они были заметно утомлены, но больше голодны. Кристофер помыл руки – хорошая привычка, отметилось у Николаса — и уселся лицом к окну, выходившему на заднюю сторону дома. Где в ясную погоду открывался вид на луга, холмы и перелески – постоянный пейзаж, лишь менявший цвета по временам года. Сейчас же там виделось нечто мельтешащее – будто помехи в телевизоре. Оно шлепалось на стекло, таяло и стекало, уступая место новым брызгам. Кроме этих капель и потеков ничего другого невозможно разглядеть.
«Почему не придумали стеклоочистители для окон? – вяло подумал Кристофер. — Подобно дворникам на автомобиле. Управляемые пультом из комнаты…»
Унылая заоконная картина располагала не к созерцанию, а к засыпанию. Кристофер устал, к тому же ослабел от начинавшей распространяться в теле болезни, которая усугубилась в тепле дома. Не взирая на правила приличия, мальчик поставил локти на стол, приклонил голову. Начал дремать. Голова резко свесилась, он дернул, открыл глаза. Потер щеки, от чего те загорелись нездоровым цветом.
Миранда села с торца, дальнего от плиты. Достала из сумочки бумажную салфетку, зеркальце, принялась аккуратно промокать дождевые капли с лица, которые выглядели как слезы. Не снимая очков, только приподняв, протерла стекла. Посмотрела озабоченно на сына, когда тот клюнул носом.
— Как себя чувствуешь?
— Я в порядке, не беспокойся.
— Так вы живете в Ньюкасле? – спросил Николас для начала разговора. Он стоял спиной к гостям, занимаясь раскладыванием бекона по кусочкам только что поджаренного в тостере белого хлеба. Вопреки распространенному мнению, что черный полезнее, предпочитал белый – он вкуснее. Насчет пользы знал: разница небольшая.
— Да, — ответила Миранда.
— В своем доме?
— Нет, на съемной квартире. Мы не так давно здесь живем. Приехали из Америки. Кристофер родился в Коламбусе, штат Огайо.
— А, интересно, — равнодушно сказал хозяин. Он не вслушивался в слова гостьи, искал дату хранения бекона на упаковке — не просрочен ли. – И какая нужда погнала вас в непогоду в Дарнем?
— Мы выехали еще вчера, когда об ухудшении и речи не шло. Синоптики, как водится, ошиблись с прогнозом…
— Точно. Опоздали на полтора дня. Ожидали снег в понедельник после полудня…
— … а он сегодня с утра повалил. Не предупредили. Вернее, предупредили, но с опозданием, когда мы уже были в дороге. Я забронировала номер в отеле на весь уикэнд, чтобы хорошенько осмотреть…
— Музей дальневосточного искусства?
— Нет, — ответил Кристофер и стал дальше объяснять: — Мы ездили в Дарнем хорошенько осмотреть замок.
Он не ощущал себя стесненным присутствием двоих взрослых, вел себя как равный. Молодец, самодостаточный джентльмен, похвалил мысленно Николас. Вопросов дальше не задавал – не было нужды. Кристофер отвел ему роль слушателя. И ответчика.
— Нам по английской литературе задали сочинение на тему Гарри Поттера, — продолжил объяснять мальчик. – Потому мы с мамой отправились туда. Вы знаете, что Дарнемский замок – прототип школы Хогвартс?
— Никогда не слышал о такой.
— Не слышали про школу волшебников Хогвартс? – спросил Кристофер с таким удивлением, будто Николас не слышал про вращение земли вокруг солнца. – И Гарри Поттера не читали?
— Боюсь, что нет.
— Значит, фильм тоже не смотрели? – Он уже не столько спрашивал, сколько констатировал. В голосе начало проявляться превосходство доцента, который собрался поставить студенту «неуд» за невыполненное домашнее задание.
Николас понял: если на последний вопрос ответит отрицательно — ребенок если открыто не посмеется, то перестанет его серьезно воспринимать. Даже находясь в гостях.
— Ну… я собирался на днях выделить время, — соврал во имя спасения авторитета.
Закончив приготовления, поставил на стол блюдо с едой, молочник, сахар. Разлил чай. Сел и за компанию тоже начал есть.
— Посмотрите обязательно. Это шедевр, — примирительным голосом сказал Кристофер и откусил сэндвич. Прожевав первую порцию, продолжил: – Пока введу вас в курс дела. В Хогвартсе было четыре факультета…
«Общительный парень, — опять с одобрением подумал Николас. – и рассудительный. Вот от такого сына я бы не отказался. Интересно, сколько ему лет? Ростом почти с мать, крепкий телом. Четырнадцать-пятнадцать? Она водиночку его воспитывает? Где отец? Ах, да какая разница… Лицо у него необычное для британца, ярко-красивое: брови четкие, губы – спелая малина. Она, вроде, сказала – он в Америке родился. Может, от мексиканца? Они сейчас популярны у бледнолицых американок в качестве мужей. Неспроста. От них дети красивые получаются, колоритные. Или нет. У Кристофера кожа белая, не похожа на смуглых латинос. А глаза какого цвета?..»
Додумать не успел. Кристофер замолк на полуслове, выронил сэндвич и повалился со стула — едва Николас успел его подхватить. Миранда вскрикнула, подбежала. Провела рукой по лбу сына, по щекам. Объяснила дрожащим голосом:
— Он простужен. Всю дорогу жаловался на головную боль. Потом на тошноту.
— Я отнесу его на диван. Пусть поспит, отдохнет. Хотите амбуланс вызвать?
— Не надо, — отказалась женщина, хотя выглядела озабоченной. — Это грипп. Обычное явление зимой. Ничего опасного. Попьет пару дней парацетамол, выздоровеет. Он у меня крепкий.
— Я заметил.
Диван Николаса, как и остальная мебель, отличался повышенной комфортабельностью, приспособленностью обеспечивать любые позы сидящих. И лежащих. И полулежащих с вытянутыми ногами — вдоль или поперек. Для чего имелись два передвижных квадратных пуфа, вдвое расширявших полезную площадь. Диван настолько просторный, что на нем можно жить: спать или читать, есть чипсы или бутерброды, смотреть телевизор или в окно, играть в «Destiny» или проверять электронную почту на телефоне. Вот что значит многофункциональность.
Накрыв мальчика пледом, Николас сел в ногах, напряженно вглядываясь в бледное лицо. Миранда подложила подушку сыну под голову, присела на пуф рядом. К компании не замедлил присоединиться кот Мартин, который не любил оставаться в стороне от событий. Он прыгнул на широкую спинку дивана, улегся, поджав передние лапки, любопытно обозревая людей, как бы спрашивая «на какую тему собрание?». Не дождавшись ответа, закрыл глаза и принялся дремать, уютно мурлыкая.
Казалось, именно от того ровного, убаюкивающего звука тревога, витавшая над диваном, разрядилась. Удивительно, как кошки умеют улучшать настроение. Вот мурлычит и без слов понятно – о чем: не волнуйтесь, люди, я спокоен, значит все обойдется.
Поглаживая лоб Кристофера, Миранда приговаривала потихоньку:
— Не надо было нам отправляться в дальнюю поездку. Да он загорелся на замок посмотреть. Там расположился университет. Туристов пускают только группами. Сейчас неудачное время находиться в многолюдной толпе. Обязательно кто-нибудь больной окажется. Эпидемия гриппа. Больше миллиона британцев лежат дома в постелях – в новостях передавали.
— Да, конец зимы, люди ослаблены. Странная погода еще. Раньше в это время уже подснежники вовсю цвели, а в этом году даже из земли еще не вылупились.
Кристофер зашевелился и, не открывая глаз, сказал тихо:
— Мам, я в порядке, не волнуйся. Вы можете идти чай допивать. Я полежу и выздоровлю.
Ребенок прав, нечего из мелочей трагедию создавать. Взрослые вернулись за стол, устроились на прежних местах. Говорить не о чем – чужие люди. Чтобы чем-то оправдать молчаливую неловкость, преувеличенно сосредоточенно занялись едой. Откусывая начатый сэндвич, запивая остывшим чаем, Николас смотрел в окно на окружавшую дом лесопосадку, которая в тумане от дождя казалась подступившей ближе, чем была на самом деле.
Сумерки наступали внутри быстрее, чем снаружи. Все так же не отрывая взгляда от окна, Николас встал, подошел к стене, нажал выключатель, сидевший рядом с оконной рамой. Возвращаться на место не спешил, остался стоять, задумавшись ни о чем конкретном.
Свисавшая низко над столом лампа загорелась ярко – Николас любил видеть то, что ел. Лампа отразилась в стекле, сделав фон за окном почти неразличимым. Белый матовый абажур ее в виде цветка ландыша Николас приобрел в магазине люксовых электротоваров. Вещь мелко-значимая, а выбирать пришлось долго, из-за огромного ассортимента: колокольчиков-лилий, застывших фонтанов с переплетающимися струями, падающих звезд и других форм — модерновых и традиционных. Ландыш показался наиболее подходящим: тот же самый стиль «кэшуэл» — неустаревающий, ненадоедающий, простота и вкус. Одноименные цветы Николас рассадил на лужайке вдоль забора, да их цветения еще ждать и ждать. Ландыш – он хрупкий, майское тепло любит…
— Робин, ты меня не узнал? – спросил женский голос за спиной.
От неожиданности Николас едва не вздрогнул – кто мог знать его по имени из предыдущей жизни?
Нервно оглянулся. Миранда сняла очки и, не мигая, уставилась черными горошинами глаз на Николаса. Ее волосы подсохли и приобрели первоначальный цвет – темный в гуще, медно-рыжий в проборе и на концах. Неужели это… Нет, невозможно… Волосы короткие, густые… Глаза похожи, а веснушек нет… Они ее не портили. Наоборот, придавали юное очарование…
— А где веснушки? – Кроме глупости, другого Николасу не пришло в голову спросить.
— Побледнели. Сейчас зима… Так ты меня узнал?
— Узнал, Мелоди, — устало, с ноткой недовольства сказал он и замолчал.
Расспрашивать не знал о чем — ничего путного в голову не приходило. Да незачем. Догадывался – сама расскажет. Отошел от окна, тяжело опустился на стул. Разволновался, не понял – почему. От встречи с прошлым? От предвосхищения чего-то, что должно произойти? Но что? Романтический вечер воспоминаний бывших любовников? Николасу ни к чему. Он не любил Мелоди — тогда. Не скучал, не жаждал увидеть снова.
Ясно, она не просто так явилась. Если с нечестным намерением, подпитаться его энергией, то зря: он исчезнет прежде, чем она нанесет удар. А честных намерений у нее к нему быть не должно. Да, расстались не совсем по-дружески, но не его вина. Дела давно минувшие. Теперь ей нет резона тревожить его существование. Если только не имеет глобального масштаба причины…
— Ты счастлив? – спросила она преувеличенно-заботливо, как спрашивают у смертельно больного «тебе лучше?».
Смешно. Зачем спрашивать, если заранее знает. Нечего ему ответить.
А не отвечать, значит проявить акт недружественности. Нет, сильнее — объявить войну. Николас с недовольством ощутил поднимающуюся на гостью досаду – чувство, родом из его последнего прошлого. По какому праву она лезет в душу? Собралась предъявить претензии? Поздно. Сама виновата. Она не открылась в самом начале, воспользовалась его гостеприимством…
Потребовать, чтоб удалилась?
Выгнать ее с больным ребенком на улицу?
За что, собственно?
— Послушай, Мелоди… – начал Николас спокойно, но твердо. Решил не начинать конфронтацию без повода. Юношескую вспыльчивость он давно перерос. — Нет, давай называть друг друга теперешними именами, а то Кристофер не поймет. Вот что скажу, Миранда. Я был один раз счастлив. Давно. Коротко. С тех пор забыл, что это слово означает. Если хочешь знать, как себя чувствую, отвечу – умиротворенно. Устроил жизнь по собственному разумению. – Махнул неопределенно рукой в сторону обстановки. — Идеально для удобства тела…
— А души?
— Ах, опять ты. Наверное, это слишком большая роскошь – иметь в комфорте и то и другое. Полнейший идеал недостижим. Может, только где-нибудь на беззаботных, тропических островах. Только стар я в Робинзона Крузо играть. Да, я одинок. Да, когда говорю с кем-то, не всегда получаю в ответ человеческой речи. Например, от кота. Но я знаю, что он меня любит. Этого теперь достаточно.
Она понимающе кивнула.
— Хорошо выглядишь, Николас. Намного моложе, чем двенадцать лет назад, когда мы расстались. Между нами, вампирами — как поддерживаешь силы?
— Иногда людей-подонков убиваю. Предпочитаю педофилов. Но у них кровь кислая, много не выпьешь. Питаюсь кровью животных. Езжу на скотобойню за свежей. Говорю им, что делаю кровяную колбасу. А ты? Выглядишь не старше, чем когда работала в «Веселом помидоре».
— У меня отличная должность для вампира – патолог-анатом в отделе расследований окружной полиции Ньюкасла. Свежая человеческая кровь всегда под рукой. И без убийств собственными руками.
— Как тебе удалось туда попасть?
— Забываешь – я же медик по образованию. Тогда еще тебе говорила, что училась на медицинском факультете.
— Ах, да. В университете Коламбуса, кажется? Удалось его окончить?
— Да, несмотря на маленького ребенка.
— Молодец, — без особого энтузиазма похвалил Николас. И без особого интереса спросил: — Ты замужем? Кто отец?
— Я не замужем. Отец — ты.
Сердце Николаса рванулось в груди с такой силой, что отдалось в висках. Потом забилось по-сумасшедшему, помешало легким вдохнуть обычным путем. Пришлось раскрыть рот и захлебнуть воздуха, по-рыбьи хватанув губами. Чтобы не выдавать радостного замешательства, не выпучивать удивленно глаза, Николас опустил их к пустой чашке. Поднес ко рту. Сделал вид, что пьет, сам рассуждал. Получалось хаотично, но по-иному не смог.
Сообщения об отцовстве он не ожидал, еще более не ожидал собственной восторженной реакции. Что это – старческая эмоциональность или счастье воплощенной мечты? Пока не разобрался.
Парень ему сразу понравился, но не стоит спешить, показывать восторга. Много неясного, непроверенного. Мелоди доверять на слово нельзя. Она и тогда была для него темная лошадка. Что у нее на уме сейчас? Так. Успокоиться. Взглянуть на вопрос с негативной стороны, которая в подобных щекотливых ситуациях часто оказывается самой правильной.
Нет, невозможно поверить. Она блефует. Минимум – по двум причинам. Во-первых, он спал не только с Мелоди, со многими женщинами, и ни одна не беременела, хотя он не предохранялся. Не имел нужды: вампир сам решает такие вещи. Не хочет детей – не появятся. Во-вторых, мальчик выглядит почти взрослым, лет четырнадцать на вид. А они с Мелоди расстались около двенадцати лет назад. Значит, она уже тогда его имела.
Есть третья причина, не практическая, скорее — идейная. В последнем их разговоре возле церкви Святой Мадлен она призналась, что восхищалась мужчинами с выдающимся талантом, музыкантами в основном. Только от гения хотела бы иметь ребенка, не меньше. Что ей какой-то Робин Биглоу? В те времена – раненый в душу отшельник, непризнанный художник, рисующий мертвую любовь, строящий замки из фантазии? Нет, она бы не согласилась настолько снизить планку.
Все, разобрались. Для волнения нет причин. Для радости тоже. «Сердце может встать на место и биться в нормальном режиме, не мешая другим органам выполнять работу», – сказала практичная рассудочность. «А неплохо было бы…», — заикнулся кто-то из глубины. «Невозможно и – точка!».
— По-моему, ты ошибаешься, — мягко проговорил Николас. – Мы, конечно, занимались сексом без контрацептивов, но я вампир, завожу детей по желанию, а не по случаю.
— Забываешь, дорогой, что я тоже вампир. Захотела – завела.
Железный аргумент. Не возразишь, черт возьми.
— Но почему захотела именно от меня? Ты, кажется, восторгалась только знаменитостями?
— Правда. Но великие вымерли. А ты, между прочим, был тоже не такой «простой-одинокий-нелюдимый-приозерный-житель».
Николас красноречиво и молча уставился на Миранду. С ума она сходит? Что имеет ввиду?
— Я случайно узнала. От той самой подружки, у которой летом жила в Эритауне. Когда ты однажды сидел в пиццерии, она на тебя показала и говорит: это тот самый художник, выставки которого ежегодно проходят в Музее искусств Коламбуса. Миллионер, а живет здесь незаметно, как обычный пенсионер. Помнишь, я спрашивала про галереи и выставки? Ты не в курсе, а тот посредник, как его… Саймон, вроде… Он обманщик. Хороший бизнес себе сделал, выгодно распоряжаясь твоими творениями. Продавал за большие деньги, а тебе копейки привозил. Воспользовался незаинтересованностью.
— А, нет смысла теперь ворошить былое, — сказал равнодушным тоном. Не владел бешеными деньгами и хорошо. Что бы он с ними делал, особенно тогда, у озера? Онейду бы не оживил, ничего другого не желал.
Зря она приехала. Не доверяет ей Николас. Время теряют.
Положив локти на стол, Миранда чуть подалась вперед.
— Я в тебя влюбилась…
— Вот не верю. Скорее не в меня, а в те мифические миллионы. Я в тот момент забросил себя, не выглядел чрезвычайно привлекательно внешне.
— Внешне нет. Но была в тебе особая харизма — сильного, волевого мужчины. Самца. Неукротимого до первобытности. К тому же – креативно талантливого. Она, та харизма, у тебя и сейчас не пропала, между прочим.
К чему она занялась комплиментами? Надо вернуть девушку на землю. И установить, все-таки, ясность. Остался последний вопрос.
— Сколько лет Кристоферу?
— Восьмого мая исполнится двенадцать.
Вот вам. Пожалуйста — на каждый вопрос исчерпывающий ответ, к которому не придерешься. Николас быстро подсчитал: ребенок зачат именно в тот короткий период, когда Мелоди жила у него. С ним, как с мужем. Итак, все кусочки пазла встали на места. Можно начинать сходить с ума от счастья? Почему Николас подумал, что мальчик старше? Ошибся в оценке возраста? Парень не по годам развит?
— Рослый он у тебя.
— Да, на аппетит не жалуется. Растет как капуста.
— Документ о рождении есть? – Николас хватался за соломинку. И сам понимал, что зря.
— Конечно. Вот.
Покопавшись в сумочке, Миранда вытащила книжицу с печатями и водяными знаками, свидетельствующими о ее официальности. Подала почитать. На первой же строчке взгляд споткнулся о труднообъяснимое. Фамилия новорожденного указана – Невил.
— Кристофер Невил? Откуда ты узнала мою сегодняшнюю фамилию?
— Я не знала.
— Но откуда?!
— Не спрашивай. И не думай, что это подделка. Посмотри на дату выдачи. Также можешь проверить запись в архиве на сайте администрации города. Очень быстро – по компьютеру. Интернет иногда бывает полезен.
Николас читал и боялся верить глазам. Все сходится, не придерешься. Дата рождения ребенка восьмое мая, дата выдачи документа — девятое. Почти двенадцать лет назад. Место регистрации – Коламбус.
Что думать, что делать? Николас не представлял. Все слишком нереально и трудно-вообразимо. Радоваться или продолжать подозревать? Вообще — следовало бы практику подобных спонтанных сообщений запретить. На правительственном уровне. Людей следует готовить к их получению – как особо травмирующих. Выбивающих из колеи каждодневного быта. Поворачивающих жизнь с ног на голову. Или как раз наоборот?
Так верить или нет?!
Погоди-погоди. У него же в запасе еще один тест на отцовство, самый надежный.
Резко отодвинув стул, Николас помчался к дивану.
Кристофер мирно спал, устроившись на боку, вытянув левую руку на пуф. Уткнувшись ему носом в подмышку, так же мирно дремал Мартин. Николас плюхнулся на диван, настойчиво потряс мальчика за плечо.
— Кристофер! Открой глаза!
Непонимающе со сна, тот проговорил невнятно, не разлипая век:
— Что такое?
Кот тоже проснулся и с тем же вопросом взглянул на хозяина, гибко повернув голову на сто восемьдесят градусов назад. Кристофер моргал и морщился, восстанавливая четкость зрения. Николас продолжал его трясти, потом схватил его за плечи, притянул к себе, уставился в упор. Тот испуганно уставился в ответ, не мигая и не задавая вопросов.
На Николаса взглянули удивительного цвета глаза, не встречающиеся у смертных: на темно-коричневой радужной оболочке — голубые лучики, отходившие от узкого зрачка. Глаза, похожие на звезды Галактики. Близкие и далекие одновременно – эффект, когда смотришь в любительский телескоп. Их особенную расцветку можно разглядеть только вблизи, вот почему Николас не сразу обратил внимание. Глаза — в его личной цветовой гамме. Ошибка исключена. Кристофер – его сын.
Осторожно опустив мальчика обратно на подушку, Николас ласково погладил его по лбу. Обхватил ладонями упругие, розовые со сна щеки, долго смотрел в глаза-звезды. Осторожно стал ощупывать мальчика за голову, шею, плечи, будто проверяя – не ошибся он, не привиделось ли? Существует ли на самом деле он — его единокровный сын, его забытая мечта, его неожиданное счастье…
К горлу подкатил комок, веки набухли, наполнились влагой. Николас закрылся руками и заплакал. Молча, бесшумно и не двигаясь, лишь едва заметно вздрагивая плечами.
Кристофер приподнялся, протянул руки.
— Не надо плакать. Давайте я вас обниму, — и положил теплую руку на спину.
Это было по-детски чистосердечное предложение утешить, такое простое и естественное для других — только не для Николаса. Никто и никогда не проявлял к нему участия, не говорил ласковых, сочувствующих слов, не предлагал утешающих объятий. Оказалось — их-то ему не хватало. Такой кажущейся малости и такой недостижимой роскоши. Душа не выдержала, задрожала. Он сгреб Кристофера в охапку и зарыдал вслух.
— Сынок… сынок… – приговаривал, осторожно поглаживая ребенка, будто самую дорогую ценность.
Которой теперь его никто не лишит. Которая составит счастье его жизни.
Незаметно и неосознанно Николас стал мечтать, впервые — в радостной тональности.
Само собой разумеется – Кристофер останется здесь жить, не зря же судьба привела его в Грин Хилл. Николас передаст ему свой тысячелетний опыт. Воспитает отважного рыцаря, умеющего постоять за себя и за справедливость. Бессмертного вампира, умеющего ценить преимущества вечной жизни. Мудрого человека, умеющего следовать голосу разума — полноправного члена той группы интеллектуалов, которые изменят мир к лучшему.
Да, да, он научит сына всему, чему его самого никто не научил. Что пришлось познавать на собственных ошибках. Порой слишком жестоких — а других у жизни не бывает. Ах, если бы его отец так же обрадовался появлению сына, как Николас сейчас… Не потребовалось бы тысячи лет, чтобы познать элементарные вещи: что добро творить легче, а зищищать труднее. Что любовь надо спасать, пока она жива. Что человек живет, чтобы продолжиться в детях, передать им накопленную мудрость…
Перед глазами промелькнули картинки будущего. Кристофер заканчивает школу, собирается на выпускной бал – впервые надевает костюм и галстук. Кристофер заканчивет университет – в смешной четырехугольной шапке с кисточкой выходит на подиум получать диплом бакалавра. Кристофер женится. Кристофер получает ученую степень. Отправляется путешествовать в экзотические страны…
Конечно, будут ошибки, неудачи, препятствия. Но вместе их преодолевать вдвое легче — Кристофер пойдет по жизни не один. Впечатления от каждой незабываемой минуты жизни разделит с сыном Николас. Вот в чем смысл.
Уткнувшись в шею мальчика, Николас вдыхал его по-детски чистый, теплый запах и казалось – с этим запахом вливалась в него любовь. Странно: до сего дня они не только не знали друг друга, даже не догадывались о существовании. А теперь сидят обнявшись, как лучшие друзья. Нет – как два самых близких, родных человека, для которых весь остальной мир не существует. Безразличен. Может идти в тартарары. Они не заметят. Потому что сейчас ничего не важно. Кроме них двоих.
Они сидели, обнявшись, желая продлить единения миг.
Миг, ради которого стоило пройти дорогу в тысячу лет, подумалось Николасу. Он вздохнул свободно, будто с сердца упала гнетущая поклажа. Он больше не обижался. Он простил. Всех скопом – обитателей Неба и земли. Бога – за злополучную судьбу, испытания которой не выдержал бы простой смертный. Судьбу – за неторпливость свернуть в правильном направлении. Отца – что не справился с печалью. Мать – что рано умерла…
Кристофер потихоньку всхлипнул и разжал объятия.
— Вы мой папа, да? – Глаза его блестели.
— Да.
— Я почему-то сразу догадался, когда только увидел. Здорово!
— Можешь называть меня как тебе удобнее: папа или коротко Ник.
— А меня коротко Крис.
— А кота коротко Март.
— Ха-ха-ха! — Дружно рассмеялись.
Будто догадавшись, что о нем разговор, кот поднял голову, широко, расслабленно зевнул и уставился на Кристофера, требуя свою порцию внимания.
— Котик у тебя ласковый, — сказал мальчик, погладив Мартина. — Когда я сюда лег, он пришел под бок и начал меня греть. Даже через плед тепло ощущалось.
— Как себя чувствуешь?
— Хорошо. Немного голова кружится.
— Сейчас сделаю чаю с медом и лимоном – лучшее средство от простуды. А когда выздоровеешь, поедем вместе на рыбалку к соседу Алану Вэйтли. Кстати, у него полно внуков, кто-нибудь тебе по возрасту обязательно подойдет, будете дружить.
— Здорово! Мне сразу у тебя понравилось. Спокойно здесь, не то что в городе. Вместо домов — деревья. А еще животные есть, кроме кота?
— Животных целое стадо. Лошадь Жаклин, овцы, гуанако…
— Гуа-га… Кто?
— Называй попросту – ламы.
— А они, случайно, не плюются?
— Могут. Прежде чем подходить, нужно их задобрить. предложить что-нибудь вкусненькое, вроде морковки. Тогда у них рот будет занят, плеваться расхотят.
— Круто! Никогда живых лам не видел.
— Еще пес есть, в конуре на улице живет.
— Сторожевой?
— Э-э-э… Я бы сказал — скорее для компании, чем для охраны. Френсис Дрейк зовут.
— Слишком длинная кличка. Неудобно подзывать.
— Коротко – Пират.
— Ха-ха-ха! Я собаку с детства хотел иметь, да мама не разрешала в квартире…
Смешно было слышать от фактически еще ребенка выражение «с детства хотел иметь». Николас улыбнулся. Наклонился, поцеловала сына в лоб.
— Отдыхай, сын. Пойду заварю тебе чаю. И маме тоже, а то она сидит там одна, скучает.
— Хорошо, пап. Я пока с Мартом поиграю.
Поднялся Николас легко, будто за пару минут пару столетий сбросил. Отправился на кухню. Миранда поднялась навстречу.
— Я вижу, вы нашли общий язык.
— Конечно. Не чужие. Вообще-то могла бы предупредить. От большой радости как от большого горя инфаркт можно получить. Конечно, мне не грозит, но все же.
— Извини, спонтанный визит получился. Я сомневалась, стоило ли вам с Кристофером знакомиться. Не знала, как воспримешь новость. Раньше ты о детях и слышать не хотел. Выглядел запущенно. Жил уединенно, без удобств, будто наказывал себя за что-то. Сегодня заметила – ты изменился. Дом с комфортом оборудовал, себя преобразил.
— Точно. Скажу больше: живность завел. Кота вон, овечек. Прямо-таки образцовый, британский, деревенский житель. Забочусь о них, разговариваю. Привязался как к членам семьи. Они платят тем же. Так вот живу теперь. Знаешь… одиночество надоело. Эгоизм тоже. Он замораживает душу. Без тепла любви она стынет, тяжелеет. А с ледышкой внутри нелегко жить. Молодец ты, Кристофера мне привезла. Надеюсь, сразу не заберешь назад?
— Послушай, Николас. Давай присядем. Хотела с тобой поговорить.
— Давай.
— Дело в следующем. Я, как мать, сделала для сына все. Теперь ему мужчина-воспитатель требуется. В качестве ролевой модели – выражаясь по-современному. Я и тогда была уверена, и сейчас еще раз убедилась — лучшего отца, чем ты, не найти. Если хочешь, оставлю его здесь навсегда. Сама буду наведываться иногда.
— Отлично.
— Самое главное – устроить Криса в школу. Я узнавала. В Дарнеме есть хорошая частная школа, можешь возить его туда – от силы десять минут на машине. Остальное на твое усмотрение. Уверена, сын будет счастлив здесь поселиться.
Это была удача, на которую Николас не рассчитывал. В то же время ответственность на плечи легла. Все-таки ребенок — не овечка, которую потрепал по холке, и она довольна. С детьми как-то по-другому надо.
Как? Детей раньше не имел, книг по воспитанию не читал. На чужом опыте не учился. По телевизору педагогических программ не смотрел. Правда, когда-то очень давно у него с маленькой индейской девочкой Талулой отлично получилось найти общий язык — фигурально выражаясь: она тогда бессловесной малышкой была.
А Крис вполне сознательный. С ним немного боязно наедине остаться. Скоро вступит в трудноуправляемый подростковый возраст, который приводит в замешательство даже опытных родителей. Как нащупать правильный тон в отношениях? С одной стороны нежелательно давить его авторитетом, в то же время важно не дать сесть себе на шею.
И еще: следить за собственным поведением. Сын будет брать пример с отца. Переймет все привычки и недостатки, возьмет их с собой во взрослую жизнь. Надо бы поаккуратнее со старыми носками, не разбрасывать где попало…
— Рад, что доверяешь мне сына. Вот думаю — справлюсь ли? Не хочу с самого начала ошибок наворочать. Скажи, как его воспитывать? Строго или помягче? Чем он любит заниматься? А в еде непривиредливый?
— Не волнуйся, Николас, у тебя отлично получится. Ничего особенного не требуется. Кристофер уже сейчас самостоятельный, ему только поддержка необходима. Дисциплина и организованный быт. Внимание к интересам, добрая беседа. Совет вовремя. А вообще — обращайся с ним как с равным.
— Понятно. С чего начать?
— Прочитай «Гарри Поттера»!